Мой дедушка Михаил Алексеевич, в отличие от бабули, никогда не говорил о Боге, церкви, престольных праздниках и постах. Долгое время я считала деда закоренелым атеистом, хотя видела, с каким глубоким уважением он относился к бабушкиным походам в церковь. Это выглядело немного странно. Дед никогда не роптал, если баба Стеша подавала на стол постную пищу. Но об истинном отношении деда к православной вере я узнала из истории, рассказанной мамой, а также из материалов семейного архива.

Когда началась война, дедушка с бабушкой жили хорошо налаженной жизнью. Всё радовало глаз: недавно выстроенный дом, относительный достаток, во дворе полно домашнего скота и птицы. Ловкие помощники – 16-летняя дочь и сын двумя годами младше. Только что родился третий ребёнок, которому все очень радовались.

Михаил Алексеевич работал на железной дороге, поэтому имел отсрочку от призыва на военную службу, но уже в октябре 41-го он с семьёй оказался на оккупированной территории. Так продолжалось до середины февраля 43-го, пока захватчики не начали массово угонять людей в Германию. Но в пути деду Мише, бабе Стеше и детям удалось оторваться от конвоя. Свернули в сторону ближайшей деревни.

Однако деревенских жителей, давших приют беглым, могли запросто расстрелять, поэтому дед с бабушкой решили не подвергать опасности жизни сельчан и на всякий случай заночевали прямо в поле. Устроились в копне старого сена, которое набросали на себя толстым слоем, чтобы не замёрзнуть. Тоже рисковали, а что оставалось делать?

Утром двинулись в сторону родного дома. Заходили в деревни, осторожно узнавали у местных, нет ли немцев. Если фрицы ушли, дед Миша с домочадцами останавливались на несколько дней, затем продолжали путь. Деревенские люди предоставляли им кров и старались накормить беженцев.

Спустя шестнадцать дней Михаил Алексеевич с бабушкой и детьми добрались до деревеньки, находящейся всего в паре километров от их родного села. Однако попасть домой не представлялось возможным: там хозяйничали немцы. При отходе оккупанты подожгли село. Дедушка с бабушкой с болью и ужасом наблюдали издали за пожаром, в котором сгорел и их дом. Всё, на что потрачено столько тяжёлого крестьянского труда, обратилось в пепел.

На следующий день в село пришла Красная армия, а через десять дней дедушку призвали на военную службу. Его семью поселили в ветхом домике с протекавшей крышей, где до войны проживали учителя местной школы.

Дедушке было невыносимо тяжело покидать Стешу с маленьким сыном, но ещё тяжелее осознавать, что враг, принёсший столько горя, пока не побеждён. Бабушка отчаянно молилась, особенно по ночам, веря, что только Всевышний в самые трудные минуты подскажет, что делать. В сложных ситуациях она всегда обращалась к основной охранительной молитве, читала 90-й псалом, известный в народе как «Живый в помощи». С детства знала, что эта молитва – главный оберег от земных бед и напастей, укрепляющий дух человека.

Собирая мужа на войну, баба Стеша зашила ему в шинель маленький бумажный квадратик со словами молитвы. Перед этим заставила дедушку выучить 90-й псалом наизусть. Михаил Алексеевич не сомневался в правоте бабушки и сделал всё, как она просила. Он очень любил жену и бесконечно доверял ей.

Дед воевал с немецкими захватчиками пять месяцев, успел побывать в госпитале, затем снова встал в строй. Тогда и случилось сражение, изменившее всю его жизнь. Правда, дед Миша старался о нём не вспоминать. Это произошло 18 августа 1943 года.

Август 43-го выдался очень жарким – наверное, он побил все температурные рекорды. Батальон, в котором служил Михаил Алексеевич, попал в окружение. Перевес оказался на стороне врага. Шёл тяжёлый бой, яркое солнце с трудом просматривалось сквозь завесу огня, дыма и пыли. Земля постоянно содрогалась от разрывов снарядов, которые гремели один за другим. Подмога не подходила – то ли запаздывала, то ли её вовсе не было. Боеприпасы заканчивались. Боковым зрением дедушка видел, как падают товарищи. Глаза уже по привычке выделяли своих, враг являлся только мишенью.

