– Лена живёт в Испании, – поведала мне Олька. – Вышла замуж за испанца, поселилась в Коста-дель-Соль. Сейчас фоточки скину. Ты Лену хоть помнишь?
– Конечно, – соврал я, с трудом напрягая память.
– Лёша Пермяков тебе привет передаёт. И Шубин тоже.

Пермякова и Шубина я помнил. Два неразлучных «брата-акробата», балагуры-приколисты. По пятницам мы нередко зависали в ближайшей пивнушке.

– Мы очередную встречу запланировали, – сообщила Оля. – Может, заглянешь в кои-то веки? Заодно посмотришь на Миронова. Прикинь, он стал совсем лысым!
– Оль, я даже не знаю…

У Ольки есть странная особенность – она по-прежнему дружит с бывшими коллегами и регулярно организует посиделки. Как ни странно, примерно половина людей с моей прошлой работы каким-то чудом соглашается потусить. Хотя я всегда игнорировал эти непонятные встречи, не видя в них никакого смысла.

Вот какой мне интерес знать, как сейчас поживает испанская Лена, лица которой я даже не помню? Да и вечерний пивасик с Пермяковым и Шубиным был уместен именно двадцать лет назад, а сейчас я даже не знаю, о чём говорить с мужиками, с которыми меня объединяет разве что запись в трудовой книжке. Судьба давно разбросала нас по собственным орбитам, так зачем мне эти призраки из прошлого? Некоторые мои друзья даже на встречи выпускников не ходят, что же говорить о давно чужих людях?

Нет, Олька прочно застряла в том времени, словно мезозойская пчёлка в янтаре.

– А это кто? – спросил я, увидев снимок ещё одного пришельца из прошлого. На меня смотрел худой измождённый незнакомец, седой как лунь.
– Не узнаёшь? – хихикнула приятельница. – Да его теперь никто не узнаёт. Это Костя, наш системный администратор.
– Большаков? – поразился я. – Офигеть! Ему лет шестьдесят дашь, а он ведь моложе меня.
– Теперь работает в монастыре, – вздохнула Олька. – Это наш-то атеист Костик, представляешь! С ним какая-то мутная история приключилась. Он, правда, мало что рассказывал. В общем, все наши собираются у меня. Приезжай, пообщаемся.

Я смотрел на фотографию и не верил глазам. Наш жизнерадостный юный Костя, вечный розовощёкий пухляш и матерщинник, каких свет не видывал, теперь превратился в поседевшего старикана. Неужели подсел на наркоту? Впрочем, в жизни и не такое бывает.

Так или иначе, крутить «машину времени» мне совершенно не хотелось. Однако всё изменил совет жены.

– Поезжай, – неожиданно настояла супруга, которая вообще-то редко одобряет мои гулянки. – Людей посмотришь – кто, где, как.
– И ты не боишься всех этих баб из прошлого?
– Чего мне бояться каких-то заплывших тёток с целлюлитом? – усмехнулась супруга. – Зато покрутишься среди старых коллег, обновишь контакты. Ты ведь хотел поменять работу? Может, у кого-нибудь и найдётся толковый вариант.
– Как же, «толковый вариант», – передразнил я жену. – На такие встречи следует являться в силе и славе, а не ходить с протянутой рукой.
– Ты же сам говорил, что эти люди для тебя ничего не значат. А спрос карман не тянет. Так что иди.

И я пошёл.

Олька, конечно, обрадовалась, даже чмокнула в щёку. Ещё пара голосов протянули дежурное «о, кто пришёл!». Правда, наши дамы оказались далеко не такими уж и целлюлитными, как предполагала супруга, кое-кто сохранился в довольно аппетитной форме. Впрочем, особого интереса они ко мне не проявляли, уединившись сугубо женской компанией и обсуждая ту самую «испанку Лену».

Миронов действительно полысел и обрюзг, а вот Пермяков и Шубин, напротив, мало изменились. Они хлопали по плечу, предлагали выпить за «старые добрые времена». Но дальше разговор не клеился. Я понял, что расспрашивать их о возможных вакансиях – дохлый номер.

