Своих не бросают

Мыслей не было. Только пульсирующая боль. Фоном я слышал приглушённые стоны и беготню. Парни пытались разглядеть в темноте, кого ранило. Через минуту шок прошёл, и я смог нормально дышать. Но разогнуться и встать не получилось. Страшно болело правое бедро.

– Кто здесь? – услышал я голос Алекса.
– Ранило… в бедро, –  просипел я, валяясь на земле.
– Репортёр, ты что ли? И тебя тоже! – расстроился Алекс, помогая мне подняться.

Нас обстреляли из миномёта. Попали точно. Значит, заметили с беспилотника. Минами ранило несколько человек. В основном тех, кому не нашлось места в окопе.

Осколками задело Чукчу: бок и бедро. Ранения были нехорошими, но идти он мог. Досталось Алексу и Снежку – кусок полиэтилена оказался плохой защитой от миномёта. Мелкие осколки попали Алексу в кисть и ногу, а взрывом оглушило – одно ухо перестало слышать.

Снежку повезло больше. Один осколок чиркнул по каске, другой попал в бронежилет. Снежок ещё сомневался, надевать ли броню на задание – очень уж тяжёлая. А теперь приобретённая по случаю у кого-то из сослуживцев защита спасла от тяжёлых травм, а возможно, и смерти. Но один осколок всё же задел поясницу, другой – пробил голень насквозь.

Гога находился в окопе и не пострадал. Легко ранило двоих бойцов Гордея, но большая часть группы осталась невредимой, в том числе уютно спавший в кустах Комбайнёр.

– Раненые, выбирайтесь к точке эвакуации, – распорядились из темноты.

Мы направились к «нулю». Дыра в бедре не давала опереться на ногу, пришлось приспособить автомат вместо костыля. Боль не отпускала, штанина напитывалась кровью.

Возле ближайших окопов сели отдохнуть. Там было несколько бойцов, они не спали.

– Что у тебя? – подошёл ко мне один. – В бедро попало? Высоко. Жгутом не перетянешь. Артерию не задело? Давай хоть бинтом поверх штанины замотаем, чтобы кровь медленнее текла.

Чукча, Снежок и другие парни ушли вперёд. Я еле переставлял ноги и не мог догнать остальных. Алекс задержался, чтобы присмотреть за мной.

Я выбрался на тропинку вдоль поля.

– Вернись в посадку! – крикнул Алекс. – Здесь опасно!

Но продираться через ветки и прыгать по окопам я не мог. Пришлось Алексу тоже выйти на тропу и следовать за мной. Я останавливался и садился отдыхать. Сначала редко, потом чаще. Боль потеряла остроту. Она расплескалась по организму, и было непонятно, что именно болит. Чем больше крови вытекало, тем слабее я становился, тем дольше были остановки.

– Идём! Идём! – подбадривал меня Алекс. – Нужно идти. Пока обстрелы не начались.

Пару раз грохнуло, но уже позади.

Я шёл по тропинке, опираясь на автомат. Алекс следом. Иногда он обгонял меня и потом ждал, тоже отдыхая.

– Чёрт! Ногу не чувствую, – сердился Алекс и ослаблял натянутый жгут. Учитывая осколок, зацепивший днём поясницу, Алексу серьёзно досталось, но уж очень велик был его природный запас здоровья и энергии.

Я надеялся, что командир по рации вызвал санитарную машину и сейчас она ждёт нас на «нуле». Значит, нужно торопиться, чтобы не уехала.

На остатке сил я вывалился на поле возле «нуля» и увидел уезжавшую прочь машину.

– Точка эвакуации не здесь, – пояснил Алекс. – С этого «нуля» тяжелораненых вывозят, кто сам идти не в состоянии. А мы идти можем. Нам в посёлок нужно. Там машина будет ждать.

Через поле шла разбитая грунтовая дорога и уходила куда-то за горизонт.

– Как же я дойду до посёлка? – удивился я, сидя на поваленном дереве. Даже встать с него было трудно.
– Ничего. Ты сможешь, – ответил Алекс. – Я в тебя верю. Тебе ещё про нас книгу писать. Пошли!

Я с трудом поднялся и сделал несколько неуверенных шагов.

– Слишком медленно! Я тебя понесу. Держись за автомат, – сказал Алекс и попытался нести меня на спине. Но это было мучением. Лучше ползти, чем биться о спину товарища. Который к тому же сам ранен.

