В джазе только мальчики

Легендарного вгиковского хореографа Марка Макаровича Мнацаканяна шутливо прозвали Мраком Макарычем, или Горынычем, за его бешеный темперамент и непримиримость. В отличие от девочек, наши парни не сильно заморачивались на предмет танцевальной формы. Купить мужские балетные трико в начале 90-х было почти невозможно, поэтому мальчики приходили в растянутых спортивках с отвисшими коленками, в каких-то чудовищных футболках.

Марк Макарыч, всегда подтянутый, с элегантной испанской бородкой, гордой осанкой, непременно в костюме на строгую водолазку, гневно кричал на расхлябанных парней: «Биндюжники! Шпана! Вон из зала!»

Однажды наши парни сговорились и решили сделать Мраку Макарычу подарок: выпросили у девчонок к следующему уроку чёрные женские колготки, натянули на свои ножищи и выстроились у станка с идиотскими улыбочками. Ужаснее всех выглядели два студента, которым то ли не хватило плотных колготок, то ли девчонки над ними подшутили. Один из них, тщедушный студент с невыносимо тонкими ножками, надел полупрозрачные ажурные колготки. А другой, высокий мощный парень, обрядился в модные тогда сеточки и довершил свой образ женским гимнастическим купальником, опасно натянутым на его могучей груди.

При виде этого зрелища всегда аккуратно уложенные волосы Марка Макарыча встали дыбом, чёрные армянские глаза налились кровью. Затаив дыхание мы ожидали, что он сейчас закричит: «Негодяи! Мерзавцы! Всех на отчисление!» Но неожиданно Марк Макарыч взял себя в руки, пригладил волосы и спокойным голосом сказал:
– Вижу, мальчики сегодня в хорошей форме. А теперь девочки отошли, у станка остались только мальчики… Десять деми-плие в первой позиции. И-и, начали! – Марк Макарович стал хлопать в ладоши, задавая темп. – Глубже приседаем, глубже… Батман! Гранд-батман! Выше ногу, выше! Вторая позиция, гранд-плие! Гранд-батман! Выше! Глубже!.. – хлопки стали чаще, темп ускорялся. – Гранд-плие! Гранд-батман! Гранд-плие!..

У мальчиков глаза лезли из орбит от напряжения, и тут послышался треск, на который, видимо, и рассчитывал коварный Мрак Макарыч. Девчачьи колготки, и так натянутые до предела, стали лопаться и пошли жуткими стрелками, расползаясь в здоровущие дыры на самых неприличных местах. А когда последним аккордом треснул купальник на мощной груди нашего великана, Мрак Горыныч удовлетворённо сказал:
– Спасибо, закончили!

Парни представляли собой жалкое зрелище: красные, потные, рваные и поверженные.

– Ну что, порнушники, – довольно улыбнулся Марк Макарыч, – теперь поняли, что колготки недостаточно напялить, их ещё надо уметь носить!

Чуть позднее колготки ещё раз стали темой розыгрыша педагогов, на этот раз уже в моём исполнении.

Смертельный номер

Занятия сценическим движением проходили в том же фойе, что и уроки танца.

На первом курсе от нас ещё не ждали сложных трюковых номеров. Девочек всего лишь учили элегантной походке манекенщиц: в длинных запахнутых плащах, под которыми скрывались мини-юбки, мы дефилировали через всё фойе до лестницы, а потом возвращались к столам комиссии, где сидела вся верхушка деканата во главе с нашим мастером Михаилом Андреевичем Глузским. Распахивая перед ними плащи, студентки демонстрировали стройные ножки.

Когда пришла моя очередь и я распахнула плащ перед комиссией, все в испуге охнули, а очки Глузского самопроизвольно подскочили на лоб. Мои девичьи ножки от щиколоток до высокого предела мини-юбки были покрыты чёрными вьющимися волосами, как у самого знойного кавказского мужчины.

Однокурсники трепетали в ожидании реакции мастера. Они знали, что я полночи готовилась к показу и, вспомнив свою прежнюю постижёрскую профессию, нашивала крючком на прозрачные колготки чёрные волосы из крепе для усов и бород.
Глузский вернул очки на нос и сказал с укором:
– Да, проглядел я тебя, деточка! Что ж ты не побрилась перед экзаменом?

Ближе к четвёртому курсу мы уже владели и трюками, и фехтованием. На очередном экзамене Михаилу Андреевичу теперь «сделали нервы» Маша Миронова и Володя Щегольков. Ребята показывали отрывок из «Обыкновенного чуда», где Медведь и переодетая в мальчика Принцесса сражаются на шпагах. Прекрасная Маша не уступала в искусстве фехтования Володьке, но вишенкой на торте стал смертельный прыжок Щеголькова. Убегая прочь от гибельного поцелуя возлюбленной, Вовка пронёсся по фойе до балюстрады высокой лестницы, перемахнул через неё и камнем бросился с четвёртого этажа в межлестничный проём.

