Захар Мозгачёв – человек очень интересной судьбы. Я его знаю по университету, мы почти ровесники. Он окончил философский факультет, отучился в аспирантуре. Долго мусолил кандидатскую диссертацию. Что-то про диалектический материализм в советской философии на современном этапе.

Мусолить диалектический материализм Захар начал ещё в середине восьмидесятых. Работал старательно, вдумчиво. Диалектический материализм, кстати сказать, очень неглупая вещь. Жаль, что советская философия так и не довела его до ума. Ну а теперь уже поздно локти грызть.

К 1991 году диссертация в целом была завершена. В ноябре состоялась предзащита. А в декабре того же долбаного года Советский Союз, как говорится, сообразили на троих. Сами знаете кто. Научный труд Захара перестал быть актуальным.

Но на то Захар Мозгачёв и философ, чтобы достойно принимать удары судьбы. Некоторое время он преподавал на родном факультете. Потом ушёл, занялся бизнесом. Прогорел. Пару лет чуть ли не собирал бутылки. Но оставался стоически спокойным.

Людям в те времена, как вы понимаете, было совсем не до философии. Но Захар настоящий философ. И, кроме философии, Мозгачёва больше ничего в жизни не интересовало и не интересует. Причём Захар – философ типа Сократа. То есть писать не любит, а вот поговорить для него – святое. Однако за «поговорить» денег не платят. Разве что Владимиру Соловьёву. Но из Захара Мозгачёва Владимир Соловьёв – как из меня Нани Брегвадзе.

Однажды в жизни специалиста по диалектическому материализму всё совсем пошло под откос. Как известно, великого философа и городского сумасшедшего разделяет лишь один шаг. Но этого шага философ не сделал. Итак, всё было очень-очень плохо…

И вдруг Захар, как в дурном фильме про капиталистические джунгли, получает наследство. Аккурат через сутки после того, как Ельцин представил Путина народонаселению. У Мозгачёва объявился самый натуральный американский дядюшка, с замечательной фамилией Рузвельт.

Зовут дядю Самуил Товиевич. Откуда он свалился, непонятно. Дядюшка двоюродный, по отцовской линии. Какой-то одинокий и очень пожилой брокер из Арканзаса. Наследство для Рузвельта не очень большое, но для постсоветского человека – мягко говоря, достаточное. Двести тысяч долларов.

Захар наследство получил и положил в Сбербанк. Переселяться в Америку не стал.
– Сами живите в этом лежбище агрессоров, – сказал он и продолжил жить в свибловской однушке.

Так и не женился, памятуя о несчастном браке Сократа. Довольствовался малым. Тратил по три доллара в день, ходил гулять в парк. Питался преимущественно шаурмой. Большую часть времени лежал на диване и философствовал. Лежит и сейчас.

В последний раз я был у него в гостях примерно полгода назад.

У Мозгачёва есть своя система, очень логичная. Всё предельно просто: если ты лежишь на диване, у тебя есть четыре варианта, не считая второстепенных, промежуточных. Ты можешь лежать, во-первых, на правом боку, во-вторых – на левом, в-третьих – на спине, в-четвёртых – на животе.

Древние греки, как и все индоевропейские народы, знали четыре первостихии: огонь, воду, воздух и землю. Натурфилософия называется. Например, ты лежишь на левом боку, там сердце. А сердце – это огонь. Данко и всё такое. Или лежишь на правом боку, там печень. Она организм очищает, то есть как бы промывает. Получается, вода. Когда лежишь на спине, ты смотришь вверх. А там что? Правильно, воздух. Даже если это потолок в свибловской однушке. Ещё можно лежать на животе, там желудок. А в желудке находится то, что, извините, рано или поздно уйдёт в землю. По мне лучше, чтобы как можно раньше. Я за кучерявую перистальтику.

Видите, какую стройную систему создал Захар Мозгачёв. Он называет эти позиции так: левобочная, правобочная, потолочная и желудочная.

И вот он лежит у себя на диване в Свиблове, философствует и ворочается. Но не просто абы как ворочается, а строго по системе. Левобочный огонь, правобочная вода, потолочный воздух и желудочная земля.

При моём последнем визите Захара пробило на геополитику. Ясное дело, события способствуют. Я сидел за письменным столом, который Мозгачёву на фиг не нужен, а Захар лежал. Вернее, возлежал, как тюлень в сиесту, на своём диване.

Это у Захара уже стало традицией: он кого-нибудь приглашает и говорит, а приглашённый, если хочет, записывает. В этот раз записывал я.