Пронеслись УАЗы Росгвардии. Шли с выключенными фарами. Сидя на земле, я пытался махать им рукой: стойте! Но они не притормозили. Наверное, не видели меня. Или им запрещено останавливаться. Или не хотели рисковать: мало ли кто ползает по полю в темноте?

Всё равно обидно. Как же так? Ведь русские своих не бросают!

На дороге показался силуэт. В нашу сторону шёл человек. Разведчик.

– У старой остановки «Урал» стоит, – сказал он. – На рассвете в город пойдёт. Я ваших там видел, они ждут.
– Далеко до остановки? – спросил я.
– Рядом. Километр всего, – ответил разведчик.
– Ки-ло-метр, – попробовал я слово на вкус. Нехорошее слово. Как счёт в ресторане не по твоему карману. Как математическая задача, на которую не знаешь ответа. Из пункта А в пункт Б идёт раненый пешеход. Из него со скоростью икс выливается кровь. Дойдёт ли?

Вдали зарычал мотор. В нашу сторону ехал БТР.

– Может, остановится? – с надеждой сказал я. – Провезёт километр.
– Не остановится, – сказал разведчик. – Лучше отползи в сторону.

БТР приближался в темноте, пыхтел, крупный и хищный. Пытаясь встать, я поднял руку. Бесполезно.

– Отползай, Репортёр! – крикнул Алекс.

Я успел откатиться в сторону, и колёса бронированной машины промяли глинистый бугор, на котором я только что лежал.

Разведчик и Алекс задумчиво смотрели на меня.

– Как бы не отошёл вообще. Промедолом нужно уколоть, – сказал разведчик и достал из аптечки тюбик с препаратом. – В правое бедро попало? Значит, буду колоть в левое плечо.

Промедол подействовал. Я поднялся на ноги. Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре… Считал про себя. Можно идти и не думать. Я просто автомат, предназначенный для ходьбы. Как часы с маятником. Тик-так, левой-правой.

Небо начало светлеть. Впереди показались дома.

– Вон остановка. И «Урал» стоит! – обрадовался Алекс.

На остановке ждали несколько человек. Все, кого ранило за ночь. Мне уступили место на бетонной тумбе, но сидел я с трудом. Больше всего хотелось сползти на землю и лежать в изнеможении.

– Эй, поехали! – крикнул водитель и открыл борт «Урала». Инвалидная команда столпилась у машины, подсаживая друг друга. Меня кое-как подняли.

Расселись на пыльных скамейках и оружейных ящиках. Я с грустью смотрел на свой автомат, он был измазан в глине. Может быть, лёжа почти полвека в промасленной бумаге, он надеялся попасть в более крепкие руки. Истреблять врагов и собирать почётные зарубки на прикладе. А со мной благородное оружие превратилось в костыль!

Грузовик дёрнулся и поехал. Дорога была разъезжена танками, разбита снарядами. Мы тряслись и катались по кузову, будто сидели в огромной стиральной машине, только работающей наоборот – выберешься из неё грязнее, чем забрался.

Польша раскаивается

В медроте с меня срезали штаны и берцы, забинтовали рану.

– О, тушёнка! – развеселился доктор, проверяя мои карманы. – Я себе оставлю, если не возражаешь. Тебе уже не пригодится. Складной нож, кошелёк… Это себе забери.
– Те… ле… фон, – прошептал я.
– Не было. Сам посмотри, ничего нет. Ну, не переживай. Главное – живой.
– Фамилия, имя, отчество! – строго наклонился надо мной помощник врача с блокнотом в руках.
– Га-га-га… Гы-гы-гы… – пытался произнести я имя, но меня бил озноб. То ли от потери крови, то ли от действия промедола. Я несколько раз с силой выдохнул и всё-таки справился.

Меня накрыли одеялом и на носилках отнесли в медицинский УАЗ-«буханку». Рядом сели парни из нашего батальона. Нас повезли в больницу в Первомайск.

«Буханка» подскакивала на кочках, и моя нога билась о край носилок.

– А! А! – восклицал я при каждом ударе.
– Сейчас запишем, как ты стонешь, будешь потом слушать и смеяться, – сказали парни и сунули мне под нос телефон.

