Портфельная суета

Знаменитая Пражская весна в Чехословакии случилась довольно внезапно.

В январе 1968 года главу компартии страны Антонина Новотного сменил словак Александр Дубчек, обещавший демократизацию и введение элементов рыночной экономики. Однако ничто не предвещало вооружённых столкновений. Да, у Новотного был конфликт со словацкой частью Чехословакии, да, он начал проводить рыночные реформы. Но примерно те же процессы проходили почти во всех странах Варшавского договора. Сам брежневский СССР был не чужд реформаторских настроений. В Кремле обсуждались реформы Косыгина, а в Венгрии Янош Кадар строил «гуляш-соцализм». Дубчек со своим обещанием перемен вполне соответствовал общей тенденции.

В СССР, где он долго жил и оканчивал Высшую партийную школу при ЦК КПСС, его хорошо знали и не считали сильным лидером. Это помогло ему без проблем стать главой Чехословацкой компартии – от ручного человека Москвы никто не ждал резких движений. Впрочем, Дубчек реформировал страну только на словах. Его главной заботой было отстранение Новотного с поста президента республики.

Эта портфельная суета в верхах привела к тому, что момент начала протестной волны оказался упущен. К концу зимы в Чехословакии начались заметные брожения.

Реформы не улучшили, а лишь обострили экономический кризис. Чехословакия, бывшая одним из самых благополучных членов СЭВ, год от года заметно беднела. «Когда коммунисты пришли к власти в 1948 году, Чехословакия жила лучше, чем Западная Германия. Сейчас производство на душу населения составляет две трети, а потребление – три пятых от западногерманского уровня», – говорилось в меморандуме ЦРУ о чехословацкой ситуации.

Народ, отлично помнивший довоенное процветание, во всём обвинял коммунистов и социалистическую экономику. Однако чехи со словаками странным образом забыли тот факт, что во Второй мировой войне работали на Германию, что древнюю Прагу советское военное командование буквально спасло от бомбардировок и освобождало, что называется, вручную, дом за домом, потеряв при этом 200 тысяч человек.

К весне 1968 года антисоветские настроения в Чехословакии дошли до пика. По всей стране массово возникали общества сторонников реформ. Уже к апрелю реформисты прочно вошли в руководство партии и правительство.

Запад аплодирует

События развивались, как сейчас очевидно, по классическому сценарию цветной революции. Никакой внятной экономической или политической программы у реформистов не было.

Всё начиналось и заканчивалось исключительно пламенными призывами к свободе всего – слова, прессы, совести и собраний. В роли реформаторов выступали и местные националисты, и недавно вышедшие из тюрем нацисты. Общество бурлило, а Запад со своей стороны активно поддерживал подобные настроения.

Дело было даже не в том, что в Чехословакии свободно ловились западные радиостанции и по рукам ходила соответствующая литература. Всё обстояло куда хуже. В страну контрабандой ввозилось большое количество оружия, тут же попадавшее на тайные склады антисоветского подполья. Работа западных спецслужб по расшатыванию ситуации в странах СЭВ велась давно и планомерно.

«По данным КГБ СССР, в 1962 году в США был разработан оперативный план тайных операций по подрыву внутриполитической ситуации в европейских странах, входивших в соцлагерь, – вспоминал заместитель гендиректора бюро «Стратегические коммуникации» Евсей Васильев. – Американцами велась системная работа по поддержке «антисоциалистических элементов».

Уже в марте 1968 года лидеры социалистических Германии и Польши на совещании компартий заявили о ползучей контрреволюции в Чехословакии. Брежнев, однако, был настроен миролюбиво. На братскую республику пытались влиять дружескими увещеваниями. Между тем КГБ докладывал в Кремль, что процесс десоветизации идёт вовсю. Премьер-министр Чехословакии Олдржих Черник был связан с диссидентскими кругами в лице Милана Кундеры и Вацлава Гавела. «Они не хотели идти на уступки. Запад их поддерживал, они ориентировались на Запад и считали, что им не по дороге с Советским Союзом», – говорил профессор Института международных проблем Александр Задохин.

Дубчек вёл двойную игру и уверял Москву, что всё под контролем, но ситуация лишь обострялась. Уже в мае в Кремле начал обсуждаться военный вариант развития событий. В Чехословакии прошли учения стран Варшавского договора «Шумаво».

Но и это не помогло. Пресса Чехословакии резко нападала на СССР и открыто требовала ухода страны на Запад.

Лекарство от Вьетнама

8 августа 1968 года советский посол в Чехословакии сообщил о встрече с Дубчеком: тот обещал бороться с правыми, но был неискренен и, по мнению посла, в целом не способен выполнять взятые на себя обещания.