Женщины в ужасе ахнули, мужчины замерли. После секундного замешательства Михаил Андреевич выскочил из-за стола и, едва успевая переставлять свою палочку, торопливо похромал к балюстраде, перевесился через неё, тревожно высматривая внизу тело студента, а потом обернулся и с облегчением захохотал. По лестнице с довольной рожей поднимался Вовка, целый и невредимый. Этот хитрец заранее постелил в пролёте лестницы несколько матов, на которые благополучно приземлился.

Михаил Андреевич вернулся на своё место, что-то обсудил с педагогами и объявил:
– Ну что, Щегольков, за трюк с прыжком – пятёрка, а вот за актёрское мастерство – четвёрка с большой натяжечкой…

Вовка спал с лица, он же так здорово сыграл. Глузский заметил его смятение.

– Нет, фехтуешь ты отлично, – согласился Михаил Андреевич, – но почему Принцессу-то не поцеловал? Володь, ты что ж, совсем целоваться не умеешь?

Гоша, он же Гога, он же Жора

Алексея Владимировича Баталова обожал весь ВГИК. Он был не только мастером курса, но и завкафедрой актёрского факультета, поэтому принимал участие во всех актёрских мастерских и, казалось, знал всё о каждом из нас. И для каждого у него находилось доброе ободряющее слово, и оно было дороже повышенной стипендии от Лужкова. Наблюдая, как мы, ещё первокурсники, бегали в массовке дипломного спектакля таджикского курса, он подозвал к себе одну студентку и, указав на меня, спросил:
– Кто эта девочка? Она похожа на актрису.

Когда мне передали слова мэтра, они меня так окрылили, что месяц я ходила, чуть задрав носик.

И вот как-то раз вечером Баталов проходил по фойе, где мы с однокурсницей отрабатывали парный этюд по фехтованию, остановился и заинтересованно наблюдал за нами. Ну, я-то уже знала, что «похожа на актрису», приосанилась, стала делать выпады глубже, выполнять клинком батманы и такие, и сякие. Баталов не выдержал:
– Это что у тебя, круговой батман? Так выполняй движение оружием по вертикали и горизонтали и сразу возвращайся в исходную стойку! А если проходящий – скользи вдоль клинка и обводи его… Мась, это не мухобойка, это шпага! Да кто ж вас, дур-то таких, набрал?
– Вы и набрали, – буркнула я обиженно.
– В самом деле? – улыбнулся он добродушно. – Ну, тогда, ладно, жопы, репетируйте!

Наш однокурсник Мишка решил втайне покрасить волосы. Ребята это заметили и стали над ним потешаться. Он злился, доказывая всем, что это его натуральный цвет, просто он на каникулах выгорел на море. И вот как-то раз Баталов заглянул к нам на занятие по сценическому бою, дал пару дельных советов парням – как приземляться из фляка назад, как правильно падать при ударе противника. Девочкам объяснил, как носить кринолин и садиться с длинным шлейфом на стул, по своему обыкновению рассказал парочку интересных историй, потрепал Мишку по волосам и веско объявил всем:
– Вот, посмотрите, это и есть натуральный каштановый цвет!

Мишка сначала смутился, а потом окинул насмешников взглядом победителя.

Уходя, Алексей Владимирович наклонился над Мишкиным ухом и что-то шепнул ему, но я стояла близко и расслышала:
– Хорошая, качественная краска!

Виталик Гогунский (Кузя из сериала «Универ») вспоминал, как Баталов застал его за глубокими размышлениями и спросил:
– Мась, о чём задумался?
– Да вот, Алексей Владимирович, я думаю, что всего добьюсь и всё равно останусь хорошим человеком!
– Давай, мась, молодец, – похлопал его по плечу Баталов. – Этого ещё никому не удавалось.

Дмитрий Швадченко, ещё один ученик Баталова, рассказывал, как на первом курсе столкнулся с мастером в не самом подходящем месте, а именно в туалете. Сделав своё дело, Димка стоял у раковины и мыл руки. Вдруг из кабинки вышел Баталов и тоже принялся с невозмутимым видом мыть руки. Димка испытал гамму всевозможных чувств: «Это же народный артист, завкафедрой, сотни тысяч женщин по всей стране в него были влюблены, а мы тут с ним в туалете!» Димку стал распирать нервный хохот, Баталов глянул на него внимательно и, выходя из туалета, сказал со свойственной ему мягкой иронией:
– Да, мась, славно мы с тобой тут время провели.

Личный пример

Однажды в перерыве между занятиями юная Маша Миронова обратилась к Глузскому с беспрецедентной просьбой: отпустить её с вечерней репетиции на дискотеку – мол, ну очень-очень надо! Мы все замерли в ужасе. Дисциплина и преданность профессии ставилась нашим мастером превыше всего.

Глузский оказался в тяжёлой ситуации: с одной стороны, Маша его студентка, такая же как и мы. С другой стороны, она внучка его любимой партнёрши и подруги Марии Владимировны Мироновой-Менакер. Но Машка смотрела ему в глаза таким чистым, наивным, обезоруживающим взглядом! И Михаил Андреевич нашёл выход: надев свою самую сердитую маску, грозно сказал:
– Запомни, Мария, это не ты у меня отпрашиваешься на дискотеку, а я сам отправляю тебя в это злачное место с педагогическим заданием! Сделаешь актёрское наблюдение и покажешь нам завтра этюд на тему, как бездельники и лоботрясы бестолково проводят время.

