Ты, паренёк, поменьше языком чеши

Давно не было слышно Толика. Даже боязно за него: свою работу он считает одной из самых опасных. С горьким пафосом говорит, что ежедневно и еженощно заступает на смену, как в последний раз. Красочно описывает передряги, в которые попадает время от времени.

Толик – таксист. И впрямь, не случилось ли чего? Но вот после долгого отсутствия – не похожий на него, слабый, томный голос в трубке:
– Чуть концы не отдал. Всё, завязываю с таксованием. Найду работу, как у белого человека.

Ну, он это не первый раз обещает.

Наконец, появился на пороге. Ужас. Был упитанный молодой человек, в приятных розовых округлостях и ямочках, а тут скинул не менее десятка килограммов. Чёрные подглазья, измождён, ветром шатает, лицо вялое, цвета перезимовавшего бочкового огурца. На щеке здоровенная, жёлтая от йода царапина. Машет рукой.

– Жив, и на том спасибо.

Нам не терпится услышать от него очередную интереснейшую историю, Толик мастер представлять их в лицах.

Итак, поступил заказ от диспетчера Галюни. С Галюней у Толика хорошие отношения. Он делает комплименты её ангельскому голоску, который, между нами, далеко не ангельский. Сокрушается, что Галюня поторопилась выйти замуж, уж он бы показал ей небо в алмазах. На Новый год и 8 Марта – алмазы не алмазы, но переводит ей на телефон мелкие приятные суммы. Галя смущается, отнекивается, однако время от времени подкидывает выгодных клиентов.

В этот раз на горизонте замаячила восьмичасовая поездка в соседнюю область и обратно. Это тебе не носиться бобиком по узким кривым аппендиксам родного городка, который пешком можно обойти за два часа.

Собрались выехать в четыре утра, затемно. Из сумерек выступили крупные нахохлившиеся фигуры: две плечистые мужеподобные женщины в годах и мужчина-здоровяк, тоже на вид пенсионер. Погрузили в багажник звякнувший инструментом мешок и огромный клетчатый баул. Толик в перестройку мотался с таким в Польшу и Турцию: если компактно упаковать, взрослый человек запросто уместится.

– По каким делам едем? – весело заводит разговор Толик.
– Да уж есть дельце, – нехотя отвечают. А мужик хлопнул ладонью по Толикову плечу.
– Ты, паренёк, поменьше языком чеши, знай крути баранку.

Толик от его «дружеского» хлопка даже присел. Вот тебе и пенсионер.

Обычно компания, да ещё с вкраплением женщин, всю дорогу трещит. Мужчины начинают с Толиком обсуждать автомобили, политику и футбол. А эти будто воды в рот набрали. Толик покосился, думал, дремлют, – нет, мрачно смотрят в окна, что-то обдумывают. Мужик уставился вперёд и тяжело молчит, посапывает широким носом. Толику хотелось заорать: «Разговаривайте со мной, чёрт вас побери, тормошите – усну ведь!» Самый серый час, скольких водителей вырубает на пустынном скоростном шоссе.

Ничего, справился – щипал себя за нос, брызгал в лицо из пульверизатора, на ходу из термоса чифирь прихлёбывал. А там и солнце выкатилось – веселее стало.

Даже грузные женщины сзади зашевелились. У одной голос прорезался – хриплый, скрипучий, как у вороны.

– Вас как зовут? – спрашивает.
– Толя.
– Читал, Анатолий, вчерашнюю газетку? Очередного таксистика нашли за городом. Задушили, ограбили, обручальное кольцо с пальца сняли, машину угнали. Говорят, в наших краях орудуют какие-то маньяки. Жалко вас, молоденьких парнишоночков, ещё жизни не повидали.

Мужчина рядом кашлянул, тоже вступил в разговор:
– Я бы на твоём месте хоть пластиковой кабинкой огородился. Видал в иностранных фильмах? Окошечко приоткроют – ровно настолько, чтобы в щёлку деньги всунуть. Да-а… Небось, страшноватенько ездить, когда каждую минуту жди сзади удавку на шею. Вон, глянь на моих женщин, от таких всего можно ждать. Хе-хе-хе! – затрясся от смеха.

Толик вежливо хихикнул, но ему стало не по себе.

Он сразу вспомнил фирменный смешок папаши Мюллера в исполнении Леонида Броневого. Добренький такой хохоток, дедушкин, лицо в морщинках-лучиках расплывается. А потом каменеет, как маска, и глаза превращаются в холодные стальные щёлочки… Вот и у пассажира такой взгляд, один в один.

И снова в салоне повисла тишина. На полпути женщины запросились в туалет – хоть что-то женское в них есть. Споро нырнули в дощатый домик на два очка, мужик подался в лес, а Толик окропил пыльное колесо. Пока никого нет, открыл багажник, из любопытства заглянул в мешок. А там топор с замытым, ещё влажным топорищем, верёвка, две лопаты. Три пары резиновых перчаток, баклажка с водой – чтобы руки мыть. От чего мыть?

Ножовку Толик попробовал пальцем. Наточена – кость перепилит. В бауле большой кусок полиэтиленовой плёнки и даже грубое полотенце имеется, чтобы руки вытирать. Прямо набор маньяка. Хм-м, дельце у них…

Слышно, женщины за домиком ругаются, не могут о чём-то договориться. Завидели Толика – сразу умолкли, глаза прячут. Только сейчас таксист заметил, что обе во всём чёрном, как сатанистки.

