Просто устал и спит

На поле за посадкой шёл танковый бой. Украинский танк обстреливал наши позиции, снаряды ложились близко к окопам, и шума от них было больше, чем от артиллерии. Иногда на поле выскакивал наш БТР, проезжал вперёд, стрелял в сторону вражеского танка, а потом уносился прочь. То ли дразнил и провоцировал, пытаясь вытащить противника под огонь наших гранатомётчиков. А может, надеялся сбить с назойливого танка гусеницу и хотя бы так остановить его.

Дожидаясь затишья, я перебегал от одного укрытия к другому. Началась новая система траншей, и на одном из перекрёстков я попал в пробку. Там сгрудились солдаты. Часть из них пряталась в небольшом блиндаже с крышей из брёвен. Другие пытались выспаться в вырытых в земле «лисьих норах» или просто сидели и стояли в окопах. Часть приготовилась к бою, целясь из автоматов в сторону, откуда звучали выстрелы.

– Мужики, что там происходит? – спросил я.
– Что-что! Стрелкотня…

Выстрелы звучали близко. И, судя по напряжённым лицам бойцов, приближались.

– А парня вы здесь не видели? Ахматовца. Высокий такой, Алекс зовут.
– Не видели. Ты из «Ахмата»? Говорят, вам платят до фига, – усмехнулся один из солдат. Он с комфортом сидел на краю траншеи, безмятежно курил и, казалось, не придавал значения визгу пуль и грохоту снарядов.
– Говорят, – ответил я. – Но до зарплаты не все доживают.

Солдат хмыкнул и замолчал, только перехватил автомат поудобнее.

Куда же делся Алекс? Прошёл вперёд и вступил в бой? Или разведал путь и вернулся к нашим, разминувшись со мной по дороге? Если пойду вперёд, то окажусь под огнём своих же.

Рядом грохнула пара снарядов. Я нырнул в траншею и пригнулся. Посыпался песок. Солдаты рядом матюгнулись. Парень, лежавший в «лисьей норе», застонал и перевернулся на бок.

– Ранен? – спросил я.
– Просто устал. Спит, – ответили мне.
– Парни, врачи есть здесь? Человека контузило, – высунулся из соседней траншеи ещё один боец.
– Нет никого, – ответили нестройно. – Тащи его сюда. Или там оставь. Отлежится, и ему полегчает.

Я положил руку на аптечку, она висела на месте, но лекарства от контузии в ней не было.

Отполз на пару десятков метров назад и вдруг увидел, как по тропинке вдоль поля несут на носилках раненого в ахматовской куртке. Носилки несли четверо, но парень был крупный, и бойцы, вероятно, устали.

– Мужики, вам помочь? – высунулся я из кустов.
– Давно нужно было! – ворчливо отозвался один из них.

Я подхватил ручку носилок и пошёл вместе со всеми. Один из бойцов, с рацией, видимо командир, отстал от нас и начал о чём-то переговариваться. Кажется, вызывал санитарную машину на «ноль». В то же место, где нас высадили утром. Если по прямой, то полчаса хода.

Тяжелораненый парень, красивый, с кудрявыми волосами, лежал в полубреду, обколотый промедолом. Обе ноги и рука были перетянуты жгутами, штанины и рукав были красными от крови.

– Где это его? – спросил я.
– Пулемётом срезало, – ответили мне. – Высунулся вперёд, и вот.
– Брат, как тебя зовут? – обратился я к раненому.
– Метла, – прохрипел он.

И я вспомнил, что уже слышал этот позывной. Метла был командиром отделения соседнего взвода. Солдаты часто ворчат на командиров, что те, дескать, отсиживаются с рациями по подвалам. И такое бывает. Но когда командир храбро рвётся в бой и первым падает под пулями – это тоже ни к чему.

– Держись, Метла. Всё хорошо будет! – попытался я ободрить раненого.

Мы почти бежали по тропинке. От врага нас отделяла лесопосадка, но снаряды и мины пролетали её насквозь и ложились прямо на поле, изрытое ямами от прилётов. Здесь нам было не укрыться от осколков. Слыша леденящий звук летящего снаряда, мы синхронно падали на землю вместе с носилками, стараясь не ушибить Метлу слишком сильно. Потом вставали и продолжали бег. Если уставали, то менялись местами, чтобы сменить правую руку на левую.

