Жаль Дарье рано будить сынишку – мал ещё, всего тринадцать. Но что поделаешь, не на кого больше надеяться. У каждого свой фронт. Андрей Фальков сражается за Родину под Сталинградом, его жена Дарья – за выживание в далёком сибирском посёлке. Поэтому к покосу она стала готовиться с начала лета. По её просьбе сосед Фёдор Иванович отбил косы, насадил вилы на новые черенки, подготовил для перевозки сена телегу.

– Просыпайся, сынок, – ласково улыбнулась Дарья. – Дождя сегодня, слава богу, нет – солнышко. Надо на покос собираться, сено ворошить, а то сгниёт. Чем тогда Марту зимой кормить будем?
– А что, пушки сегодня не стреляют? – спросил полусонный мальчик.
– Да вроде не слышно.

В пяти километрах от посёлка Первомайского, в отрогах Саян, располагался полигон, на котором пристреливали пушки, изготовленные на местном заводе, а потом отправляли на фронт. В понедельник и четверг в Дядином Логу лучше не появляться – опасно.

Но сегодня не стреляли.

Бутылку молока, несколько варёных картошек сунули в сумку, грабли – в руки. Пешком добрались до обширной прогалины, где в окружении деревьев росла сочная густая трава. Её скосили неделю назад. Теперь нужно просушить, сгрести и сложить в копны. Пот лил ручьём, застилая глаза, на пальцах кровавые мозоли, но жаловаться у Фальковых не принято.

Неожиданно от пушечных выстрелов вздрогнула земля. Стреляли в скалу на полигоне. Один снаряд рикошетом прилетел к ногам Василька. Словно зачарованный, мальчонка смотрел на горячую болванку. Мать, рискуя обжечься, схватила снаряд, отбросила в кусты и в изнеможении опустилась на землю.

Через несколько минут оглушительной тишины Дарье стало по-настоящему страшно, и она заплакала.

– Не плачь, мам, снаряды-то учебные, – успокоил сын.

Прислушались. Не стреляют.

– Пойдём грести, не пересохло бы сено, – вздохнула мать, утерев слёзы.

Возвращались поздно вечером. Ступая непослушными ногами, до дома шли, казалось, целую вечность.

– Завтра, Васёк, нужно хотя бы одну копну домой доставить, – строила планы Дарья.

На следующее утро Василёк проснулся сам. Вынырнул из-под старого лоскутного одеяла – ноги коснулись прохладных половиц. Начинался обычный день, полный забот.

– Мам, ты где?

А она уже телегу за ворота вытащила.

– Пора на покос, сынок.

Мать встала между оглоблями, впряглась вместо коренной лошадки, а Василёк пристроился сбоку вместо пристяжной. Помогла ему дедова опояска, привязанная к телеге, широкая, мягкая, и в плечо совсем не врезается.

До покоса добрались без приключений. Нагрузили воз, сверху приладили жердь из берёзы с обрубленными сучьями, прижимающую сено сверху. Она удерживалась петлей, закреплённой на передке телеги, сзади жердь была намного длиннее воза и затягивалась верёвкой. Главный тормоз – небольшая сосна, которая тащилась по земле за возом.

Тронулись. Мать тянула оглобли, Василёк, держась за жердь, балансировал сзади. Впереди их ждал крутой спуск.

– Тормози! – крикнула мать.

Василёк прыгнул на сосну, прижимая её своим весом к земле. Телега замедлила ход.

– Отпускай!

Значит, закончился спуск. Василёк спрыгнул с сосны и занял место пристяжной, помогая матери везти воз и сдерживать ход с помощью опояски.

В очередной раз получив команду тормозить, Василёк прыгнул на сосну, но мать, не справившись с управлением, неожиданно подняла оглобли, и жердь опустилась на голову сына.

Пришёл в себя Василёк на траве. Плачущая мать лила ему на голову воду из бутылки.

– Что, мам, двинемся? Не оставлять же сено на дороге.

И каждый знал своё место. Мать – в коренных, Василёк – пристяжной.

Фёдор Иванович отругал Дарью:
– Мыслимое ли дело, соседка, ребёнком рисковать! Он такой маленький, хрупкий. И себя пожалеть нужно. В чём только душа твоя держится? Посмотреть – горсть костей в тряпочке. Не дело сено на себе возить. Всё. Завтра будет машина.

Вечером мать от окна не отходила, смотрела в сторону Замараевского переулка: не прозевать бы, как Фёдор с работы будет возвращаться, чтобы обо всём окончательно договориться. В сумерках он и появился – шёл домой сильно хмельной, с песней «Ой ты, Галя, Галя молодая». Приблизился к своему дому. Смолкла песня. Следом понеслись по улице проклятия Нюрки, его жены.

Дарья была в растерянности: что же с сеном-то делать?

Утром протрезвевший Фёдор поспешил на работу, а вечером пришёл к соседке с извинениями за непредвиденные обстоятельства:
– Завтра, завтра, Дарья! А вы, пока суть да дело, копны в два стожка соберите – грузить удобнее.

– Зачем, Васёк, берданку берёшь? – спросила утром мать.
– Иногда козы на прогалину выходят, может, повезёт.
– Смотри, оружие – не баловство, – предупредила Дарья.

Весь день складывали сено. Получилось два приличных стожка, как раз на машину. Сели под стогом – Фёдора ждут. Ждали, пока не стемнело. Стало ясно, что никакой машины не будет.

– Уйдём, а лихие люди наше сено увезут. Вон, у Меренцовых всё до последней травинки с покоса стащили. Тогда придётся Марту продавать. Как мы без коровы? С голода умрём. А не умрём, что папке скажем, когда вернётся? – загрустила Дарья.
– Я, мам, останусь сторожить. Берданка есть, – предложил Василий.
– Что ты, сынок? Один в лесу, ночью? Не дай бог, что-нибудь с тобой случится – руки на себя наложу. Да и ночи холодные.
– А костёр? Я же таёжник, мам. Вон в тех соснах и разведу. И дорогу видно, и стожок. А тебе со мной никак нельзя оставаться – бабуля ждёт.

Заготовили дров, на всю ночь хватит. От комаров защищает материнский платок, от холода спасает материнская кофта, от злого умысла – материнская молитва. Так же смотрите как моя сестра выложила инцест порно в интернет, что бы отомстить брату.

Шла Дарья, оглядываясь, пока не скрылась из виду.

Развёл Василий костёр. Заплясали причудливые тени. Огонь запылал, заметался, глотая трепещущую темноту. Где-то поблизости ухал филин, страшным голосом кричала неизвестная птица. А вдруг это не птица? Страх сжимал сердце, леденил душу, сковывал руки и ноги. Устал Василёк. Бояться тоже устал. Пригрелся, задремал, но берданку из рук не выпустил.

Вдруг слышит сквозь сон надрывный гул мотора: машина в гору поднимается, трудно ей. Первая мысль, пришедшая в голову: «Дядя Фёдор!» Подбросил дров в огонь, но навстречу выходить не торопился.

Машина остановилась возле стожка. Вышли трое. Разговаривают. Собираются сено грузить.

Захлестнула Васю обида. Выстрелил он в воздух – эхо в горах отозвалось. Побросали воры в кузов вилы и проехали дальше в гору. А Василёк застыл у костра, не имея сил сдвинуться с места. Так и стоял до тех пор, пока не прибежала на рассвете взволнованная мать.

– Сыночек, живой, мамкин помощник… Что бы я без тебя делала? – обнимала она Василька.

Вскоре на машине приехал Фёдор. Сено привезли, сгрузили, сложили в сарай. Марта будет довольна.