Что может быть счастливее ленивого солнечного воскресного утра? Выспавшаяся 17-летняя дочь Женя сразу пожелала блинчиков, приведя для этого несокрушимый довод: «Ну, ты же меня любишь?»

Конечно, люблю, мой маленький прожорливый лохматый ребёнок. Когда-то ты была славным пупсиком, по которому я иногда страшно скучаю. Но и выросшая дочь доставляет немалое удовольствие. Хотя, признаться, и бесит иногда просто невероятно.

Печь блинчики для меня не составляет никакого труда. Полчаса – и дело в шляпе. Тепло и блинный чад медленно обволакивают кухню. Большое блюдо в разноцветную полоску постепенно заполняется треугольниками сложенных вдвое кругляшей в поджаристых веснушках на изнанке. А мне немного взгрустнулось. Ещё два года назад я была совсем другой. Пекла идеальные блины, складывала их в образцовую стопку румяных треугольников так ровно, чтобы они не вылезали за края специальной «блинной» тарелки.

Однажды, на заре моей карьеры в штате компании, где я работала, существовал такой диковинный человек, как психолог. Проходя различные тесты при трудоустройстве, я обнаружила чудный вопрос: отличается ли ваше поведение, когда вы едите в ресторане, от того, как вы едите дома? И я начала есть дома, как в ресторане. Точнее, привыкла так поступать на непродолжительное время. Это, наверное, и стало отправной точкой на пути к «блинной идеальности».

Сейчас всё по-другому. Я беру огромное блюдо, даже если блинов планирую испечь совсем немного. Мне оно нравится – такое радостное, такое многообещающее. Складываю блины «изнанкой» наружу, теми самыми непривлекательными поджаристыми пупырками. Если раньше у меня оставалось лишнее тесто, я его попросту выливала. Или выскребала из миски до капельки силиконовой лопаткой.

Теперь из остатков теста я пеку царь-блин – толстенный, пышный. Или маленького кривобокого уродца. Потому что никому нет дела до моей идеальности. Эти блины дочь всё равно съест в первые десять минут их жизни, радостно поливая сгущёнкой и неидеально хлюпая горячим чаем. Ведь никому нет дела, как ты ешь, когда тебя никто не видит. Зато есть огромное блюдо воскресных блинов, довольная Куропатка, солнечное утро. И это сейчас – единственное во вселенной, что по-настоящему правильно.

Лежу, смотрю сериал. Женя тусуется в балконном гамаке, балкон открыт, потому что весна вдруг вспомнила про Ханты-Мансийск на целых два дня. Сериал страшненький, нервы щекочет. Куропатка медленно стекает из гамака на пол, ползёт к двери, протягивает руку к моей беззащитной голой ноге из-под тюля.
– Хвать за пятку!

Ору. Дочь ржёт.

Собирается гладить себе футболку. Говорю:
– Дождись, пока лампочка на утюге погаснет, потом гладь.

Но Женя игнорирует мои слова. Слишком гордая. Потому что злая мать посоветовала хоть немного попрактиковаться в самостоятельной глажке. Старательно гладит, сопит.

– Вот это капец я погладила! – заявляет.

На свет божий появляется мятая, скукоженная, самостоятельно поглаженная футболка. Хохочу во весь голос. Как вспомню её старательность, так и не могу сдержаться. Куропатка обиделась, ушла.
Смеюсь, но исправляю ошибки дочери – куда же я дитя в мятом выпущу?

Вечер субботы. Женя выходит из ванной, встаёт на весы и возмущённо визжит. Требует немедленных рецептов для похудения. Отказывается от чипсиков, блинчиков и колы. Твёрдо решает бегать со мной по набережной в зной, мороз и стужу. Благословляю её на это доброе дело.

Утро воскресенья. Я сонная, шарю по кухне. Открываю холодильник, вижу сгущёнку, упаковку молока… Холодильник явно посылает мне какие-то намёки. Точно, блинчики! И я снова пеку гору блинов.

– А чем это так пахнет?

Дочь заглянула на кухню. Обычно этот вопрос означает предвкушение пира. Но сейчас на меня орёт рассерженный тигр, буквально шестьдесят килограммов ярости. Ведь ещё вчера кое-кто решил худеть.

Через полчаса заглядываю на кухню.

– А где блины?
– Я их уничтожила, – гордо отвечает худеющее дитя и выгоняет меня в комнату.

Ржу.

