В XVI веке суконное производство в Англии стало сверхприбыльным делом, шерсть стремительно дорожала. Землевладельцам оказалось выгоднее разбивать пастбища для овец, чем отдавать угодья под пашни.

Увы, большинство английских крестьян не имели никаких прав на землю, являясь простыми арендаторами. Их наделы безжалостно отнимали ради новых выпасов. Сотни тысяч людей, согнанных с земли, превратились в армию нищих, заполонили дороги и города. Английские деревни обезлюдели.

Чтобы обуздать бродяг, парламент запретил не только собирать, но даже подавать милостыню – в противном случае добрый человек платил штраф, равный сумме подаяния в десятикратном размере. Обнищавших крестьян загоняли на общественные работы, а «отказников» преследовали как закоренелых преступников. После первой поимки бродягу пороли, после второй отрезали ухо, после третьей – вешали. Других отдавали на два года в рабство любому желающему. Одним словом, делали всё, чтобы бывшие хлебопашцы не портили добропорядочным обывателям прекрасный вид из окна.

Казалось бы, огораживания остались в далёком прошлом. Но, как ни удивительно, насильственное изъятие сельских земель в королевстве продолжалось и в последующие века, пережило промышленную революцию и закончилось лишь в середине XIX века.

Чтобы понять глубину этой трагедии, попробуйте представить, как выглядит английский национальный костюм. Не получается? И не получится, потому что английское крестьянство было уничтожено как класс. В стране не стало исконной народной культуры. Англия сама вырвала своё сердце.

Зови меня «мой чёрный господин»

Сегодня в США проклинают ужасы работорговли, подчёркивая немыслимые страдания чернокожих рабов. Но есть одна закавыка: на заре этого позорного промысла большинство рабов были белыми. Англичане продавали в рабство своих соседей.

Африканских рабов тогда привозили в Америку малыми партиями, и негры стоили дорого. А вот раб-ирландец ценился в десять раз дешевле. Сперва в рабов обращали лишь каторжников, но вскоре английские охотники за живым товаром вошли во вкус и начали устраивать экспедиции в Ирландию. Они отлавливали местных жителей, словно диких зверей, и отправляли в Новый Свет.

Однажды британский корабль утопил 1302 ирландца в Атлантике только потому, что у команды заканчивалась еда, а делиться с рабами никто не хотел.

Вскоре Ирландия превратилась в крупнейший рынок человеческого скота. Население острова снизилось более чем наполовину.

Дорогостоящих негров редко подвергали телесным наказаниям, а вот ирландского раба могли засечь до смерти. Ирландки с 12 лет становились наложницами, либо их продавали в бордели. Некоторые плантаторы создавали особые «племенные фермы», где скрещивали ирландских рабынь с неграми для получения мулатов, ценившихся дороже. Нередко над ирландцами ставили чёрного надсмотрщика, который обращался с ними крайне жестоко, получив право от души хлестать белого человека.

Отчёты колонии на Барбадосе так описывают ирландцев: «Это бедные люди, которым просто разрешается не сдохнуть. Над ними смеются даже негры. Ирландцы работают под палящим солнцем без рубах, обуви и чулок. К ним относятся хуже, чем к собакам».

Лишь в 1839 году Великобритания прекратила участие в работорговле. Уже царствовала королева Виктория, а люди, порицавшие Россию за «рабство», ещё торговали живым товаром. В то же время «азиатские рабы», как величали русских крепостных британские джентльмены, имели личный надел, дом и хозяйство, могли заниматься отхожими промыслами и даже открывать своё дело.

Детки в клетке

Со своими подданными Англия также не церемонилась. Уголовное законодательство Великобритании рубежа XVIII–XIX веков британцы называли «кровавым кодексом», поскольку оно предусматривало смертную казнь за двести с лишним преступлений. Например, могли вздёрнуть за кражу репы, нанесение вреда рыбе в прудах, охоту на оленя, кражу кроликов, незаконную вырубку деревьев, поджог стогов сена, подделку записей в приходских книгах и даже за пребывание в течение месяца с цыганами.

Казнили даже детей. Например, семилетнего Майкла Хэммонда и его 11-летнюю сестру повесили в 1708 году за кражу буханки хлеба.

Однако со временем законы немного смягчались. Например, из 103 детей, приговорённых к смертной казни за кражу в период с 1801 по 1836 годы, все получили отсрочку. Но не стоит думать, что сорванцов простили: их отправили на каторжные работы. Некоторых – за океан. После потери американских колоний англичане высылали асоциальных типов в Австралию. Среди каторжников попадались и десятилетние. Многие дети отбывали срок пожизненно. Лишь в 1967 году Великобритания перестала ссылать малолетних преступников на Зелёный континент.