В больнице санитары переложили меня на каталку. Подошёл врач, откинул одеяло. Равнодушно взглянул на забинтованную ногу, чёрным фломастером перечеркнул бинт, развернулся и молча вышел.

– Понятно без слов, – вздохнула медсестра.

Я забеспокоился: неужели ногу отрежут?

– Никогда нормально направление на рентген не выпишет. Всегда вот так, – пожаловалась медсестра, и я с облегчением выдохнул.
– Фамилия, имя, отчество! – крикнули мне. Озноб стал потише. Я собрался с силами и выпалил своё имя.

Медсестра выписала мне «форму 100» – главный документ раненого. МРТ правого бедра – минно-разрывная травма. Касательное ранение головы.

Каталку со мной повезли на рентген. Когда проезжали по коридору, я увидел своих товарищей, сидевших на скамейке. Только сейчас заметил, что их лица черны от копоти.

– Парни, какие вы чумазые! – улыбнулся я.
– На себя посмотри, – хмыкнули парни.

Мы покатились по больничным переходам, и мою каталку оставили возле одного из кабинетов. Опять начал бить озноб. Попеременно сводило то правую руку, то левую ногу. Точно – промедол. Достав руку из-под одеяла, я попытался её размять. Выглядело это так, будто вцепился рукой в невидимого врага и пытаюсь его душить.

Мимо проходила пожилая санитарка, удивлённо посмотрела на меня.

– У-у-у, какой бабайка!

Я засмеялся: представил, как выгляжу. Шапка, порванная осколком. Лоб в крови. Лицо чёрное, как у шахтёра, вышедшего из забоя. Встрёпанная борода. Скрюченная ладонь. И правда бабайка, точнее не скажешь.

Сделали рентген. Ранение бедра оказалось сквозным, осколок вылетел наружу. Кость не задета.

– Мест в больнице нет, – сообщил один из врачей. – Нужно везти в Стаханов.

Мне не хотелось никуда ехать, особенно учитывая дорогу в Первомайск. Но в Стаханов нас повезли на современной машине скорой помощи с мягкой лежанкой. Меня почти не било в дороге.

– А где рентген? – спросили в больнице. – Не дали? Вот они всегда так. Ну, поехали делать заново. И голову тоже.

Рентген и в Стаханове не обнаружил в моей голове и ноге осколков и опасных предметов. В этой больнице тоже не было мест в хирургии – слишком много раненых, – поэтому разместили в урологическом отделении.

Мне сделали перевязку.

– Как быстро заживёт? – спросил я медсестру, косясь на кровавую дыру в ноге.
– Точно не знаю, – сказала сестра. – Мы в основном другими органами занимаемся. Не задело, кстати?

Я помотал головой. Сестра вздохнула:
– Ну и ладно. Пригодится ещё.

Меня положили в палату. Парней раскидали по отделениям.

– Кто может ходить, тех завтра эвакуируют в Россию, – сказала мне медсестра. – А ты лежачий, придётся подождать.
– Держи, браток, – раненый боец из соседнего взвода протянул мне пару носков, трусы и блокнот с фломастерами. – Гуманитарка. Мы в Россию летим, а тебе пригодится.

Меня укололи антибиотиком и обезболивающим, я заснул. А на следующее утро не смог открыть глаза. Ослеп? Парализован? Оказалось, ресницы слиплись от грязи. Потерев глаза пальцами, я сумел их разлепить. Нужно было срочно умыться. Мне дали костыли, и я поковылял в туалет. Еле двигался, вися на костылях и с трудом переставляя ноги.

– Э, братишка, ты неправильно костыли держишь. Их под рост отрегулировать нужно, – вышел из соседней палаты пожилой мужик. – Я-то знаю, мне ноги на шахте отдавило. Сам на костылях сколько ходил! Меня Саня зовут. А ты откуда? Отту-уда? Ох ты!.. А сам откуда? Из Пи-итера? Го-осподи!

Саня проводил меня по коридору, придержал дверь. Потом принёс в палату пакет с фруктами и салатом.

– Вот, возьми. Жена принесла. Мне всё равно есть не хочется.

Мне тоже есть не хотелось. Точнее, я мог хлебать только бульон от супа. Всё остальное ел с трудом. Накатывали приступы температуры.

– Ой, мамочки, сорок! – переживала медсестра. – Сейчас укол поставим.

