В конце прошлого учебного года мой сын-пятиклассник вдруг стал очень задумчив. Раньше за ним такого не водилось. Обычно ему говорю: ты сначала подумай. А он мне: чего тут думать-то? И делает по-своему. А тут вдруг всё изменилось.
В конце мая подошёл ко мне:
– Пап.
Таинственная пауза. Глубокий МХАТ с напряжённым посапыванием. Экзистенциальный вздох Татьяны Дорониной. Долгий мудрый взгляд Вячеслава Тихонова. Борман или Геринг? Геббельс или Гиммлер?
– Чего тебе, сынко?
– Пап.
– Ну, не тяни. Мне на работу пора.
– Пап.
– Чего, двойку получил? Или опять компьютер соком залил?
– Не получил и не залил. Я познал его, пап.
– Кого «его»?
Сын, таинственным шёпотом:
– Я познал Дзынь.
– Какой ещё «Дзынь»? Очередной дебилоид из компьютерной стрелялки?
Во взгляде сына снисходительное презрение.
– Необразованный ты, пап.
– Согласен на все сто. С этим вашим тезисом, молодой человек, не поспоришь. И всё-таки, Дзынь – это кто?
– Поразительная неосведомлённость почтенного мужа предпенсионного возраста.
Я вскипел, как исландский гейзер:
– Чего сказал? Ты свою октябрятскую речовку-то фильтруй, Архимед! Не на Гадюкинской свиноферме. С профессором как-никак базланишь, гопота ушастая!
Сын никак не отреагировал на мою вербальную эксплозию.
– Неужто ты, пап, никогда не слышал про знаменитый японский Дзынь? Удивительно!
– Это не Дзынь называется, а дзен.
– Дзынь мне больше нравится.
– «Дзынь», сынко, – это когда бамбуковой палкой по пустой башке. А дзен – это философия, учение такое. Бодхидхарма привёз из Индии. В буддизме называется дхьяна. Потом был китайский чань. А после – сон в Корее, тхиен во Вьетнаме и дзен в Японии. Там школы разные. Мне больше фукэ нравится. А тебе?
– Ничего не понял. Какой-то сон в Корее. Суета всё это, пап.
– Суета. Ты вообще хоть что-нибудь про дзен знаешь?
Сын надменно ухмыльнулся:
– Ещё бы, пап. Ведь я же его познал.

Я тоже попытался надменно ухмыльнуться. Но у меня получилось нечто вроде гримасы язвенника, случайно откусившего перца чили. Или гимназистки, в первый раз хлебнувшей самогона на хрене.
Сын взглянул на меня с неподдельным состраданием.
– Дзынь, пап, – это самое мудрое учение в мире. Если бы мы в школе учились по системе дзынь, то все невзгоды нашего бренного бытия стали бы легче лепестка отцветшего цветка сакуры, подхваченного, пап, лёгким южным ветром из города Китакюсю на острове Кюсю, пап, в город Такамацу на острове Сикоку.
– Господи ты боже мой… Где же ты, сынко, басурманщины нахлебался?
– Суть дзыня, чтоб ты знал, пап, заключается в том, что её нельзя познать.
– А как же ты её познал, если её нельзя познать? Ась, «сикоку-сикоку»?
– Я познал, что дзынь невозможно познать, значит, я познал главное.
Сын опять что-то припомнил:
– Истинное знание есть осознание непознаваемости познаваемого.
– Мама моя дорогая! Вот словоблуды! «Сон про не сон». Пятый класс, а пургу гонят не хуже Макрона. Кто тебе всё это втюхал, чучело ты фукусимское?
– Уже почти шестой. А к дзыню меня приобщила Ульяна Кошакова. Она мне дала ссылку на сайт.
– Это такая рыжая в очках?
– Нет, пап, рыжая в очках – это Снежана Поддувалкина, а Ульяна Кошакова – это самая высокая в классе.
– Ясно. Которая на Валуева похожа. Один в один. Господи, всё зло от женщин. Только маме не говори, что я это говорил.
– Хорошо, пап.
– Спасибо, сынко. Небось, Федька Кляксин дзеном не увлекается.
– Нет, он фанат сериала «Кости».
– Хороший мальчик. Будущий директор крематория.
– Нет, он в ракетные войска пойдёт. У него папа ракетчик.
– Ну, это примерно одно и то же… А скажи мне, сынко, почему ты всё время дзен называешь дзынем? Чем дзынь лучше?
– Это просто, пап, как хлопок одной ладонью. Когда ты осознаёшь, что осознаваемое не осознаваемо, к тебе приходит мгновенное просветление. Дзынь – и ты уже в нирване!
– Ну да. «Чик – и ты уже на небесах».
– Типа того. Но главное здесь что?
Сын многозначительно поднял оба указательных пальца:
– Главное – ничего не познавать!