В какой-то момент посадка закончилась, и нужно было пробежать через открытое поле. Мы были на виду у противника. В этот момент я думал, что, если сейчас всё закончится, то, по крайней мере, мне не в чем себя упрекнуть – пусть погибну, но я спасаю раненого, делаю благородное дело. Мне не стыдно за себя и не страшно.

Открытый участок закончился быстро. Взорвалось где-то в стороне, и мы успели проскочить.

Выбежали на «ноль». К нам вышел командир разведчиков, прятавшихся в деревянном укрытии. У командиров знаков отличия не было, я узнавал их по рации с толстой антенной. Значит, рация дорогая, хорошая, такие только у офицеров.

– Раненого принесли, – пояснили мы, хотя и так было видно.
– Сейчас машина придёт. Положите в капонир пока, – распорядился командир.

С нашей стороны на поле виднелся столбик пыли, кто-то уже ехал. Мы положили раненого в укрытие.

– Пить, – прошептал Метла.

Я отдал ему свою бутылку с водой. Он взял её здоровой рукой и отхлебнул глоток. Бутылка воды и банка тушёнки – вот и всё, что я успел схватить утром. В суете боя есть не хотелось. А вода ещё была во фляге. Пару дней должен продержаться, а там видно будет. Может, подвезут припасы?

По полю в нашу сторону летел санитарный УАЗ-«буханка». Открытое поле обстреливалось, враг знал, что на «ноль» приезжает техника, и старался попасть именно по ней. Действовать нужно быстро. Мы схватили носилки и побежали навстречу машине. УАЗ затормозил. Санитары открыли двери, уложили Метлу внутрь, а нам выдали новые носилки. Мало ли кому ещё понадобятся.

УАЗ взревел и помчался в обратную сторону. Несколько раз на поле взлетели дымки от прилётов, но машину они не задели. Я надеялся, что Метла останется жив.

Отдышавшись, мы пошли в обратную сторону. И тут меня окликнули:
– «Ахмат»? Эй, мы здесь!

Из окопа высунулся парень в ахматовской форме и махал мне рукой.

Вот я и командир

Я подбежал к окопу и запрыгнул внутрь.

– Ты Злой? – спросил я сидевшего в окопе парня. Его позывной был написан на каске. Хотя иногда бойцы меняются вещами и не сразу замазывают чужие позывные.
– Злой, – грустно согласился «ахматовец». (Злой – позывной луганского ополченца Александра Шубина, погибшего 6 мая при взрыве автомобиля с Захаром Прилепиным в Нижегородской области. – Ред.) Вид у него был усталый и добрый, а вырытый им окоп казался похож на могилу. Как раз впору лечь и вытянуться во весь рост. Но двоим всё же маловато.

Обстрелы начались с новой силой.

– Можно? – кивнул я на лежавшую под ногами лопату. Злой не возражал. Я начал углублять и расширять окоп, выбрасывая землю наверх.

По нашим позициям бил вражеский танк. Снаряды ложились близко.

Фьу-у-у-буф-ф-ф! Столб земли взлетел вверх, распался на мелкие части и просыпался грязным дождём на наши головы.

– Чёртов танк! – ругался я. Ни гранатомёта, ни ПТУРа с собой не было. Да и сам танк находился слишком далеко. Ему же расстреливать нас было удобно. Танковый снаряд пробивает окоп насквозь. А грохот от выстрела такой, что может оглушить или контузить.

Снаружи начался апокалипсис. Яркие вспышки озаряли небо. Было непонятно, кто и по кому стреляет. Враги или наши? С неба падали, разделяясь на части, огненные шары и поджигали поле. Если фосфорные, думал я, то должны быть белыми, но эти красные и жёлтые. Я бросил лопату и скорчился на дне окопа, закрыв голову руками. Что-то взрывалось, свистело, шипело. В воздухе раздался чмокающий звук, будто разлетелись в стороны кассетные снаряды или лепестки. Раньше я подобного не слышал, а лишний раз высовывать голову из ямы и проверять не хотелось.