Мы уважали и побаивались мастера, его сердитого вида и ворчливого голоса, но из-под густых страшно нахмуренных бровей на нас частенько смотрели лукавые глаза с озорными искорками.

Как-то раз в этюдах мы изображали животных: я была кошечкой, мой однокурсник – собачкой. Мы бестолково ползали по сцене, тявкали и мяукали. Михаил Андреевич не выдержал, вскочил со стула и гневно закричал:
– Разве это кошечка? А это, по-вашему, собачка? Людмила Юрьевна, – обратился он к нашему педагогу, вдове легендарного актёра Бориса Чиркова, – лезьте на сцену, вы кошечка, я – собачка!

Отбросив свою палочку, он вспрыгнул на сцену и встал на четвереньки. Рядом на четвереньках пристроилась Людмила Юрьевна. Открыв рты, мы наблюдали за этими почтенными педагогами, казавшимися нам глубокими стариками. Но с каким азартом Михаил Андреевич ловил на себе блох, чесал бок, задирал заднюю лапку! Не отставала и Людмила Юрьевна – поигрывала усиками, выгибала спину, шипела на Михаила Андреевича, а затем они дружно гоняли по сцене какой-то пакет и, наконец, засыпали, свернувшись клубочком, тихо мурча и поскуливая…

Маша Миронова рассказывала, как уже после смерти бабушки Михаил Андреевич приходил в её дом, где собирались все друзья на очередную годовщину. Маша попросила своего маленького сына Андрюшу прочитать стихи, которых он знал много, но мальчик стушевался. И вот тут Михаил Андреевич с палочкой встал на стул, прочёл стихотворение и сказал Андрюше:
– Ну что, так трудно, что ли?

Мужская солидарность

Мы варились в одном большом вгиковском котле, поэтому имели счастье соприкасаться также и с великими мастерами с режиссёрской кафедры, участвуя в студенческих работах их учеников.

Мой товарищ Вовка учился в мастерской Ролана Быкова. Актёрское мастерство на курсе преподавала его жена Елена Всеволодовна Санаева, и отношения между супругами были нежнейшие. И вот как-то идём мы с режиссёром Володей в сторону учебной студии, где он собирался снимать меня в своей курсовой в роли Панночки, и несём бутылку водки, которая предательски торчит у Вовки из-за пазухи. А навстречу из деканата выходит Ролан Быков. Многозначительно смотрит на бутылку. Вовка давай оправдываться:
– Ролан Антонович, это не то, что вы подумали! Я актрису в гробу снимать буду, по киношной примете надо в изголовье водку положить, чтобы ничего не накликать.
– Да знаю я эти суеверия, – отмахнулся Быков и сурово прищурился. – Сегодня что, массовый мор намечается, эпидемия чумы? До вас ещё троих таких же ваятелей встретил с водкой и портвейном!

И тут из деканата выпорхнула Елена Всеволодовна Санаева. Она заволновалась:
– Ролик, что у него там? Что вы задумали? Володя, покажите то, что вы прячете.
– Леночка, иди-иди, милая, к машине, я тебя догоню, – ласково сказал ей Ролик. – Ребята работают, не будем мешать процессу.

Санаева нехотя отошла, и тогда Быков пригрозил Вовке:
– Считайте, что я ничего не видел, но чтобы завтра к девяти утра все покойники ожили и сидели на лекциях!

Похвасталась

Заведовал режиссёрской кафедрой во ВГИКе легендарный Марлен Хуциев, режиссёр фильмов «Весна на Заречной улице», «Застава Ильича», «Июльский дождь».

За два года до ВГИКа, будучи ещё гримёром «Мосфильма», я поработала пару дней на его картине «Бесконечность». На съёмках, по настоянию Хуциева, моя гримёрская функция быстро свелась к тому, чтобы массировать шею и трапециевидные мышцы мэтра, сидевшего за монитором. Не знаю, правда ли у него так болела спина или он просто хулигански симулировал, совмещая работу и удовольствие, но так или иначе я прикоснулась к великому.

Но вот я уже студентка актёрского. Мы с однокурсниками идём по коридору, навстречу он – глыба, легенда! Мне захотелось выпендриться перед ребятами, показать, что я близко знакома с таким режиссёром. Чинно поздоровавшись с мастером, я спросила его поставленным актёрским голосом:
– Марлен Мартынович, а помните, как я делала вам массаж на картине «Бесконечность»?

Хуциев на секунду растерялся. Этот фильм оправдывал своё название и снимался целых восемь лет, на нём успел поработать весь «Мосфильм», поди упомни все службы. Но, чтобы не обижать девицу своей забывчивостью, он ответил приветливо:
– Конечно, помню, деточка. Профессия массажиста – очень важная и нужная, держитесь за эту специальность.