А 18 августа на встрече руководителей компартий СССР, Польши, Венгрии, ГДР и Болгарии было принято решение о вводе войск. Все понимали, что Дубчек упустил контроль над страной и своими силами компартия Чехословакии (КПЧ) проблему не решит. «Мнение о том, что СССР решил жёстко подавить демократические преобразования в Чехии военным путём, не соответствует действительности и является одним из многочисленных мифов Пражской весны, – считает Евсей Васильев. – На самом деле, решению о вводе контингента предшествовало несколько месяцев длительных переговоров».

21 августа войска СССР, Венгрии, Польши и Болгарии вошли в Чехословакию. Части ГДР стояли на границе в резерве.

Для Запада это был очень своевременный пропагандистский подарок! США с 1965 года безнадёжно увязли в страшной и бессмысленной вьетнамской войне. По всему миру усиливалась волна протестов против бесчеловечных преступлений Вашингтона. И тут военная миссия стран Варшавского договора давала отличную возможность перевести стрелки на СССР!

«США прекрасно знали о предстоящем вводе войск в Чехословакию, – отмечает Евсей Васильев. – Расчёт был на то, чтобы спровоцировать СССР на резкие шаги, которые, в свою очередь, должны были вызвать широкий общественный резонанс и привести к ещё большим последствиям. Так и произошло. Тема Пражской весны стала лейтмотивом уже «бархатной революции» 1989 года, а позднее – одним из ключевых аргументов необходимости вступления Чехии в ЕС и НАТО. Безусловно, события Пражской весны были использованы США для организации масштабной антисоветской пропаганды, которая должна была внести раскол между странами соцлагеря и одновременно отвести внимание мировой общественности от военных преступлений США во Вьетнаме».

«Это, наверное, чехи»

С утра 21 августа в Москве шёл суд над диссидентом Анатолием Марченко. Ключевые фигуры диссидентского движения, конечно, находились у здания суда. Только поэт Наталья Горбаневская оставалась дома с трёхмесячным сыном.

Ей было чем заняться. С апреля 1968 года она редактировала новый неподцензурный правозащитный бюллетень «Хроника текущих событий». Как только по радио объявили о вводе войск в Чехословакию, она тут же решила, что диссидентствующая общественность должна продемонстрировать протест. То же самое пришло в голову ещё семи антисоветчикам Москвы и Ленинграда.

Уже 23 августа в диссидентских кругах Москвы было решено: протест состоится на Красной площади, на Лобном месте. Определились и с участниками. Выйти на Красную площадь вызвалось восемь человек: Горбаневская, Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Татьяна Баева, Владимир Дремлюга, Вадим Делоне, Виктор Файнберг, Павел Литвинов.

25 августа 1968 года выпало на воскресенье. Красная площадь была полна туристов и гуляющей публики. Дальше рассказывает очевидец Александр Самбор, приятель большинства диссидентов.

«Перед боем часов в 12.00 разводится караул у Мавзолея: толпы любопытных мальчишек бегут, глазея, туда и обратно – к Спасским воротам. Часы бьют. В этот момент у Лобного места, где народу довольно много, садятся несколько человек (7–8) и разворачивают плакаты. На одном из них метров с тридцати можно прочесть «Прекратить советское вмешательство в Чехословакию». Через несколько секунд к сидящим со всех ног бросаются около десятка человек с разных ближайших к месту точек на площади. Первое, что они делают, – вырывают, рвут и комкают плакаты, ломают маленький чешский флаг. Ликвидировав плакаты, подбежавшие бьют сидящих в лицо, по голове. Сбегается толпа. Базарное любопытство к скандалу, вопросы друг к другу: «Что произошло?» Среди толпы, окружённые первыми подбежавшими, сидят несколько обычно одетых людей лет по 30–40. Две женщины – молодая в очках и постарше, с проседью. В детской коляске спит младенец нескольких месяцев на вид (маленький сын Натальи Горбаневской. – Ред.). Любопытные не понимают, в чём дело. Некоторые делают предположения: «Это, наверно, чехи», «Ну и сидели бы у себя», «Сюда-то чего пришли», «А если не чехи, то в милицию их, и всё». Но общий тон сразу же становится более определённым. Из окружающей толпы раздаются фразы: «Антисоветчики», «В милицию их»… Сидящие либо молча глядят на окружающие их лица, либо пытаются объяснить любопытным, что они здесь протестуют против агрессии СССР в Чехословакии. Их негромкие, не совсем отчётливые даже для близстоящих слова покрываются криками: «Сволочи», «Какая агрессия? Все знают, зачем мы туда пришли».