Наконец грохот стих. Отряхнув с шапки землю, я посмотрел на Злого.

– В порядке?
– Нормально, – поднял он голову. – Здесь товарищ мой рядом… Эй, Комбайнёр, ты живой?
– Ага! Вроде, – раздалось из ямы неподалёку.
– Пойдём на позицию, – сказал я. – Сейчас, пока затишье. Ахматовцам сказали на дальней позиции собираться. Может, по пути своих встретим. Закат начинается, лучшее время. Потом в темноте идти не сможем.
– Ладно, пойдём, – легко согласился Злой. За целый день он насиделся в окопе-могиле. Оставаться здесь не имело смысла. – Гранаты нужно взять.

Вместе со Злым и Комбайнёром мы вылезли из окопов, отряхнулись, подобрали спрятанные и запакованные в плёнку морковки для гранатомёта и пошли вдоль посадки. Шли осторожно. Если слышали свист, пригибались и падали. Взрывалось в стороне. Полыхало закатом небо, горело поле со стороны неприятеля. Так красиво, что хотелось остановиться и посмотреть. Но приходилось спешить, до темноты нужно найти своих.

Остановились отдохнуть в одном из капониров и тут заметили шедших по тропинке бойцов.

– Ахматовцы? Вы что здесь сидите? Идём с нами! – это были парни из группы Гордея, которых я потерял утром. С облегчением мы присоединились к ним. Теперь мы не одиноки. С нами в сумерках шёл сам Гордей. Фиг знает, как он выглядел, но всё же был настоящим командиром и наверняка понимал, что нам дальше делать.

Спустя время сделали остановку. Здесь в окопах сидело не меньше двух десятков человек, а среди них Чукча, Гога и Снежок.

– Ого, Репортёр! А мы думали, куда ты пропал? – обрадовались они.
– Раненого помогал выносить, – не без гордости ответил я. Пусть небольшое дело сделал, но полезное.

Окопы были неглубокими, ниже пояса. Я не понимал, как здесь спрятаться в случае обстрела? Ещё и толпа народа. Одной миной всех накроет. Но оказалось, что эта позиция тоже не наша.

– Парни, в тот окоп не залезайте, – сказал кто-то. – Там лепесток лежит.
– В какой окоп? – переспросил я темноту.
– Вон тот, – ответили мне, но я ничего не увидел. Светить фонариком нельзя, секретная же позиция. Если заметят, забросают минами.

Вот отлично! Мало того что здешние окопы – маломерки, рассчитаны на гномов, так ещё в них лепестки лежат, отрывающие ноги.

– Кто у вас в группе главный? – спросил меня командир с рацией. То ли Гордей, то ли кто-то ещё.
– Гога, кто у нас главный? – обратился я к пулемётчику. И взводный, и командиры отделений – все на другой позиции. А мы пятеро остались сами по себе.
– Спроси, что ему нужно? – флегматично ответил Гога.
– Что нужно? – вернулся я к командиру.
– Ты, значит, главный? Расставляй людей, – ответил он. – И на пост отправь двоих, чтобы к нам с тыла не зашли.

Ну, вот я и командир – подумал я. Слышал от людей, что на войне можно сделать карьеру, но чтобы настолько быстро, не ожидал.

Значит так: Гога – пулемётчик, ему нужно обустроить гнездо на краю окопов. Снежок останется помогать Гоге. Алекс ранен, пусть отдыхает. Чукча – снайпер, ему стоять на посту с винтовкой неудобно, лучше туда отправить автоматчика. А автоматчик – я, и Комбайнёр ещё.

Наёмники из городка Здуньска-Воля

Раздав указания, я забрал с собой Комбайнёра, и мы пошли обустраивать пост. Командир с рацией шепнул мне на ухо секретный пароль, чтобы мы знали, что идут свои.

Отойдя на 30 метров назад, мы с Комбайнёром расположились в кустах у тропинки. Решили, что будем отдыхать по очереди. Измучившийся за день Комбайнёр свернулся калачом и уснул. На вид ему лет пятьдесят. Мне было жалко дядьку, и я решил, что не стану его будить, даже если придётся сидеть на посту всю ночь.