Едут дальше, Толик молится про себя, а что ему ещё остаётся? Когда женщины одновременно громко и резко вжикнули молниями на сумках, у Толика от неожиданности кожа на затылке стянулась, как от мороза. Крутанул руль, едва в кювет не угодили. Но в зеркальце посмотрел – отлегло: дамы вынули узелки, запахло едой. Лупят яйца, макают зелёные луковые перья в соль, мужику тоже тряпицу со снедью передали. Что ж, маньяки – тоже люди, не мешает подкрепиться перед дельцем. Значит, есть шанс ещё пожить минут двадцать, пока они заправляются.

А ведь впереди должна быть шашлычная, там вечно дальнобойные фуры стоят. Вот и она. Эх, сегодня закрыта, санитарный день.

Пассажирка, провожая взглядом вывеску, вздохнула:
– Давно мечтаю общепитовскую точку открыть, серьёзным бизнесом заняться. Ох, развернусь! Хватит, надоело на перроне чебуреками торговать, – и сдержанно предложила Толику: – Чайку горячего с нами попейте. Покушайте домашних пирожков с мясом, с ливером. Мясо парное – не магазинное. Холодца отведайте. Тугой получился, на сахарных косточках!

Толик от чая отказался – ещё подсыплют чего, бывали случаи с товарищами. У него есть минералка. А вот пирожки сами едят, значит, отравы в них нет. Что ж, помирать – так хоть сытым.

Откусил – во рту тают! Начинка нежная, нежирная. Хотя такая, знаете ли, странная, сладковатая…

– Чьё мяско? – поинтересовался Толик.

Женщины, как монашки, опустили глаза, а мужик нехорошо осклабился:
– Какая разница, чьё мясо. Отходило, грешное, оттоптало землю ножками. Теперь вот своей плотью страждущих питает.

И что-то ещё завернул про агнцев и волков. Точно, похожи на сектантов. Не какие-то бездуховные маньяки, а подсунули под своё душегубство идейную основу.

У Толика кусок в горле застрял. Едет и невесело придумывает каламбур: «Никто не поверит: начинка поваров везёт». Вернётся домой, расскажет. А вернётся ли?

И тут пассажиры попросили съехать с федеральной трассы на едва видную просеку. Вот оно, началось! В салоне запахло водкой. И Толику плеснули:
– Тут дорога глухая, гаишников нет. Пригуби, мил человек, за помин души раба Божия Анатолия…

Вот и сошлись карты. Отбегали, оттоптали землю грешные ножки.

Я не выдержала:
– Толик, мы тебя сейчас сами начнём убивать, медленно и мучительно. Что за манера тянуть кота за хвост! Что дальше было?

Толик сделал эффектную паузу, наслаждаясь моментом.

Едут они дальше. Лес всё глуше, и впереди заброшенный погост. Видать, такое маленькое кладбище у маньяков. Толик кумекает: вот где лежит то, что осталось от его предшественников после столкновения с пирожковым бизнесом. Хотя чего там хоронить, у них же безотходное производство: субпродукты в дело идут, косточки – на холодец.

Пассажиры с кряхтением вылезли, приглашают:
– Айда с нами, Анатолий, разомнёшься, подсобишь.

«Подсоблю в чём? – гадает Толик. – Ямку себе выкопаю?»

Но делать нечего. Повели, как под конвоем: впереди женщины несут лопаты, пилы и мешок, сзади мужик с топором. Тут хоть обкричись, никто не услышит. Идёт Толик и прикидывает: если прыгнуть в сторону и рвануть к машине – успеет оторваться. Лишь бы лопату вслед не метнули.

Скомандовал себе: «Раз, два, три!» – и… покатился кубарем. Подножку поставили, а кто из троих – не увидел.

Лежит Толик, закрыв голову руками и зажмурившись, в ожидании неминуемого удара. А женщины над ним охают:
– Под ноги смотри, за кочку зацепился. Вон, щёку до крови разорвал, перевязать нужно.

Смотрит Толя вниз – и правда, кочка. Поднял глаза выше, прямо перед ним заросший холмик, жестяной голубенький памятник, на нём выведено имя «Анатолий». Фамилия и даты плохо видны, стёрлись.

Тут женщины забыли про таксиста и его щёку. Запричитали:
– Вот и добрались до тебя, Толюшка!

Стянули чёрные платки и давай утирать слёзы. И вовсе лица у них не мрачные, а добрые, бабьи. А что невесёлые всю дорогу были – так ведь не на свадьбу ехали. Потом женщины захлопотали, лопатами подправляют могилку. Мужик рубит неподалёку молоденькие берёзки, мастерит лавочку. Толику сунули ножовку – выпилить разросшийся кустарник.

Убрались, сполоснули руки из баклажки, раскинули поминальную стряпню. И уж тут изголодавшийся, измученный Толик на радостях от души на пирожки налёг.

– Так с чего ты в больницу загремел, и такой зелёный? – спрашиваем.

Оказалось, не рассчитал Толик с пирожками, почти все один слопал. Жарко было, мясо в пирожках, видно, подпортилось. Полоскало беднягу двое суток со всех концов. Да ещё в больнице промывание делали. Нет, не пойдёт у тётенек пирожковый бизнес. Не следят за свежестью продуктов.

– Таксовать вряд ли ещё будешь, – хихикаем. – Такие страсти пережил, можно сказать, смерти в глаза заглянул.
– Смейтесь-смейтесь. Собрался увольняться, да вчера Галюня позвонила. Выгодные клиенты, им в Новочеркасск ехать. Смотрел по карте – на пятьдесят тыщ выходит. Не слышали про Новочеркасск?
– Слышали, Толик. Родина Чикатило.