Через несколько минут к Лобному месту стали подъезжать гражданские «Волги». Люди в штатском спешно запихивали демонстрантов по машинам. На площади осталась только Наталья Горбаневская с ребёнком. Через 7–8 минут подъехала очередная «Волга». Горбаневскую занесли туда на руках. Коляска с ребёнком уехала в следующей машине.

Оставшаяся толпа любопытных начала бурно обсуждать происшествие. Публика не казалась напуганной. Кто-то из толпы стал требовать разобраться в ситуации: может, эти ребята правы? Его не поддержали. Рядом люди в штатском засветили плёнку у какого-то иностранца. На этом всё и закончилось.

Демонстрация и её разгон заняли всего минут двадцать.

Меня ждут американские джинсы

Всех арестованных повезли в «полтинник» – 50-е отделение милиции на Пушкинской улице. Татьяну Баеву и Наталью Горбаневскую после допроса и обыска в тот же день отпустили домой. 21-летняя Татьяна сказала, что оказалась на площади случайно. Следователи пожалели девчонку и сделали вид, будто поверили. Наталью Горбаневскую отпустили ради двух малолетних детей: старший должен был пойти в школу, младший – грудной младенец.

Вообще, процесс над семью участниками демонстрации не был ни особенно громким, ни особенно жестоким. Делоне получил 2 года и 10 месяцев лишения свободы. Дремлюга – 3 года. Богораз, Литвинов и Бабицкий – по нескольку лет ссылки. Виктора Файнберга направили на психиатрическую экспертизу, признали невменяемым и поместили в Ленинградскую спецпсихбольницу, где он находился до февраля 1973 года. Для Файнберга это было не первое общение с психиатрами. Он уже подвергался осмотрам в школе из-за крайне конфликтного характера.

Наталью Горбаневскую тоже отправили на экспертизу в Институт имени Сербского. В медицинском заключении сказано, что у неё «не исключена возможность вялотекущей шизофрении». Потом над этим заключением много смеялись, но за десять лет до этого Горбаневская сама обращалась к психиатрам и провела две недели в соответствующей больнице. Предположительный диагноз – «шизофрения». Тогда же её поставили на психиатрический учёт. Впрочем, уже в 1969 году Горбаневская сняла подозрение на шизофрению, добившись осмотра у главного психиатра Москвы. Позже она всё равно попала на принудительное лечение в спецпсихбольницу после обвинений в антисоветской деятельности, но вскоре вышла.

Никаких особенных политических последствий, кроме громкой пропагандистской компании на Западе, выступление этой восьмёрки не имело. Но в их личных судьбах демонстрация на Красной площади сыграла желаемую роль: почти все они добились выезда из СССР.

В 1975 году Наталья Горбаневская эмигрировала на Запад и до самой смерти в 2013 году жила в Париже. Во Францию уехали и Виктор Файнберг, и Вадим Делоне. Павел Литвинов, Владимир Дремлюга и Татьяна Баева эмигрировали в США. Из восьмерых вышедших на Красную площадь только Лариса Богораз осталась в СССР и России.

Либеральные круги и в наши дни вспоминают те события с почтением: это герои, пошли на верный арест, совесть нации и так далее. Однако есть некоторые основания предполагать, что всё было проще. По крайней мере, поэт и писатель Дмитрий Бобышев в книге мемуаров «Я здесь» вспоминает своё общение с диссидентскими кругами весьма скептически. «Радиоголоса воспевали сквозь вой и скрежет их бескорыстную и часто безымянную жертву. А был ли подвиг самих героев-активистов таким уж бескорыстным? Вот вопрос вопросов. Один из моих быстрых разумом приятелей расхолаживал гражданские восторги таким рассуждением:
– В «Берёзке», – говорил он, – перестали на время принимать валюту, выдавали товар только по бонам для моряков, и что ж? Почему-то это вызвало сильное беспокойство в кругах диссидентов…

– И вообще, – продолжал он эту тему, – на подвиг идут теперь с холодным расчётом, примерно таким: «Значит так. Я получаю четыре года, но на выходе меня должны ждать американские джинсы, свитер «орлец», двухмесячная путёвка в Крым и вызов из Израиля».
Свитер «орлец»… (Вероятно, искаж. Arlette – разновидность вязаных джемперов и пуловеров. – Ред.) Однако! О таких тонкостях моды я и не подозревал. И не подвергал благородный подвиг Натальи сомнению. Только сидит до сих пор в мозгу, как заноза, её горькая реплика из более поздних, парижских времён: «Что же ты думаешь, я должна была за просто так рисковать благополучием своих детей?» Или это мне только примстилось?»