В стороне за кустами устраивались Алекс и Снежок. Они не поместились в окопе и ложились спать на ледяную землю, накрывшись куском полиэтилена. Никто из нас не взял ни спальник, ни коврик. Немного поёрзав, я кое-как уселся.

Положив автомат на колени, я смотрел в темноту, из которой в любой момент могли появиться вражеские разведчики и диверсанты. Но никто не появлялся. Всё стихло. Огни на поле потухли. Было слышно, как вдалеке лаяли собаки. Занятый врагом посёлок находился рядом и всё же оказался крепким орехом. Ну, ничего, расколем. На каждый орех найдётся свой щелкунчик. И пусть лопнет от злости крысиный король в зелёной футболке.

Послышался шум шагов.

– Кто идёт? – спросил я, подняв автомат.

– Это я, Чукча, – ответил силуэт. – Говорят, что снайпер им ночью не нужен, всё равно ничего не видно. А в окопах тесно. Отправили сюда.

Я обрадовался Чукче. Теперь нам диверсанты не страшны, нас целый боевой отряд. Чукча выбрал себе место и растворился среди стволов и веток.

Сидя на земле, я смотрел на мерцающие звёзды. Иногда одна из звёзд двигалась: то ли спутник, то ли вражеский дрон. Если дрон, плохо. Мы здесь как на ладони. У современных беспилотников есть тепловизоры, и через редкую осеннюю листву нашу группу нетрудно заметить.

Несколько раз рядом взрывались мины, и, слыша свист, я нырял лицом в траву, растягиваясь на земле. Один осколок пролетел над моей шапкой и воткнулся в ветку. Надо же, как близко! Я раньше гадал, что чувствует человек, когда у него над головой пролетает пуля? Да ничего особенного. Пролетела, и всё.

Вспомнил случайно услышанный обрывок разговора. Бойцы обсуждали днём, что стоят напротив нас не украинцы, а поляки. Вглядываясь в тёмное поле, я представлял, как сидят на его дальнем краю наёмники Пендерецкий, Лютославский и Дудзяк из городка Здуньска-Воля, весело заряжают миномёт и стреляют. И не в какую-нибудь зелёную плюшевую свинью с пластмассовыми глазами, а в живого человека, обзывая его «курвой» и другими польскими словами. Человек этот я. Наверное, сильно расстроятся и удивятся они, когда наступит моя очередь сидеть на краю поля у городка Здуньска-Воля и стрелять из миномёта в обратную сторону.

Я вспоминал, как попал в учебку, потом в располагу, потом в тёмный подвал на «нуле», потом в окоп. Каждый раз это было движение вниз, будто по ступеням. Жизнь становилась всё труднее. Но в том, что я здесь мёрзну, есть смысл. Я – часовой, охраняю своих бойцов. Завтра будет бой, и, возможно, мне придётся кого-то убить. Но и меня могут убить, так что всё честно.

В окопе в ста метрах от меня сидит враг. Может, никакой он не зловредный поляк, а обычный советский человек, такой же, как я. Играл в детстве в войнушку, где пацаны делились на «наших» и «фашистов». Вряд ли в детстве он хотел играть за фашистов. А вот сейчас, став взрослым, сделал этот страшный выбор. Самое нелепое, что он до сих пор считает слово «фашист» ругательным. Обзывает русских «рашистами», а российского президента «путлером». Но при этом набивает на теле свастики, кидает «зигу», участвует в факельных шествиях, развешивает портреты нацистских преступников, ломает статуи советских солдат. И ликует, когда на землю падает и разбивается на осколки памятник, поставленный в честь его собственного деда, освобождавшего эту землю от фашизма. Бедный хлопец, ты так долго и так громко кричал, что будешь убивать русских. Мы тебя услышали и пришли. Давай же начнём убивать друг друга. Надеюсь, теперь ты будешь доволен.

Раздался противный разрывающий воздух свист, потом гром. Я бросился на землю, и меня пронзила боль, такая острая, что в голове помутилось. Грохнуло ещё раз. Рядом раздались крики и стоны. Враг всё-таки нас обнаружил.