И вдруг яркая вспышка! Михаил Алексеевич упал и потерял сознание. Очнулся от страшной жгучей боли во всём теле. Увидев разорванное голенище левого сапога, попытался повернуть ногу, но безуспешно. Портянка внутри уже напиталась кровью, да и левая рука онемела. Пятна крови выступили и на гимнастёрке. Не в силах пошевелиться, дед так и лежал в скрюченном состоянии. Повсюду стонали раненые и умиравшие, раздавались истошные крики сквозь грохот взрывов и автоматных очередей.

Непонятно, сколько прошло времени, дед Миша потерял счёт минутам. И вот наконец он понял, что бой начал стихать. Выстрелы и разрывы снарядов слышались всё реже, сознание периодически отключалось. В один момент Михаил Алексеевич с трудом разлепил глаза и увидел то, от чего вмиг похолодел. Всё поле было усеяно телами, а немецкие солдаты, выстроившись шеренгой, со злыми ухмылками шагали по полю. Они били сапогами лежавших, определяя, кто убит, а кто ранен, и сразу добивали живых.

Как в замедленной съёмке сквозь туманное сознание дедушка пытался найти выход из страшной ситуации. Подумал, что его жизнь сейчас находится только в руках Господа. Оттолкнувшись от этой мысли, мгновенно вспомнил о зашитой в шинели молитве и о словах любимой Стеши, что эти слова – особый оберег.

В тот момент в сердце дедушки появилась вера – самая сильная на свете вера человека, который должен через минуту умереть. Мысленно дед обратился к Богу, прося защиты и помощи. Слова звучали в голове ясно и чётко. Стараясь не дышать и не двигаться, сквозь приоткрытые глаза он уже видел приближавшегося фрица. Собрал волю в кулак. С Богом в душе деду Мише хватило сил не застонать от удара немецкого сапога по развороченной снарядом ноге.

Прошло несколько часов. Дедушка лежал под палящим солнцем среди людского кровавого месива. Безумно хотелось пить. Запах крови привлекал насекомых. Надоедливая муха вилась вокруг деда Миши, а он неотрывно смотрел на невзрачный белый цветок у ног и думал, что Стеша уж точно знает, как он называется. Она у него редкая травница. Потом сознание опять пропадало. В какой-то момент Михаилу Алексеевичу показалось, что где-то рядом скулит собака.
Девушка-санинструктор медленно двигалась среди распростёртых тут и там мёртвых тел. Наклонялась над каждым, и её всё больше охватывало отчаяние. Слёзы текли не переставая, оставляя на щеках грязные бороздки. Она плакала за жён, детей, матерей тех, кто остался лежать на раскалённой, пропитанной кровью земле. Глядя на изуродованных, застывших в последних муках молодых парней, плакала о чьём-то несостоявшемся женском счастье, о детях, которые никогда не родятся. И вдруг послышался чей-то строгий мужской голос:
– Не смей плакать!

Затем кто-то произнёс уже более мягко:
– Девонька, не надо. Здесь никаких слёз не хватит.

Санинструктор немного притихла и уже тихонько скулила, как брошенный щенок.

Дед Миша видел её. На мгновенье ему показалось, что это его дочь Зоя, она была примерно такого же возраста. Санинструктор шла неподалёку, представляя, сколько работы предстоит похоронной команде, которая пройдёт следом, очищая поле боя от павших, собирая оружие. Дедушка хотел позвать на помощь, но не смог – сознание снова покидало его. Но тут ему повезло: санитарка взглянула в его сторону и каким-то чудом почувствовала взгляд, поняла, что этот боец ещё жив.

Подойдя ближе, тронула раненого за руку. Потом быстро вытерла слёзы и замахала кому-то рукой:
– Быстрее сюда! Здесь живой!

Подбежавшие санитары были ошарашены – Михаил Алексеевич оказался единственным бойцом, выжившим в том страшном бою.

Дедушка не помнил, как его доставили в госпиталь. Долго приходил в себя из-за большой потери крови. Но каждый раз, когда открывал глаза, ему казалось, что рядом стоит любимая Стеша, которая отмолила его у Бога. Когда вернулся домой, жена с маленьким сыном на руках вышла встречать мужа, а в доме перед иконами горела лампада.

…Я была школьницей, когда получила в одном из писем от бабушки с дедушкой сложенный пополам тетрадный листок со словами 90-го псалма, «Живый в помощи Вышняго». С тех пор для моей семьи это незримый духовный щит от бед, как гарантия долгой и счастливой жизни.