– Ты, Вова, пиши, пиши. Потом напечатаешь. Меня можешь не упоминать, мне слава не нужна. Я выше этого.
– А можно я про тебя рассказ в газете напечатаю?
– Про меня?
– Ну.
– Рассказ?
– Ага.
– Да хоть роман-опупею в трёхстах томах. Я всё равно читать не буду. Я выше этого.
– Как хочешь. Но я всё равно напечатаю. Я не выше.
– Валяй. Ну и вот. Значит, Россия… – Захар гулко вздохнул, улыбнулся и лёг на левый бок, подложив багровый кулак под буро-розовое ухо. – Россия, с точки зрения натурфилософии, Вова, есть, во-первых, не что иное, как огонь. Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Слушай же философа, о убогий филолог!
– Эй, поосторожней…
– Молчи, Вова, и слушай. У нас философский факультет МГУ был на каком этаже? На одиннадцатом. А вы, словоблуды, мотылялись на девятом и десятом. Мы даже в материальном измерении всегда были выше вас.
– А жрать всё равно в наш буфет на десятый ходили. И всё норовили пораньше, до звонка на перемену. Придёшь, помню, в буфет после звонка, а сосиски и пирожки кончились. Сосиски Гегель с Кантом слопали, а Платон с Аристотелем – пирожки по десять копеек. Диалектики, блин. Абсолютный дух, ёшкины Афины…
– Я это даже не обсуждаю. Я выше этого. Так вот. Россия есть огонь. А огонь, как говорил Гераклит Эфесский, есть логос. Первооснова жизни и Психеи. «Газпром» знаешь?
– Ну.
– Хорошо хоть это знаешь. А «Роснефть»?
– Допустим.
– Теперь понял?
– Что?
– Жак-Ив Кусто! Крупнейшие месторождения нефти и газа находятся где? Правильно, в России. А газ и нефть – это что? Стихия огня! Осознал, приставка несчастная, суффикс недоразвитый? Поэтому нас все хотят завоевать. Хорошо. То есть ничего хорошего, конечно. Идём дальше.

Захар, кряхтя и крякая, как утка, перелёг на правый бок.

– Далее. Россия есть стихия воды.
– Сейчас Фалес Милетский в дело пойдёт.
– Смотрите-ка! Какая стратегическая информация из интеллектуальных яслей с девятого этажа. Козявки учатся летать. Ладно, хвалю. Россия есть стихия воды. Байкал. Волга. Лена. Обь. Енисей.
– Яуза, Чертановка…
– И эти тоже. Все стратегические запасы пресной воды находятся где? В России. Поэтому?
– Нас все хотят завоевать. Согласен.
– Молодец. Идём дальше.

Мозгачёв издал звук пятнадцати одновременно лопнувших струн и лёг на спину.

– Россия есть стихия воздуха. Россия – потолок… то есть лёгкие планеты.
– Сибирь…
– Разумеется.
– А как же Амазонка?
– Её скоро вырубят. И вообще не мешай мыслить. Амазонка – г… Я выше этого.
– В Канаде тоже много лесов.
– Канада – г… в кубе и прихвостень транснациональной русофобии. Я выше этого. А ты, Вова, что, не выше?
– Выше. Всё понял. Россия – лёгкие планеты. Россия – стихия воздуха. Поэтому нас все хотят завоевать. Давай, ложись на живот.

Захар некоторое время колебался. Со спины на живот переворачиваться не очень удобно, особенно если в тебе далеко за сотню килограммов. Мне при семидесяти пяти и то тяжело. Тяжело, но надо. Мозгачёв издал брачный клич мамонта и оказался на животе. Отпыхтевшись, как самовар, который раздувают сапогом, он начал:
– Теперь – стихия земли.
– Чернозём. Почвовед Василий Васильевич Докучаев. Россия своим чернозёмом может прокормить весь мир.
– Откуда знаешь?
– В эфиопском метро разговор подслушал.
– Ладно, остряк-самоучка, подлежащее в трусиках. Дальше всё понятно? Нас…
– …все хотят завоевать.
– А что, есть возражения? Давай-давай, изъясняйся быстрее, сказуемое…
– Да нет, всё правильно.
– То-то же.

После посещения Захара Мозгачёва я долго думал. А ведь прав свибловский Сократ. У нас всё есть, все стихии наши, вот к нам все и лезут. Что тут возразишь?

Жалко, что у меня нет дяди Самуила Рузвельта из Арканзаса. Я бы от избытка свободного времени такого на диване напридумывал – Аристотель нашими пирожками по десять копеек с десятого этажа подавился бы.