Но не только детям, вставшим на кривую дорожку, грозила смерть. Иногда было достаточно просто родиться в бедной семье.

В середине XIX века в Великобритании появились «погребальные клубы», в которых небогатые папы и мамы могли застраховать смерть своего чада. Королевство охватила эпидемия детоубийства. Родители убивали малышей ради 2–4 фунтов стерлингов страховой премии. «Погребальная страховка» ежегодно уносила жизни 12 тысяч английских детей.

Чем больше таких заведений открывалось в городе, тем выгоднее становилась смерть несовершеннолетних. Её можно было застраховать сразу в нескольких конторах. Один предприимчивый папаша застраховал ребёнка сразу в 19 похоронных клубах и получил после его смерти аж 95 фунтов.

Доставалось и прекрасному полу. Трудно поверить, но в конце XVIII века английских женщин всё ещё сжигали на кострах! Только в огонь отправляли не ведьм, как в старые «добрые» времена, а мужеубийц и фальшивомонетчиц. На эшафоте воздвигали шест, преступницу усаживали на стул и привязывали к шесту удавкой за горло. Охапки хвороста поджигали, но прежде, чем огонь добирался до приговорённой, стул немного отодвигали, чтобы женщина задохнулась, избегнув более мучительной смерти.

А вот сварливых английских баб привязывали к стулу для окунания в воду. Достаточно показаний соседей, что вы невыносимы, и тогда принудительного купания было не избежать. Приговорённую держали под водой, пока не начнёт задыхаться, потом выуживали и повторяли процедуру.

Сплетницам надевали железный намордник и водили по улицам. Чтобы осуждённая не могла огрызаться на улюлюканье толпы, в железный кляп, давивший на язык, вставляли иголки. Это варварство задержалось в Туманном Альбионе до 1840-х годов. Вдумайтесь только: в прогрессивной Англии, читающей Байрона и воспевающей здравый смысл и личные свободы, леди всё ещё носили на лицах средневековые пыточные приспособления.

За более мелкие преступления мужчин и женщин пороли у позорного столба либо секли на телегах. Публичную порку окончательно отменили лишь к середине XIX века. Однако это отнюдь не вызвало ликования публики. Англичане негодовали из-за того, что больше не могли забрасывать обвиняемых гнилыми овощами, а то и камнями.

Кому киску в хорошие руки?

Что делать мужчине, если его чувства к супруге остыли? Англичанин пару столетий назад в таких случаях мог выставить жену на продажу. Делалось это из-за крайней сложности и дороговизны процедуры официального развода.

Закон смотрел на такие сделки сквозь пальцы. К тому же супруг нередко просто выгонял надоевшую жену на улицу, и заставить его содержать вторую половину было практически невозможно.

Муж приводил жену на ярмарку, где продавали скот, привязывал благоверную к бревну и устраивал аукцион. Покупателями обычно становились вдовцы или холостяки.

Например, некий Самуэль Уайтхау в 1733 году в Бирмингеме продал жену Мэри за одну гинею «со всеми её недостатками». А в 1801 году один фермер выставил жену на продажу всего за пенни. После аукциона женщину купили за пять шиллингов и шесть пенсов. В 1832 году фермер Джозеф Томсон продавал супругу за 50 шиллингов. Через час цену сбили до 20 шиллингов и щенка ньюфаундленда в придачу.

Вот что писала газета «Таймс» в 1797 году: «Из-за случайного недосмотра или сознательного упущения в отделе о Смитфильдской ярмарке мы лишены возможности сообщить цену на женщин. Многие выдающиеся писатели усматривают в возрастании цен на прекрасный пол верный признак развития цивилизации. В таком случае Смитфильд имеет полное право считаться очагом прогресса, ведь на рынке недавно эта цена поднялась с полгинеи до трёх с половиной».

Впрочем, не всех женщин страшила жизнь без мужа. В начале XIX века каждая пятая молодая жительница Лондона являлась проституткой. Древнейшая профессия стала настолько прибыльной, что иные путаны за месяц зарабатывали сумму, равную годовому доходу клерка или торговца. Например, малолетняя проститутка Лавиния Фентон сколотила состояние и даже вышла замуж за герцога.

Город пестрел тысячами борделей, а публичный блуд никого не смущал. Некоторые господа предпочитали совокупляться с проститутками прямо на улицах, когда Лондон окутывал густой туман – в нём сложнее распознать распутника. Появилась категория девиц, обслуживавших клиентов, исключительно прислонившись к уличной стене. Один немец, попав в Лондон, называл англичан нацией, которая «превзошла всех остальных в безнравственности и склонности к разврату».

Ситуацию усугубляли британские законы. До 1875 года «возраст согласия» начинался с 12 лет. При этом половая связь с ребёнком более младшего возраста считалась не преступлением, а «проступком».