Парни уехали. Поговорить было не с кем. Читать я не мог. Нормально заснуть – тоже. От уколов провалился в грёзу. Мне казалось, что бой ещё продолжается, что я стреляю по врагам. Главное – точно знаю, откуда прилетит снаряд или мина, и ловко успеваю уворачиваться. И вот я уже в том самом посёлке, который мы так долго не могли взять. Побеждаю всех врагов. Даже беру в плен польскую снайпершу-блондинку и чернявую украинскую медсестру. Они раскаиваются и теперь ходят за мной и воюют за меня – белый ангел смерти и чёрный ангел сострадания. Что это значит и чем заканчивается, я не успел досмотреть – ушёл в забытьё.

Дырка в ноге

– Лена, вот здесь нужно планку прибить, отвалилась. И ещё слив раковины забился совсем, – проснулся я от разговора санитарок.
– А я что сделаю? Мужиков не осталось никого. Все воюют.

Мне хотелось сказать, что я могу приколотить и прочистить. Но не смог даже приподняться в кровати.

В палату заглянули двое пожилых дядек. Передвигались они с трудом и несли в руках пакеты. Одного я знал – Саня, мой вчерашний знакомый. А второй – Женя, его сосед.

– Вот, держи, братишка, поешь! Тут жареная печёнка, гречка, тебе нужно. И вот сало, я сам солил.
– А ты правда оттуда? – спросил Женя. – У меня сын под Соледаром воюет. А я в 2014–2015 участвовал. Но теперь всё, старый стал. Держи и от меня тоже, тут хурма, мандарины.

Саня и Женя навещали меня несколько раз на дню, проверяли, всё ли у меня в порядке, не закончились ли продукты. Саня попросил жену захватить его старые треники и тапки, поскольку ни штанов, ни обуви у меня не было, а впереди долгая дорога в Россию.

Позвонил жене с чужого телефона, сказал, что ранен в ногу и скоро вернусь домой.

– Сильно ранен? – заинтересовалась жена. – Через дырку в ноге что-нибудь видно?

Я засмеялся и сказал, что попрошу не зашивать, пока она не посмотрит.

Несколько раз по ночам были слышны прилёты. Били по Стаханову или рядом. Я надеялся, что не попадут в госпиталь. Не хотелось умирать таким беззащитным.

На четвёртый день мы поехали в Луганск, в аэропорт, откуда нас должен был забрать вертолёт в Россию. Пазик трясся на кочках и ямах, и все раненые хором говорили «А! А!» и матерились. Я же нашёл удобную позу, чтобы не биться раненой ногой. И поэтому в общем хоре почти не участвовал.

Кто-то из парней достал телефон и включил музыку.

– Вот это правильно. Звука добавь, – сказали раненые, надеясь, что музыка будет громче и веселее, чем стоны.

«Разбежавшись, прыгнуть со скалы-ы! Вот я был, и вот меня не ста-ало!» – завыл певец. И весь пазик ему подпевал или старался мычать в такт.

Я смотрел в окно и думал – какая же красивая луганская земля. Когда мы проезжали столицу, с нами поравнялся военный грузовик. В кабине сидели два суровых бойца. Бородатые, со стальными глазами, выглядящие так, будто воюют всю жизнь. Тот, что сидел ближе к двери, заметил автобус с ранеными и что я на него смотрю. Он посмотрел в ответ и отдал мне честь. У меня сжалось сердце. Ведь я успел на войне так мало. А всё же моя жертва имела значение и смысл.

Автобус вкатился на территорию аэропорта.

– Выписку из больницы держите крепко, – крикнул сопровождающий нас санитар. – Там винты работают, буду потом по всему полю ваши документы ловить.

Я засунул выписку под куртку и прижал рукой. Носилки начали вынимать и заносить в ревущий зелёный Ми-8 с броневыми пластинами. Нас встречали две восхитительные стюардессы в военной форме – блондинка и брюнетка. Блондинка поправила мне одеяло, а брюнетка улыбнулась так ослепительно, как никогда не улыбались стюардессы «Аэрофлота», и вручила мне бутылочку питьевой воды «Родничок».

Лежачих подвесили, сидячих рассадили. Раненые с интересом крутили головами. Дверь закрыли, вертолёт вздрогнул, поднялся над полем. И мы полетели в Россию.