Я шёл по обочине мощённой булыжником дороги, когда меня догнала телега. Сгущались сумерки, в этом было нечто таинственное, загадочное, прощальное, и только на западе, куда зашло солнце, небо ещё светилось яркой полосой, давая надежду на скорое наступление нового дня.

– До села далеко? – спросил я.

Телега трещала по булыжникам, возницу трясло мелкой дрожью, и, чтобы ответить внятно, ему пришлось остановиться.

– Да нет, – охотно пояснил он и даже привстал. – Видишь, труба торчит? Это и есть село.

Я собрался было попросить подбросить меня, но пожалел заморённую лошадь – даже сейчас, когда она стояла, по ногам её от усталости пробегала дрожь. Гостеприимство обязывало и возничего предложить подвезти путника, но он, видимо, тоже жалел лошадь. Савраска, наверное, думала о том же – придётся ли ей тащить дополнительный груз, – и покорно ждала, опустив голову.

Мы помолчали, и возница неожиданно нашёл выход:
– Слушай, парень. По дороге до села километров пять-шесть, а если напрямик через лес – не больше трёх. Иди, ты даже раньше меня на месте окажешься.

Мы все облегчённо вздохнули, соглашаясь с таким решением. Я свернул к лесу, мужик поехал дальше, и было такое впечатление, что и лошадь побежала трусцой уверенней, и телега загремела громче, и голос возничего послышался радостней:
– Но-о, милая! Скоро дома будем.

Я в ту пору перешёл в десятый класс и начал путешествовать. Это можно назвать пешим туризмом, если передвигаться шумной толпой, с палатками, иметь направление и цель. Я же ходил в одиночку куда глаза глядят, ночевал где придётся – на вокзалах, волжских пристанях, в деревенских избах, в стогах, а то и у костра на берегу реки. И по малолетству, в неполных шестнадцать, с гордостью считал себя не туристом, а бродягой.

Возница быстро исчез в темноте, но шум телеги ещё долго был слышен. Наконец он стих, наступила полная тишина, и я заметил, что лесная тропинка спускается всё ниже и ниже. На дороге, среди полей, было тепло, а сейчас заметно похолодало, словно я шёл навстречу сквозняку.

Каждую минуту я ожидал увидеть среди деревьев просвет, означающий, что скоро выйду к селу, где попрошусь у кого-нибудь на ночлег. Но лес становился всё непроходимее, я невольно старался ступать тише, как человек, попавший в незнакомое место, таящее опасность. Деревья, кроме немногих, были низкорослые, а когда тропинка стала пружинить, догадался, что попал в болото.

И тут невесть откуда возник плотный туман, и я вступил в него, как вступают в холодную реку. Он накрыл меня с головой. Пропали небо, деревья, и только по тёмным уплотнениям в пелене можно было судить об их существовании. Дальше пришлось двигаться наугад, тропинка исчезла. Я сунулся в одну сторону, в другую, пока не понял, что необходимо оставаться на месте и ждать рассвета, иначе заблудишься или вообще сгинешь в трясине.

К счастью, я набрёл на заросшую сосняком небольшую возвышенность – остров, какие встречаются почти в каждом болоте. Он весь был засыпан сухими ветками, хрустевшими под ногами. Лучшего места для ночлега не найти, но сначала следовало развести костёр. Я принялся на ощупь собирать хворост, когда почувствовал, как из тумана в спину кто-то смотрит недобрым, изучающим взглядом. Спина сразу одеревенела, словно уже не принадлежала мне. Стараясь не поддаться панике, я продолжал собирать хворост в одно место, давая понять смотрящему, что не замечаю его взгляда. И даже забубнил под нос бодрый «Марш танкистов»:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны…

Всё это давалось мне с большим трудом, ещё сложнее оказалось развести костёр. Спички ломались и гасли, руки тряслись, сложенные шалашиком ветки от неловких движений рассыпались. Всё-таки костёр разгорелся, я подбросил ещё веток, и вокруг меня образовался освящённый круг.

Казалось, теперь должен установиться тот покой и уют, что всегда сопровождает человека рядом с огнём, но не тут-то было. Я сидел довольно долго, радуясь теплу, пока не представил себя на болоте, в густом тумане, одиноким и беззащитным. Меня заколотило от нервного озноба. Освещённая стена тумана вокруг выглядела неподвижно, но если присмотреться, она постоянно перемещалась, то выпячиваясь, то втягиваясь, словно кто-то снаружи напирал на неё плечом и, не в силах прорваться, пока отступал.

И тут я со всей очевидностью понял, что огонь не только не отогнал, а скорее привлёк к себе болотную нечисть со всей округи – всех гадов, кикимор и водяных, вылезших из ледяных недр, и это они, выжидая время, смотрели из тумана, а теперь пытаются меня достать.

Некстати вспомнилась и встреченная телега. Откуда возница появился в такой поздний час? Может, лишь для того, чтобы указать дорогу в болотистый лес, заведомо зная, что со мной случится. И он вернулся и тоже напирает плечом, рассчитывая вместе с нечистью прорваться в освещённый круг.

От страха я стал подбрасывать в костёр новые ветки, огонь поднялся столбом, полетели искры. Огненные блики, отражаясь от стены тумана, прыгали вокруг меня. Я вглядывался в них и видел не то, что хотелось. Вместо света пламени виднелись какие-то красные рожи, мелькание вскинутых ног, взмахи рук, мерзкие улыбки, которые криво растягивались на всю ширину. Всё это крутилось, мелькало, вертелось нескончаемым хороводом. И если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент – каким маленьким, напуганным показался бы я!

Не знаю, что случилось дальше. Может, я просто перестал бояться или, наоборот, от охватившего ужаса впал в сонный ступор. Лёг на землю и больше ничего не видел.

Несколько раз я открывал глаза, отмечая краем сознания догорающий костёр и заставляя себя встать и подбросить валежника, но вместо этого снова засыпал. В другой раз заметил, что туман исчез и надо мной звёздное небо. Звёзд было так много, словно кто-то раскидал их щедрой рукой, как раньше сеятель разбрасывал из короба зёрна. Одни звёзды сияли ярко, другие мигали, как бы сами закрывая веки и собираясь уснуть. Я поглядел на них и тоже закрыл глаза, а когда открыл, небо уже розовело.

От холода я очнулся окончательно и с надеждой посмотрел на костёр. Он погас, подёрнутый серым пеплом, порой ещё вспыхивая огоньками и пуская дым, и это было похоже на тесный кружок озябших курильщиков, которые, склонив головы, поочерёдно затягивались сигаретой.

Вздрагивая и ёжась, я быстро отправился дальше. Нашёл тропинку, которая вела всё выше, и вскоре выбрался на поле. Передо мной вытянулось село с заводской трубой и вывешенным знаменем, когда-то красным, а теперь почерневшим от дыма.

Над полем поднималось светило, от которого бежали лучистые полосы. Словно солнце, помогая себе подтянуться, ухватилось за краешек земли пальцами. Утро наступало, и по всем дворам, как всегда на рассвете, наперебой, громко и чисто пели петухи.

И такая радость от нового дня охватила меня! Я ещё не знал, куда пойду дальше и где остановлюсь на ночлег. Но не всё ли равно, куда идти, – дорог много, и все они без конца и края.

И оттого, что дороги и просторы в России бескрайние, будущая жизнь показалась мне счастливой и бесконечной, и как-то разом забылись и ночь на болоте, и туман, и мои страхи. Я постоял, чтобы пережить и успокоить радость, и направился мимо села к синевшей вдали Волге.