Дышите глубже, проезжаем Лондон

Как ни странно, но в столице империи, правившей половиной мира, не существовало элементарной канализации. Лондон и другие британские города тонули в нечистотах. Чисткой выгребных ям занимались золотари, но эти услуги стоили денег, и далеко не все хозяева их заказывали.

От антисанитарии страдал и правящий класс. В подвалах Виндзорского замка находились 53 выгребные ямы, и все были переполнены. Дело дошло до того, что в XIX веке многие зажиточные горожане переезжали подальше от лондонской вони в сельскую местность.

В 1815 году сточные воды разрешили выводить в Темзу. При этом продолжали брать воду из неё для бытовых нужд и приготовления пищи. Темза вскоре превратилась в бурую жижу, в реке исчезла вся рыба.

Знойным и засушливым летом 1858 года Лондон погрузился в кошмар. От жары Темза обмелела, и вместо воды по ней струились потоки нечистот. Прохожие падали в обморок от невыносимого смрада. Жители столицы замачивали шторы в извести, чтобы хоть как-то перебить тошнотворный запах. Это событие получило название «Великое зловоние».

Обычные жители Лондона брали воду в уличной колонке, часто платной. К колонкам стояла длинная очередь, в некоторых районах они работали всего дважды в день, и только по будням. Беднякам приходилось собирать дождевую воду. Хорошо, если удавалось помыться хотя бы раз в неделю. Недаром Лондон в те времена называли «Великим Грязнулей».

Каждой твари по паре

В XIX веке Лондон был переполнен нищими и бедняками всех мастей; чтобы не умереть с голоду, им приходилось воровать и попрошайничать, либо устраиваться в работные дома – трудовые колонии, в которых работали за пищу и кров.

Чарльз Диккенс, описывая злоключения Оливера Твиста в работном доме, ещё смягчил краски. За любой проступок обитателя этого мрачного места наказывали карцером или лишением пайка – ни взрослые, ни дети не являлись исключением из этого правила. Мужьям и жёнам в работных домах запрещали видеться по ночам, чтобы не плодить нищету. То же касалось и матерей с детьми, причём у незамужних женщин отнимали новорождённых.

«Когда они входят в ворота работного дома, им кажется, что они попали в огромную тюрьму, откуда вызволит только смерть, – описывал журналист Джеймс Грант судьбу обездоленных. – Многие считают его гробницей, в которой их похоронили заживо. Это могила всех их земных надежд».

Честные работники, служащие и лавочники тоже не шиковали. Мясо не всегда было по карману даже людям среднего достатка. Обычный рацион жителя Лондона XIX века – картошка и чай. Чтобы наесться, рабочие из Суффолка ставили силки на воробьёв. Прочая городская беднота лакомилась такими «деликатесами», как мертворождённые телята.

Часто крали собак, но не с целью обретения четвероногого друга, а ради шкурок. Да и собачатина не пропадала. В 1840-х годах кража псов стала настолько распространённой, что этой проблемой занялся отдельный парламентский комитет.

Впрочем, лондонцы обожали поглазеть на живность. В середине XIX века в столице Британии появился новый тип зверинца под названием «Счастливое семейство». В одну клетку сажали животных, которые в природе охотятся друг на друга, и приучали их к мирному сосуществованию – как в Царствии Небесном, когда «лев возляжет с агнцем».

У одного дрессировщика в огромной клетке содержались три кошки, две собаки, две обезьяны, две сороки, две галки, две сойки, десять скворцов, шесть голубей, два ястреба, домашние птицы, крысы, морские свинки, кролики, ёж и черепаха. Дрессировщик божился, что добивается мирного сосуществования зверей исключительно любовью и лаской, но на самом деле несчастных животных опаивали опиумом или выдирали им зубы.

Любили горожане и почитать. Больше всего их привлекали особые дешёвые листовки. Эти бумаги описывали недавние убийства и публичные казни, громкие судебные процессы, откровения изуверов и извращенцев и тому подобное. Иногда жители удалённых деревушек, куда прессу не доставляли, собирали деньги в складчину, чтобы кто-нибудь из знакомых непременно привёз листовку о недавних экзекуциях.

…Мог ли этот бульон страстей, помноженный на лицемерную викторианскую стыдливость, не породить чудовищ? Вскоре они издали свой рык.

Первые концлагеря создали именно англичане, в период Второй англо-бурской войны (1899–1902). Они же придумали тактику выжженной земли и рафинированный расизм. Всем этим наследием вскоре восхитился один бедный австрийский художник, который всю жизнь преклонялся перед достижениями британской цивилизации. И даже во время Второй мировой войны старался по возможности щадить британских братьев по разуму.