Подсвеченный неоновыми нимбами уличной рекламы, в светящихся капельках весеннего дождя бегу до ближайшей станции метро, расплёскивая лужи, восклицая про себя: «Жизнь не заканчивается в сорок восемь лет! Ты молод! Успешен! Талантлив! Любим красивыми юными женщинами! Ты обрёл себя заново в прекрасном городе, и этот город полюбил тебя! У тебя всё получится, Вовка! Вот и прохожие этому верят, потому что смотрят на тебя с улыбкой! Тебе улыбаются люди! Тебе улыбается город! Тебе улыбается мир!..»

– Сударь, – говорит мне в метро старушка в чёрной шляпке-таблетке начала прошлого века. – Сударь, – продолжает петербурженка, приблизившись на доверительное расстояние. – Вы забыли снять больничные бахилы, сударь. Или это часть тщательно продуманного вами гардероба? Тогда простите меня великодушно.

Бахилы! Ах да! Пронзительно голубые бахилы, которые я забыл снять после посещения больного товарища. Так вот чему улыбались встречные прохожие. Всё встает на свои места. Мир становится прежним.

С кем не бывало. Впоследствии встречал подобные истории в интернете, но, кажется, я один из первых.

– Эт-то что? – однокашник-профессор смотрит на меня насмешливо из-под приподнятых очков-хамелеонов.
– Бахилы, – коротко отвечаю я. – На дворе слякоть, и в гардеробе меня попросили надеть бахилы.

Вообще-то меня не попросили. Мне повелели надеть бахилы, как злостному нарушителю норм и правил.

– Мужчина, стойте! Вы куда? Наденьте бахилы! – решительно воспротивилась моему проходу в клинику бабушка-гардеробщица, она же вахтёр.

Пытался возразить:
– Я к главному врачу. Я по личному вопросу! Я приглашён.

Может, ей стоит объяснить, что сейчас мы с профессором будем пить виски и предаваться воспоминаниям о годах юности?

Нет, не прокатило бы. У этой ничего не прокатит.

– Да хоть бы и министр. Вот на стене инструкция – извольте выполнять. Инструкции пишутся для всех!

Погасив вскипевшее возмущение, делаю глубокий выдох, надеваю бахилы и поднимаюсь по винтовой лестнице выше и выше вверх, под самый купол старинной ротонды. Там, в башенке под куполом, святая святых – кабинет главного врача. А ещё выше – аудитория, в которой мы мальчишками слушали лекции знаменитого профессора, чей бюст красуется здесь же. Да-да, мой однокашник стал преемником медицинского светила! И торжественно открыл полтора года назад этот самый бюст.

– Эт-то что? – изумлённо спрашивает профессор. – Ах, бахилы. Ну, ты даёшь. Снимай немедленно!

Приказ начальника, пускай не моего, – закон для подчинённого. Снимаю голубые бахилы, со вздохом ищу глазами урну. Урны поблизости не наблюдается.

– Давай сюда! – приказывает однокашник.

Он забирает у меня бахилы, выходит из приёмной на лестницу и бросает их вниз с двенадцатиметровой высоты – туда, откуда я только что поднялся, туда, где (о, боги!) находится гардероб.

Подхожу к парапету и вижу – голубые бахилы медленно планируют в пространстве ротонды, а внизу стоит та самая бабушка-гардеробщица и скорбно наблюдает их полёт.

Ещё несколько секунд, и бахилы плавно опускаются к её ногам. Никогда не забуду выражение лица гардеробщицы. Наверное, так смотрят на опадающие кленовые листья, понимая, что это последний в твоей жизни листопад. Несбывшиеся иллюзии, разочарование миром и теми, кто этот мир населяет.

Так смотрят героини триллеров и мелодрам в кульминационных мгновениях сценария, когда на кону их судьбы, а может, и судьбы эпохи. А ещё было в том взгляде глубочайшее разочарование в людях, жизни и окружающей действительности. Такие взгляды не забываются годами, а порой не отпускают до последнего вздоха.

В промежутке между тостами рассказываю товарищу историю о том, как часовой не пропустил в штаб обороны Ленинграда прибывшего туда маршала Жукова, потому что у маршала не было пропуска.

– Часовой прав! – рявкнул маршал в ответ на возмущение свиты.

Жуков дождался решения вопроса, прошёл в штаб и после недолгого совещания снял половину командиров с должностей, а часового приказал наградить.

– Знаешь профессора П.? – с улыбкой спросил однокашник. – Пару лет назад на него наорала операционная сестра за нарушение режима стерильности. И он объявил ей благодарность! Выпишу-ка и я нашей гардеробщице премию и отмечу в приказе по клинике.

За это и выпили.

Когда уходил, хотел попрощаться с этой женщиной, хотел извиниться, но её рабочий день закончился. Засиделись мы, однако, в тот промозглый декабрьский вечер…