Вечером к дому, где проживала одинокая пятидесятилетняя Ольгуша Стромова, неожиданно подкатила иномарка, и из неё под любопытными взглядами соседей не спеша выбрался высокий импозантный мужчина с белой аккуратной бородкой. Одет незнакомец был в синие джинсы и такую же джинсовую куртку, на голове – голубая бейсболка.

Осторожно ступая по траве модными белыми кроссовками, он направился к дому, откуда хозяйка уже бежала встречать гостя. По неуверенной походке мужчины соседи однозначно определили, что он уже в почтенном возрасте, самое малое – лет семьдесят пять.

– А форсу-то, форсу, – выдавила с видимым разочарованием старуха Жилкина, но домой всё же не ушла, осталась надзирать из своего палисадника, опираясь грудью на низенькую оградку.

Водителем иномарки оказался племянник Ольгуши Валерка. Племяш достал из багажника спортивную сумку и, закинув через плечо, понёс её следом за стариком в дом.

– Неужто специально за ним ездил в такую даль! – озадаченно пробормотала Жилкина, провожая Валерку глазами. Накануне Ольгуша призналась ей, что ждёт гостя аж из самой Москвы.

Сокрушённо покачав головой, старуха ещё немного постояла, но, так и не дождавшись больше ничего интересного, с неохотой покинула наблюдательный пункт. Однако и за домашними делами её продолжало точить любопытство, как ржа железо. Перебороть его не было сил, и Жилкина время от времени украдкой выглядывала из-за занавески. И дождалась. Приметив в окно Ольгушу, торопившуюся куда-то в сумерках с сумкой в руках, Жилкина расторопно выбежала из дома. С собой она деловито прихватила чистый половичок, будто срочно потребовалось его вытрясти.

– Соседка, – окликнула она Ольгушу, – куда это ты на ночь глядя? Гость в дом, а хозяйка из дома? Это как же понимать?

Ольгуша сбилась с быстрого шага, поколебавшись, подошла к ограде.

– Тут, баб Мань, сразу и не расскажешь, – со вздохом оглянулась она на свои окна, где мельтешили синие сполохи от телевизора. – К сестре вот направляюсь, с ночёвкой. Нет у меня в хозяйстве второй кровати. А спать в летнем закутке уже холодно. Да и люди мало ли чего подумают. Переночую, а завтра в город на работу. К вечеру и объявлюсь. Такие дела.

Родом Ольгуша Стромова была издалека. Вышла замуж за парня из соседнего села. А когда его по пьяному делу убили дружки, она по совету сестры перебралась к нам в деревню. Продала своё хозяйство, содержать которое после смерти мужа стало не под силу, и купила небольшой домишко: спаленка да кухонька.

Есть у Ольгуши и дети – сын и дочь. Но они давно выросли и живут своими семьями в райцентре. А прописаны у матери.

– И надолго твой гость явился? – полюбопытствовала Жилкина. – Так и будешь у сеструхи ночевать, пока не уедет?
– Куда ж деваться! Родственник ведь. К тому же крёстный мой. Может, на пару недель, а может, и на месяц.

Обо всём этом старуха Жилкина рассказала мне поутру, когда добрые люди ещё спали. Она прибежала, зная, что я встаю очень рано и сразу же сажусь писать, но главное, что вчера я весь день отсутствовал и не был свидетелем приезда седобородого гостя.

– Как она сказала, так я и обомлела. Это ж надо, от своего дома по людям бегать! – закончила Жилкина своё недолгое, но волнующее повествование и скорбно поджала губы, дожидаясь реакции.

Желая быстрее вернуться к письменному столу, я твёрдо ответил, пресекая бесполезный дальнейший разговор:
– Они родственники, сами разберутся, – и ушёл.

В окно было видно, как разочарованная моим лаконизмом старуха постояла с задумчивым видом, затем всплеснула руками и направилась к себе, бросая косые взгляды на тёмные окна Ольгушиного домика.

Ближе к обеду я вышел в сад. Листья давно уже облетели и лежали жёлтым ворохом под ногами. Услышав скрип открываемой двери и шуршащие шаги, я оглянулся. Ко мне через свой палисадник шёл Ольгушин крёстный. На нём были синий спортивный костюм и красные кроссовки. Седые волосы на голове трепал слабый ветерок. В руке мужчина держал бутылку пива с яркой заморской наклейкой.

– Здорово, сосед, – сказал он бодрым для своего возраста голосом, на ходу отхлёбывая из горлышка. – Хорошо тут у вас.

Он остановился около изгороди, с добродушной улыбкой огляделся.

– Хорошо! – повторил мужчина, допил пиво и аккуратно поставил бутылку возле ног. – Ну, здорово, сосед, – он протянул в щель между редкими штакетинами руку. – Сергей Дмитриевич.

Ладонь у него оказалась на удивление горячей. Он вдруг с ходу принялся торопливо рассказывать, как будто боялся, что случайный собеседник уйдёт.

