После многомесячного хождения по издательствам с рукописью моего первого романа я впал в отчаяние. Одни отказывали сразу, других удавалось уговорить на отсылку материала рецензентам, после чего спустя пару недель приходил отрицательный ответ. Третьи, кому я высылал материал по почте, просто не отвечали. И тут мне неожиданно повезло: элегантно одетый издатель средних лет заинтересовался романом.

Правда, он попросил его немного переделать. И начать с указания, что это якобы перевод с французского. Соответственно, мне нужно придумать псевдоним, начинающийся с «Анри», «Жерар» или «Гийом». Заодно следовало «офранцузить» имена всех персонажей, названия географических пунктов и напитков. Я, хоть и с большой неохотой, согласился.

Мы вместе перебрали множество потенциальных названий. А художник колдовал над обложкой в стиле ренуаровских миниатюр.

Я на три месяца заперся в небольшом дачном домике приятеля и накатал «парижский» вариант романа. В комнате у меня с раннего утра звучали песни в исполнении Ива Монтана, Джо Дассена, Эдит Пиаф. По всем стенам были развешаны картинки с игривыми французскими красотками времён Мопассана. Попивал я только шартрез и чёрный кофе. Одним словом, стояла густая парижская атмосфера, которая помогала мне полностью погрузиться в материал.

И вот роман опубликован. Первые две недели после выхода тиража продажи шли ни шатко ни валко. Но неожиданно всё оживилось, и к концу второго месяца весь тираж был распродан. Издательство сразу же осуществило допечатку книги, а меня осчастливило солидным гонораром.

Издатель настоятельно советовал срочно подготовить продолжение.

– Дорогой Анри! – так он теперь в шутку называл меня. – Читатель долго ждать не может. Не дайте ему остыть.

Так что «вторая серия» сочинилась довольно быстро. Но, честно говоря, меня нередко посещали сомнения: а вдруг промах? Однако тираж и этой книги начал активно продаваться, магазины брали её охотно. И вдруг что-то где-то заело, и продажи «провисли». Издатель стал нервничать. И если раньше угощал меня при встрече свежезаваренным кофе, то теперь стал суетиться и подсовывать растворимый, который я с негодованием отвергал. А когда я заикнулся о новом романе, который намеревался написать абсолютно в другом духе, он так замахал руками, что меня чуть не сдуло с места.

– Давайте сначала с этим тиражом разберёмся!

Но остановиться я уже не мог и продолжил работу над третьей книгой. Там шла речь об абсолютно другой эпохе, и появились новые персонажи.

Однажды в восемь утра меня разбудил телефон.

– Мы заинтересовались вашим романом о французах.
– Спасибо, – ответил я. – А с кем имею честь?
– Я режиссёр. Мы думаем экранизировать вашу книгу. Но съёмки во Франции обойдутся слишком дорого. Можете перенести это всё на российские просторы?

«Да у меня же всё так и было!» – мысленно воскликнул я, но в трубку сказал:
– Можно будет доработать.
– Вот и чудно, – ответил режиссёр, – скоро вышлю договор.

Я с сожалением отложил новую книгу, понимая, что кино ждать не будет.

Когда получил договор, то поразился указанным срокам. Мне нужно всё подготовить буквально через две недели! Поскольку речи о французах уже не шло, я снял со стен все игривые картинки и переключился на открытки с видами Летнего сада и отечественную попсу.

Буквально через двое суток меня около полуночи разбудил звонок режиссёра.

– Да, вот ещё что: добавьте, пожалуйста, в сценарий немного перчика. Пощекочите зрителя.
– А что, разве в романе этого недостаёт? – полусонно потянулся я.
– Для романа – вполне достаточно. Но ведь зритель – не читатель. Он более, так сказать, массовый. Особенно нынешний зритель. Его подтекстами не заинтригуешь. Лубочек требуется. Понятно?

В трубке раздались короткие гудки.

Я задумался. Как пощекотать? Чем именно пощекотать? Ответ подсказала жизнь. Я давно зарегистрировался в нескольких социальных сетях. Там-то меня и поймали.

Началось вот с чего.

– А зачем это ты в своём романе перенёс место наших свиданий с Марсова поля на Елисейские поля? – написала мне одна подруга.

Другая возмутилась:
– Ты там всё переврал! Ну, я понимаю, такси мы ночью ловили на площади Восстания, а ты для французского колорита написал, что на площади Звезды, – это нормально. Но платила тогда за проезд всё-таки я, а не ты!
И ещё несколько бывших девиц, а ныне дамочек предпенсионного возраста, через столько лет сумевших по некоторым эпизодам опознать себя и меня, высказали удивление по поводу разных неточностей. Но почему-то сегодняшних своих фотографий никто из них не прислал.

Тут я и подумал, что включение таких ситуаций оживит фильм. Эта связь прошлого с настоящим, перекличка времён, звонки из далёких дней туманной юности, поиски героем старых фотографий и номеров телефонов в потрёпанных записных книжках создадут атмосферу интриги и непредсказуемости. И я сел за сценарий.

После премьеры фильма продюсер расщедрился и оплатил организацию банкета. А я решил пригласить на него своих муз, то есть героинь всех моих романов – в прямом и переносном смысле слова. Когда они появились в банкетном зале и нестройной цепочкой, смущённо улыбаясь при виде популярных киноартистов, прошли к накрытому столу, кто-то из гостей негромко воскликнул:
– Внимание! Ожившие фигуры из музея мадам Тюссо.

Жена, которая на 27 лет моложе меня, наклонившись ко мне, негромко спросила:
– Это что, делегация Дома ветеранов сцены?

Чтобы снять все вопросы и не смущать прибывших дам, я поднялся и произнёс:
– Дорогие друзья! В школе я не был лучшим учеником. Мало того, за сочинения никогда не получал выше тройки. Это могут подтвердить любезно согласившиеся прийти сюда мои… – тут я сделал небольшую паузу, которую сопроводил широким жестом в сторону только что прибывших дам, – одноклассницы.

«Одноклассницы» в ответ согласно закивали.

– Черты многих героинь нашего фильма, – продолжил я, – буквально списаны с них. И это способствовало тому, что перед вами на экране предстали не манекены, а живые люди. Спасибо вам! – поклонился я в сторону «одноклассниц».

Публика приветственно зааплодировала.

– Ты что, – подозрительно прошептала жена, – в женской школе учился? У вас там мальчиков вообще не было? Одни бабы!
– Ты же знаешь, – пытался я оправдаться, – женщины всегда более мобильны, они гораздо легче на подъём. Я парней тоже позвал, да почему-то никто не пришёл.

В разгар застолья, когда выпито было уже немало, все начали фотографироваться. Жена умело затесалась в середину круга моих муз и, конечно, на их фоне ярко выделялась молодостью и красотой. После каждого снимка она снисходительно и победоносно поглядывала на меня.

Я вышел на балкон покурить, и тут чья-то рука легла мне на плечо. Это был режиссёр.
– Слушай, – негромко проговорил он, – а ведь это ударный финал картины. Надо срочно доснять.
– Какой ещё финал? – удивился я.
– Да вот с этими твоими женщинами. Стареющий главный герой, отмечая юбилей, решил пригласить на банкет всех своих бывших под видом одноклассниц. Он тем самым как бы прощается со своей бурной юностью. Проблема только одна.
– Какая? – не понял я.
– Странно получается, – задумчиво сказал режиссёр, – хоть они и «одноклассницы», но никто друг друга не узнаёт не только в лицо, но и по имени.
– Ничего, – нашёлся я, – спишем на склероз.