У кошки заслезился глаз. Заслезился и опух. Немедленно собираемся в ветеринарную клинику – сдавать кровь, делать уколы и лечить бедное животное. Дочь берёт это на себя. Вскоре они возвращаются. Бриташа в шоке с кошачьим криком выскакивает из переноски и исчезает под кроватью.

Женя смотрит на неё и вдруг плачет:
– У меня никогда не будет детей.

О как!

– А почему ты так решила? – удивляюсь.
– У неё, – всхлипывает дочь, – такая лапочка маленькая. А туда – иголку! Она как заплачет! Плачет и кричит: «Мамочка, мамочка, забери меня отсюда! Мамочка, мне больно!»

О боже. Стараюсь не расхохотаться. Прямо на моих глазах рождается великая актриса.

– Мама, ты как меня вообще из дома выпускаешь? – трагическим гнусавым голосом вопрошает дщерь, устроившись на моих коленях спустя четверть часа. – Как ты не боишься?
– Да никак, – пожимаю плечами. – Боюсь, конечно. Но не держать же тебя под замком в семнадцать лет?

Как ещё можно объяснить этот страх за почти взрослого ребёнка? Наверное, его невозможно передать словами, ведь любая речь на эту тему звучит как параноидально-шизофренический бред, отягощённый послеродовой депрессией. Она у меня длится вот уже семнадцать лет, и конца-краю не видно.

Владик, молодой человек Жени, тоже фрукт. Прихожу домой – в прихожей висит гора одежды, из-за чего раздеться нормальному человеку просто негде. Даже рюкзак кинуть невозможно. Ругаюсь:
– Ты сюда на час пришёл, на полчаса? На пять минут? В шкаф одежду сложно убрать, ручки у нас отвалятся?

Владик не находит ничего лучше, как скривить рожицу и заныть.

– Тише, масенький! – кидается к нему на помощь Куропатка. – Тётя не тебя ругает. Тётя злая, а ты хороший, хороший!

Смеюсь. Вот юные придурки!

Купила лак для ногтей, с блёстками. Почему-то вдруг захотелось сделать себе именно такой педикюр. Вечером дитя приходит ко мне и – хоп! – растопыривает пальцы на ногах. Ногти накрашены моим лаком.

– Красиво?
– Вообще-то это мой лак, – возмущаюсь. – Я его себе купила.
– Неправильный ответ! – не соглашается Женя. – Это наш лак.

Смиряюсь.

А совсем недавно Куропатка внезапно собралась замуж. Прямо срочно. Сказала: вот только стукнет мне восемнадцать, и сразу прощайте, дорогая маменька. Ну, с богом, говорю.

– А ты Бриташу не будешь обижать? – интересуется Женя.

Изумляюсь до крайности, приподнимаю брови от удивления чуть ли не до затылка.

– Как ты себе это представляешь? Как я её обижу, по телефону? Она с тобой, голубушка, умчится в светлое будущее.
– Ах да, – немного смущённо отзывается дитя. – Точно. А ты мою кровать когда уберёшь? Ну, я имею в виду, через сколько дней после того, как я съеду?

Аккуратно так спросила. Без намёка.

– М-м-м, через неделю, наверное, – я уже не надеюсь на правильный ответ.
– Давай хотя бы через месяц! – возмущённо отвечает Куропатка.

С ней точно не соскучишься.

А на днях мы сильно поцапались с Куропаткой. Разругались просто вдрызг! Ухожу из дома, хлопнув дверью. Иду куда глаза глядят, лишь пыхчу про себя: «Господи, за что это мне?» Но уже через пять минут пишу сообщение: «Я тебя люблю». «И я тебя люблю, мамочка», – прилетает ответ всего спустя полминуты. Ну ладно, теперь можно жить. Приду – в угол поставлю.

А сейчас у неё идут экзамены. Во время подготовки Женя изумляется:
– Мамочка, мне меньше месяца осталось до конца учёбы, представляешь? Ой, не забыть бы первую учительницу поздравить.

Представляю, солнышко.

Ещё вчера мой любимый пупсик неумело ковылял туда-сюда, жевал носочек, засыпал в нелепых позах и без устали болтал. А сегодня он идёт в театр, смело напяливает мои туфли и собирается замуж. Громадьё планов, и все они для неё вполне реальные, выполнимые и достижимые, словно с дочерью уже давным-давно поработал какой-то волшебный тренер личностного роста. И сразу научил её жить в огромном взрослом мире.

А вот я до сих пор не знаю, кем хочу стать, когда вырасту. Наверное, хорошей матерью. Поживём – увидим.