Я опять как бы дёрнул стакан хреновки и закусил его перцем чили.
– Ясное дело. То есть учебники не читать, математику не учить?
– Правильно, пап. Это только отягощает сознание. Если много читать и учить уроки, ты становишься тяжёлым и твёрдым, как трёхсотлетний дуб из префектуры Ниигата. А кто сильнее – дуб из префектуры Ниигата или лёгкая мятная трава из префектуры Яманаси? Конечно, трава, пап. Когда поднимается ветер…
– Лёгкий южный ветер, дующий из города Китакюсю на острове Кюсю в город Такамацу на острове Сикоку?
– Нет, пап. Сильный и холодный северный ветер, дующий из города Муроран на острове Хоккайдо в город Аидзувакамацу на острове Хонсю. Так вот. Когда он поднимается, сметая всё на своём пути, он вырывает дуб из префектуры Ниигата с корнем.
– Ты ничего там не напутал в этих городах, островах и префектурах?
– Нет, не перепутал. Так на сайте было. Так вот, ветер вырывает дуб из префектуры Ниигата с корнем, а лёгкая мятная трава из префектуры Яманаси прижимается к земле и…
Я взорвался как бомба над Хиросимой:
– Ага! Тупая, безмозглая, необразованная трава из префектуры Яманаси, которая до сих пор не знает толком даже таблицу умножения, двадцать часов в сутки играет на компьютере, каждую неделю заливает компьютер соком и умудряется получать двойки даже за тупозадые тесты по окружайке…
Сын оставался абсолютно спокойным.
– Будем справедливы, пап. Сок здесь ни при чём.
– Да уж! Понятна мне ваша с Кошаковой философия. Ни фига не делать с утра до вечера, а потом – дзынь! – и «пап, дай денег на сок».
– Повторяю и настаиваю: сок здесь ни при чём. А трава всё равно сильнее дуба, потому что дуб, пап…
– Да, твой папа – дуб, сынко! – прокричал я в безнадёжном патетическом отчаянии а-ля Хоботов. – И этот дуб отягощён хрен знает кому нужными знаниями. Скорее всего, никому не нужными. И этот дуб из префектуры Чертаново Центральное сейчас пойдёт на работу читать лекции всяким хитрым желудям и ленивой траве из самых разных городов, префектур, областей, краёв, федеральных округов, а также провинций Шаньдун, Ляонин, Хунань и Ганьсу.
– Это Вьетнам, пап?
– Нет, это Китай.
– Учтём.
– Учти же это, о трава в нирване, которая будет дуться до посинения в контр-страйк, когда её папа-дуб, подхваченный задумчивым, как дзен, восточным ветром, унесётся из префектуры Чертаново Центральное в префектуру Юго-Западного административного округа, в Волшебный Край Холмов Воробьиного Щебета, где высится Могучая Гора Учёности имени Великого Мужа, Сломавшего Переднюю Часть Своего Лица. (МГУ имени Ломоносова на Воробьёвых горах. – Ред.) Вот завернул, аж самому завидно. Ну, я пошёл.
Сын был задумчив.
– Ничего не понял, но круто… А всё-таки я познал дзынь. Пока, пап!
– Пока, сынко.
Да, думаю, «а всё-таки она вертится».

Прошло несколько месяцев, и я понял, что был, конечно, не прав. Судите сами.
Понятно, что увлечение «дзынем» прошло через несколько недель. Что имеем в сухом остатке? «Трава в нирване» выучила названия нескольких десятков крупнейших японских островов, всех префектур и освоила кое-что из японской иероглифики. Кроме того, сын заинтересовался Китаем и Вьетнамом. Разумеется, по-детски, поверхностно. Но хоть что-то. Всё лучше, чем быть фанатом сериала «Кости».