Мне стало жаль Ольку. Впрочем, я её не виню. Человеку сорок с лишним, ни детей, ни мужа, ни любовника. Без этой дурацкой веры в дружбу вопреки годам и обстоятельствам её совсем загрызёт одиночество.

И лишь один человек занял моё внимание. Костя сидел рядом с Мироновым и тихо улыбался. Спиртного не пил, ограничившись чаем. Время от времени отлучался курить на лоджию. Я не вытерпел и в один из таких заходов выскочил с ним.

– Кость, что с тобой случилось?

Бывший сисадмин взглянул на меня странным взглядом, мне даже показалось, что его глаза увлажнились.

– Ты первый, кто спросил меня об этом прямо, – хмыкнул Костя. – Знаешь, какими словами меня встретили? «Ой, старик, привет! А ты возмужал!» «Костя, ты отлично выглядишь» и прочий бред. Даже Олька сказала: «Держишься молодцом». Посмотри на меня. Я похож на молодца?
– Не принимай близко к сердцу, – утешил я старого приятеля. – Люди с годами становятся толстокожими. Так что же с тобой произошло?
– Дикая история, – Костя вытащил из пачки вторую сигарету.

– Всё началось в кафе, – начал рассказ Костя. – Сидим с ребятами после работы, культурно выпускаем пар. Ну, ты сам понимаешь: мат-перемат, дым коромыслом, всё как обычно.
– За тобой не заржавеет, – я улыбнулся.
– Это точно, – кивнул Костя. – Женщины за соседним столиком даже пересели подальше. Вова, мой коллега, заметил это и вдруг предложил: «Мужики, а давайте поспорим, кто дольше выдержит без матюгов?» Мы оживились: а давай! И правда, ведь прикольно? Ну, мы и поспорили: проигравшие скидываются на бутылку для победителя. Засекли время.
– Дай угадаю. Ты первым сошёл с дистанции?
– Нет, я как раз держался как стойкий оловянный солдатик, – с гордостью произнёс Костя. – Первым не выдержал Стас. Его рекорд – четыре минуты. Вова сошёл вторым – семь минут с хвостиком. Игорь выдержал двенадцать минут.
– А ты?
– А я выиграл бутылку.
– И на какой минуте матюгнулся?
– В том-то и дело, что ни на какой, – Костя стряхнул пепел. – В тот вечер я вообще не ругался. Мужики, конечно, сильно удивились. Говорят: «Кость, всё уже, можно», – а меня такой азарт захватил! Решил проверить, как долго меня хватит. Ребята пожали плечами: мол, ладно, ты – чокнутый.

Приехал домой. Невыносимо тянет вставить словечко, но держусь. Даже жена спрашивает: с тобой что-то не так, а что именно, не пойму – ты сам на себя не похож. Но я молчу, как партизан. В общем, с каждым часом всё интереснее.

Ночью спал очень плохо, ворочался, снилась какая-то беготня по тёмным коридорам, я убегал от кого-то большого и быстрого. Но подумал, что выпил лишнего, вот сон и испортился.

На следующий день эксперимент продолжился. Я изо всех сил старался не выразиться, ведь, как говорится, мы не ругаемся матом, мы на нём разговариваем. Трудно, но я терпел. К вечеру даже температура подскочила. Принял парацетамол, лёг в постель, а заснуть не могу. Началась паническая атака. Жена скорую хотела вызвать, но обошлись успокоительным. Только задремал – стали мерещиться какие-то тени. Мне показалось, тот большой, который меня преследовал прошлой ночью, тоже там был.

Тени выглядели осязаемыми. Я то и дело открывал глаза, но они тут же исчезали. Мне не было страшно, но от теней веяло каким-то безотчётным беспокойством, будто тебя кто-то медленно, но верно загоняет в угол.

Так продолжалось ещё две ночи, а на третью я не выдержал: разразился в адрес своих кошмаров таким отборным матом, какого сам от себя не ожидал. Тени тут же исчезли, пульс спустя пять минут нормализовался, и я наконец-то заснул. До утра спал спокойно.

