Меня зовут Лили, я маленькая собачка. Совсем крошечная – всего-то кило и двести граммов. Какая порода? Догадайтесь сами. Даю подсказку: я – изящная стройная блондиночка с лиловым оттенком. А мои предки – из Мексики.

Жить в большом мире не то чтобы тяжело, но проблем хватает. Мой главный человек называет себя Мамой. А ещё есть второстепенные – Папа, Брат и Дед, их слушаться вовсе не обязательно.

Также у нас живут две собаки породы кане-корсо. Одна – Бэлла: с итальянского её имя переводится как «прекрасная», хотя ничего прекрасного в ней нет. Здоровенная, и глаза похожи на человеческие. Весьма несимпатичная особа. Другая – её дочь Агата, об этой нахалке отдельный разговор. Красоты в них никакой, обе чёрные и толстые, не то что я, но повторяться не стану. Добавлю лишь, что по поводу моего окраса Мама с придыханием говорит: «Эксклюзив!» Не стоит скромничать, так оно и есть.

По словам Мамы, обе эти коровы много работают – сторожат дом. А на самом деле неспешно бродят по периметру сада и через забор облаивают прохожих, да и то не всех. Считаю, что они даром едят корм из большого мешка, поскольку с охраной отлично справляюсь я.

Ещё у нас есть Клара Филипповна, карликовый пинчер. Тоже не подарок. Во-первых, подхалимка! Во-вторых, постоянно требует к себе внимания, будто она единственная собака в доме. Даже я себе такого не позволяю. Живёт в Папином кабинете, спит на большом кресле одна! К тому же малость туповата. Когда приходит в нашу с Мамой комнату, каждый раз приходится заново объяснять, что это моя комната, моя миска, моя кровать и, наконец, моя Мама.

Нет, поиграть с этой дурындой можно, если есть настроение. Несмотря на свою тупость, она осознаёт, насколько неуклюжа по сравнению со мной. Но вполне годится, чтобы побегать наперегонки или заняться греко-римской борьбой, – я почти сразу валю её на спину. Мама говорит, что у Клары благородная душа, поэтому она просто подыгрывает мне. Довольно обидно, между прочим. Зато её легко выставить вон, когда надоест. Я только не понимаю, почему Брат при этом так громко и противно смеётся.

Кстати, особым умом он тоже не отличается, поэтому я не жду чуда и отношусь к нему по возможности снисходительно. Тем более что иногда он чистит для меня большую морковку – я использую её в качестве игрушки – или на руках выносит на солнышко. К сожалению, парень так же недалёк, как и Клара Филипповна, но родственников не выбирают, уж какой есть.

Должна подчеркнуть, что я, в отличие от прочих, оказываю на Маму положительное влияние. По крайней мере, она перестала носить брюки и шорты, потому что я люблю сидеть у неё на коленях, а из юбок и подолов платьев получается отличный гамак. В таком гамачке я и лежу, когда она сидит за компьютером. Утверждает, что работает, в чём я лично сомневаюсь. Вот почесать мне шейку – действительно работа, и нечего отлынивать.

Сплю я с Мамой, это очень удобно и разумно. Зимой она укрывает меня тёплым одеялом, а летом следит, чтобы мне в уши не надул вентилятор. Иногда просыпается слишком рано, когда ещё темно, а случается, что спит до обеда. Приходится терпеть и ждать. А по мне, когда встали, тогда и утро.

Пока Мама пьёт кофе или чай, это ещё ничего. Неприятное начинается позже. В первую очередь из пакета извлекаются влажные салфетки, а их я ненавижу! Мама без устали возит вонючей мокрой бумажкой по мордочке, протирает уши – и внутри тоже. Трёт живот, каждую лапку и попу. Ужас, просто ужас! Пахнут омерзительно – мама говорит, что фиалками, но от этого не легче.

Ладно, такую процедуру ещё можно пережить. Но она ещё и чистит мне зубы! Собаке! И прыскает на них какую-то гадость – боится страшного зверя по прозванию «зубной камень». Интересное дело: боится она, а отдуваюсь я.

Немного погодя мы завтракаем. Мама считает, что утренняя трапеза должна быть максимально полезной. Наливает в мисочку кефир, кладёт туда же сыр или творог и следит, чтобы вся эта мешанина была съедена. Я-то давно поняла, что пустая миска – это спокойная Мама, а потому вылизываю всё дочиста.

После еды мы любим немного поиграть, а затем Мама выносит меня в сад. Ветер терпеть не могу, поэтому быстро делаю вид, что замёрзла, даже летом. Мама вздыхает, и мы идём домой.

Нагулявшись, я посещаю лоток, за что Мама каждый раз хвалит меня и называет «умной девочкой». Непонятно, почему она никак не может привыкнуть к такому простому действию? Затем иду воспитывать Бэллу и Агату. Бэлла делает вид, что вообще меня не замечает, – та ещё притворщица. Агата же нагло обнюхивает и морщится – похоже, ей тоже не нравится запах фиалок, но не стану говорить, чем воняет от неё и её мамаши.

Потом Мама усаживается за компьютер, а я к ней на колени, и мы вместе работаем до самого обеда. Настоящий кошмар наступает, когда она куда-нибудь уходит. Я сразу начинаю плакать, просто удержаться не могу, и меня приходит утешать Дед.

Конечно, он говорит всякие глупости, зато в его комнате есть ириски. Он сует их мне в рот, постоянно оглядываясь: не дай бог, Мама увидит, тогда попадёт обоим.

Вечером приходят с работы Брат и Папа – от этих толку мало, разве что с ужина перепадёт что-нибудь вкусненькое. Но, как только я с комфортом устраиваюсь под столом, Мама кричит:
– Не смейте ничего давать Лили со своих тарелок!

Оба делают страшные глаза и тихонько хихикают. А Мама опять за своё:
– Я всё вижу! – и мне ничего не достаётся.

Интересно, как она может видеть из другой комнаты?

О купании или обработке от блох даже вспоминать неохота. Это ещё хуже, чем капли от глистов и стрижка когтей. Но приходится терпеть – не хочу огорчать Маму, да и укусить её толком не получается.

Ой, совсем забыла: ненавижу ездить на машине, а зимой – надевать пальто. Хотя, если разобраться, живу неплохо, грех жаловаться. Вот и сейчас сижу у Мамы на коленях, пока она печатает этот рассказ.