– Я ведь, Михаил, тоже деревенский. В Москве оказался, можно сказать, чудом. Большой я по молодости был охотник до женского пола. На вид я и сейчас завидный жених, а уж тогда-то – вообще красавец. Вот и не устояла одна из соседнего села. Только парень у неё уже имелся. Он мне и пригрозил, что покалечит, чтобы неповадно было по чужим девкам ходить. На другой день я поутру и уехал куда глаза глядят. Так и попал в Москву. Жизнь у всех по-разному идёт. Иной человек и нагрешил много, а судьба складывается хорошо, а другой всю жизнь горбатился, а судьба незавидная. Вот подумай, если бы не тот случай, я бы и сейчас в деревне коровам хвосты крутил. Вот кто я по профессии? Никогда не догадаешься!

Сергей Дмитриевич заулыбался, внимательно вглядываясь в моё лицо. Потом звучно щёлкнул пальцами.

– Даже не пытайся! Последняя моя должность – шеф-повар в ресторане. Ловко? Сперва училище, затем работа в столовке, далее шеф-поваром в вагоне-ресторане. Вот где я поджился-то. Про баб вообще молчу. Но со временем стал понимать, что распутная жизнь до добра не доведёт. На одной из проводниц и женился. Даша красивая была женщина. Сорок три года прожили. А пять лет назад умерла от онкологии. Так теперь бобылём и живу. Конечно, в силах ещё какую-нибудь старуху поприжать, да что-то охоты уже не стало. Детей бог не дал, а я не вечен. Родственники со стороны жены больно склочные. Я их и раньше особо не привечал, а сейчас – тем более. Подумываю вот Ольгу у себя прописать, чтобы после моей смерти трёхкомнатная квартира ей досталась.

Я слушал вполуха, особенно не вникая в его торопливую речь.

Спросить саму Ольгушу, действительно ли её крёстный работал шеф-поваром в дорогом столичном ресторане, я не мог, потому что за эти дни видел её несколько раз, и то мельком. Она прибегала после работы домой, наскоро кормила кур и уходила ночевать к сестре.

Но когда я увидел, как Сергей Дмитриевич, облачившись в фартук хозяйки, деловито суетился около летней печурки, умело растопив её берёзовыми поленьями, я принял его слова за правду. Из закопчённого чугуна поднимался белёсый пар, и по саду распространялся аромат чего-то необыкновенно вкусного. Потом он унёс чугун в дом и вновь появился в палисаднике, уже заметно подвыпившим.

С первого дня нашего знакомства так и повелось: Сергей Дмитриевич отсыпался до обеда, потом принимал на грудь, выходил в сад. Поминутно бросая озабоченные взгляды на мои окна, нетерпеливо слонялся из конца в конец, подстерегая момент, когда выйду подышать свежим воздухом. Если же я долго не появлялся, он с сердитым видом возвращался в дом, но уже через минуту опять выходил, держа в руке открытую бутылку пива. Завидев меня на пороге, шеф-повар расплывался в довольной улыбке и шёл навстречу, издалека начиная о чём-то рассказывать.

Что характерно, он ни разу не угостил меня своей стряпнёй и не предложил выпить. Да я, собственно, и не набивался. Думаю, и как собеседник я не был ему нужен, просто он находил в моём лице терпеливого слушателя.

А говорил он очень много, всем видом выказывая своё превосходство: мол, ты не смотри, что я родом из лапотной деревни, в люди вот сумел выбиться. Что было в его словах правдой, а что нет, до сих пор не знаю. Однажды в своих пьяных откровениях он зашёл настолько далеко, что горделиво сообщил мне, как ему будто даже предлагали стать шеф-поваром у самого Горбачёва. Да вот только вскоре произошёл путч и генсеку стало не до него. Но и не беда – наступили такие времена, когда толковые шеф-повара нарасхват, им предлагали заоблачные зарплаты.

Сергей Дмитриевич быстро освоился на новом месте и уже через пару недель чувствовал себя полноправным хозяином в Ольгушином доме. Теперь уже он кормил крестницу своей изысканной едой, которую готовил из обычных продуктов, купленных в нашем единственном магазинчике. После работы она заскакивала домой, как в гости, наскоро перекусывала и, прихватив контейнеры с едой на завтра, убегала к сестре. По её осунувшемуся лицу, прежде всегда добродушному, а теперь носившему выражение какой-то злой безысходности, было заметно, что такая жизнь её тяготит.

А вот Сергею Дмитриевичу деревня, наоборот, пришлась по душе, и он, осознав свою силу, обусловленную обещанием прописать крестницу в московской квартире, нагло этим пользовался.

Не знаю, надолго хватило бы у Ольгуши сил терпеть старика ради призрачной мечты о прописке, если бы однажды за Сергеем Дмитриевичем не приехали родственники его покойной жены. Это действительно оказались люди прожжённые и меркантильные. Ругались, кричали, обвиняли Ольгушу в том, что она сманила старого дурня в деревню, чтобы завладеть московской квартирой. До драки не дошло, и на том спасибо.

Затем растерянного, потерявшего былое величие старика бесцеремонно затолкали в машину и навсегда увезли из деревни. Ему даже не дали времени сменить спортивный костюм на джинсы. Выходит, не одной Ольгуше московский родственник обещал наследство.

– А я с самого начала знала, что этим закончится, – ликовала старуха Жилкина. – Уж больно в нём гонора много. От таких людей одна печаль в жизни.