А на следующее утро зачем-то на ровном месте вызверился на жену, обложил её матюгами. Мы поссорились. Я вдруг поймал себя на мысли, что мне постоянно хочется материться по любому поводу. Даже мысли в голове вращались исключительно нецензурные.

Иду на работу, ругаюсь сквозь зубы – прохожие шарахаются. Рот закрываю, а ничего поделать с собой не могу. Мне почему-то становится хорошо лишь в тот момент, когда сыплю бранью.

Дома начал твориться какой-то кошмар. Постоянно ору на жену и тут же прошу прощения, поясняю, что не могу сдержаться. Она плачет, но понимает, что у меня в голове случился сдвиг. Записала на приём к психотерапевту.

Этот дядька оказался умным. Внимательно выслушал меня, прописал успокоительные таблетки, а потом добавил: «Это поможет лишь на время. На вашем месте я сходил бы к священнику».

Пришли с супругой к батюшке, я выложил ему всё как на духу. Он покачал головой и говорит:
– Ты, дорогой, вырвался из лап тех, кто тебя крепко держал долгие годы. А они такого не прощают. Вот и затянули тебя в кабалу похуже прежней.
– Кто это «они»?
– Бесы, – отвечает батюшка.
– А при чём тут бесы? – удивляюсь.
– Так ты же материшься.
– Ну и что? Все матерятся.
– Думаешь, мат – это просто бескультурье? – прищурился священник. – Нет, дорогой, на самом деле это древние языческие проклятия, которые также служили заклинаниями для вызова духов. Эти ритуальные слова и сейчас действуют, как видишь. И даром они не проходят. Учёные даже эксперимент проводили: над одной рассадой читали молитву, над другой ругались матом. Первые семена взошли, другие заглохли. Говорят, мат воздействует на гены так же, как сильная радиация. Потому что он убивает. Это по сути антимолитва. А все матерщинники гниют изнутри. И со здоровьем у них начинаются проблемы – часто именно в тех областях тела, которые они упоминают.
– Но как же так? – недоумеваю. – Я же обругал тени матом, и они сразу исчезли, а мне стало лучше.
– Наивный, – батюшка покачал головой. – Ты просто снова впустил злых духов. Зачем им тебя стращать, если ты снова им принадлежишь? А стало тебе лучше лишь до поры.
– Так что же мне делать?
– Молиться. Пусть все, кто может, за тебя молятся. Затем надо исповедоваться, причаститься. А там Господь как-нибудь управит.
– А если снова начну материться?
– Кайся, потом снова борись.

Так этот кошмар и продолжался. Стоило мне немного оседлать язык, мгновенно нарушался сон, портилось настроение, снились кошмары. Конечно, я срывался, но потом опять начинал бороться со сквернословием.

Однажды ночью стало так невмоготу, что я взмолился: «Господи, избавь меня от этой дряни! Не могу больше». Кое-как заснул.

Ночью снится необычный сон. Сижу с мужиками, как обычно, после работы. Они матерятся, а у меня почему-то не получается, слова будто застревают в глотке. И вдруг вижу, что у Вовы, Игоря и у других с лицами что-то не то. У одного часть головы сгнила, у другого почернели губы и горло, как у зомби в фильмах ужасов. И каждый раз, когда тот или иной матюгался, над ним появлялся огромный рой чёрных мух. Они свивали гнездо в голове Вовы, к другим залетали прямо в рот.

Вдруг слышу тонкий голос – то ли ангела, то ли кого-то ещё: «Ты видишь подлинное состояние своих друзей. То же происходило и с тобой. Эти люди хоть и живы, но их души истлели, а за тебя люди молятся. Ты избавлен от скверных слов, но за то, что вытворял, у тебя отнялись годы».

Утром смотрю в зеркало и не узнаю себя: осунулся, поседел. Зато и матюги с тех пор как рукой сняло. Даже на слух больше не переношу. Вот только об одном задумываюсь в последнее время.

– И о чём же?
– Зная, к чему приведёт тот дурацкий спор, согласился бы я его повторить, или оставил бы всё как есть? Сложный вопрос. Но когда вспоминаю слова батюшки, что сквернословы гниют заживо, сразу успокаиваюсь.