Я, скорее всего, пусть и немного, но всё-таки мордвин.

Мой отец, царство ему небесное, родом из села Выездного Арзамасского района Горьковской области. А что такое «Арзамас»? То ли «эрзя» и «мазый», что можно перевести с мордовского как «красивый эрзя», иначе говоря, красавец-мордвин. То ли «Арзай» и «Масай». Это два мордовских брата, которые, по легенде, первыми в этих краях приняли христианство. Мордовского Масая убедительная просьба не путать с кенийскими масаями. Совсем не похожи. Наши масаи лучше.

Кто может поручиться, что во мне не течёт горячая эрзянская кровь? Кстати, многие бывшие друзья моего отца – мордва. Например, ныне покойный, как и мой папа, к глубокому сожалению, один из крупнейших специалистов по мордовскому языку Григорий Иванович Ермушкин. Можете проверить по Википедии. Дядя Гриша, «Дрига» по-мордовски.

Помню, огородник он был головокружительный. Огурчики – амброзия, помидорчики – нектар. Почему-то особенно помню его морковку. Клянусь, она имела вкус манго. Через много лет я впервые попробовал манго, кстати, в Кении, в посёлке масаев, и сразу вспомнил ермушкинскую морковку из Коммунарки.

На даче в Коммунарке дядя Дрига разводил пчёл. Местные его звали Медовиком. Мёд раздаривал соседям, и вообще, всем подряд.

А главное, всё у него шло в дело. Любая верёвочка, любой гвоздик. Дядя Дрига так и говорил всегда: «гвоздик», «верёвочка». Или: «гвоздюшка», «верёвонька». У Григория Ивановича ничего не должно было пропасть. Всё аккуратненько сбережёт, сохранит, как Плюшкин (не мордвин ли?). А потом раздаст не глядя.

Если фамилия у человека Ермушкин, Плюшкин, Меркушкин, Коклюшкин, или там Мазайкин, Хотейкин, Тутуйкин – значит, девяносто девять процентов из ста, что перед вами мордва. Самый, замечу, известный в Арзамасе человек, если не считать Аркадия Гайдара, – купец Мудышкин. Церковь отстроил и сделал много всего хорошего для родного Арзамаса. Наверняка был эрзянин, мокшанин или шокшанин, то есть мордвин.

«Эрзянин», «мокшанин», «шокшанин» – звучит почти как «землянин». Даже круче.

Несколько лет назад меня пригласили вести семинар по художественному переводу. Я, конечно, в своё время тоже что-то переводил, но насчёт художественности получалось средне. Одно дело самому, как говорил мой папа, титьку городить, а совсем другое, развивая цитату родителя, – чужую титьку причёсывать. Но я взялся вести семинар – чисто из спортивного интереса.

В семинаре участвовали человек пятнадцать. Переводили с английского, испанского, китайского, фарси, французского… И – мордовского! Я как ведущий семинара не обязан знать все эти языки, мне всё объясняли юные переводчики.

Насчёт перевода с мордовского всё объяснила на первом занятии девушка по имени Таштана.

– Здравствуйте, Владимир Станиславович!
– Здравствуйте… – я заглянул в список участников семинара, – Таштана… Афонькина. У вас очень интересное имя. Это из какого языка?
– Из эрзянского.
– А что оно значит?
– Бережливая.

Я слегка вздрогнул, вспомнив Плюшкина и Ермушкина.

– Хорошо, Таштана… Афонькина. Какой текст вы хотите предложить нашему семинару?
– Рассказ Микулая Афонькина «Ялга».
– Что такое «ялга»?
– Друг.
– Отлично. А… Афонькин?
– Мой папа. Мой папа Микулай Афонькин написал рассказ «Ялга». Он писатель. Это древняя мордовская легенда, которую он переделал в рассказ.
– Замечательно. О чём легенда?
– О дружбе и любви.
– Логично. Конкретнее.
– Жили-были два ялга…
– Это что?
– Два друга.
– Ага, друга…
– Да, тяфта.
– Что?
– «Да, конечно». «Тяфта» значит «конечно». И у них возникла проблема.
– Какая?
– Кельган.
– Точнее.
– Любовь. Девушка Мазава. По-эрзянски «Мазава» – «красавица». Один ялга и другой ялга полюбили Мазаву. И Мазава полюбила и тот ялга, и другой ялга. Что делать?

Действительно, что?

– Трудно, тяфта, – продолжила Таштана. – Первый ялга говорит: дорогой мой ялга, бери себе Мазаву. А второй ялга говорит: нет, ты, сердечный мой ялга, Мазаву себе бери. Благородство, тяфта. Нет, ты. Что ты, лучше ты… Спорили, спорили, потом говорят: выбирай ты, Мазава, кто твоя кельган, первый ялга или второй ялга. Плачет Мазава: мне любой ялга кельган. Ужас, тяфта. В общем, трудно. Мучились, мучились оба ялга с Мазавой и решили поступить так. Полгода будет жить с Мазавой один ялга, а следующие полгода – другой. Один ялга с Мазавой будут снег грести и печь топить, на печи спать и жир копить. Другой ялга с Мазавой будут укроп сеять и огурцы собирать. На солнышке греться и на грядке ср…ть. Извините, Владимир Станиславович, фольклор.
– Ничего, мы привыкшие.
– Вот как умно решили оба ялга с Мазавой. Так и живут они до сих пор в густом лесу где-то под Арзамасом.
– Ой!
– Да. Их там часто встречают монахи из Дивеева. Вот так у нас, у мордвы. Всё в дело пошло. И хорошо всем. Хорошо ведь, когда всё в дело, так?
– Так. И вы, Таштана, это всё перевели?
– Нет, тяфта. Моя мама перевела. Её Мазава Ивановна зовут. Папа написал, мама перевела, а я вот вам всё рассказала и, дай бог, зачёт сдам по переводу. Если повезёт, тяфта. Папа написал, мама перевела, я сдала. Всё как у первого и второго ялга с Мазавой. Ничего не должно впустую пропадать. Правда ведь?

Правда. И вот так отчасти я стал членом этой прекрасной мордовской семьи. Я ведь русский рассказ написал о том, как Микулай мордовский рассказ написал, а красавица-жена Мазава его перевела, а дочь их Таштана мне зачёт сдала. А потом мой рассказ переведёт японец, а с японского – какой-нибудь эстонец, и вот так, мама ты моя, станем мы когда-нибудь одна семья.

Сомнительно, конечно. Но всё же надежда есть, тяфта. Потому что кельган.