В декабре на берегу городской реки пожарные прямо с машины заливали ледяную горку. Жёлоб начинался с самого высокого места и тянулся, как распустившаяся нитка, до противоположного берега.

На горке даже в морозные дни толпились дети и взрослые, катаясь кто на чём – на санках, фанерках, ледянках, просто стоя на ногах и балансируя руками, точно канатоходцы над пропастью.

Мороз после обеда крепчал. Уходили в школу ребята, катавшиеся с утра, появлялись новые из первой школьной смены. Берёзы, липы и рябины на берегу, за которыми пряталось низкое зимнее солнце, куржавели и, казалось, лучисто смотрели на мир сквозь пушистые ресницы.

Вместе с другими взрослыми здесь можно часто видеть и сантехника Артура Гаврилова. Целыми днями он ходит с чемоданчиком из квартиры в квартиру, устраняя протечки, ремонтируя краны, меняя трубы и унитазы. С горкой у него с детства связано много радостных воспоминаний, и одно особенное – это когда он, спускаясь по жёлобу, так крепко приложился головой об лёд, что потерял сознание, попал в больницу с сотрясением мозга, после чего у него открылся дар стихосложения.

Артур Гаврилов человек нервный, раздражительный. Как ни странно, раздражение идёт его тонкому лицу, маленькой, аккуратно подстриженной бородке и длинным музыкальным пальцам. Когда он со своим чемоданчиком появляется в квартире, хозяевам кажется, что это не сантехник пришёл, а доктор, и испытывают к нему те же чувства, что тяжелобольные люди к врачу, – уважение, надежду, трепет и бесконечное доверие. После работы хозяйки, у которых для уважаемых гостей всегда припасено что-нибудь вкусненькое – бутерброды с икрой или домашнее печенье – предлагают ему выпить чаю. Но Гаврилов отказывается, зная, что вслед за пустыми разговорами его попросят почитать что-нибудь из своих стихов. Тогда он опять впадёт в раздражение.

Чтобы успокоиться, он идёт на горку смотреть на катающихся детей. Какой-то мальчишка разбежался, с лёту упал плашмя на фанерку и понёсся головой вниз с угрожающей скоростью. Гаврилову немного грустно, что он уже так не сумеет. Неужели и он в детстве был таким отчаянным? Наверное, был, и, приложись он в своё время головой покрепче, может, стал бы поэтом, известным всей стране, а не только в своём городе.

Но и на горке его не обделяют вниманием, поглядывают с любопытством. Подходит давний приятель и, гордясь своим знакомством со знаменитостью, говорит:
– Артур, друг, выручай. У тёщи скоро юбилей. Сочинишь поздравление? Само собой, я заплачу.

Гаврилов недовольно морщится, но как откажешь бывшему однокласснику.

– Возраст, как зовут, где работает? – отчеканивает он, давая понять, что занят.

Приятель, собиравшийся было ещё рассказать пару анекдотов про тёщ и посмеяться, озадачен такой краткостью и деловитостью и тоже по-армейски кратко рапортует:
– Пятьдесят пять, Огурцова Тамара Петровна, товаровед.
– Ладно, сделаю.

Помимо работы сантехника, хороший доход Гаврилову приносят и эти поэтические поздравления, которые печатаются по субботам в городской газете. Гаврилов называет их «песнями по заявке», и нет, наверное, на свете поэта, публикующегося в таком количестве и с такой регулярностью, как он.

Теперь он почти не пишет лирических стихов о любви и природе, которые так нравятся хозяйкам сломанных кранов. Сегодня все силы уходят на «песни по заявке». После публикации его баллады к юбилею мэра города на них большой спрос. Начальство, словно соревнуясь, заказывает поздравления для себя и своей многочисленной родни, включая племянников и внуков, потому что быть после мэра поздравленным Артуром Гавриловым считается престижным.

В написании поздравлений Гаврилов достиг большого мастерства. Это не одинаковые рифмованные пожелания здоровья, успехов в работе, долгих лет жизни. Так каждый может. Подобные поздравления похожи друг на друга, как, к примеру, похожи стёртые каменные ступеньки магазинного крыльца. Он умеет по-другому. Его поздравления тоньше, изящнее, витиеватее и отличаются от обычных, как отличается работа столяра-краснодеревщика от топорной работы плотника. Умеет он в нужном месте подпустить слезу, чтобы юбиляр расчувствовался, добавить юмора и оптимизма, а если это начальник, вскользь упомянуть о заслугах. Вскользь, потому что юбиляр человек скромный и зачем греметь о том, что и так всем известно. Дав понять, что скромность украшает человека, дальше уместно, конечно, в шутку, сравнить юбиляра с кем-нибудь из великих – например, с Петром Первым, прорубившим окно, со Столыпиным, Гагариным, Суворовым. Вроде шутка, а приятно, греет душу и веселит сердце.

Заявки он обычно принимает в выходные дни прямо на дому. Хотя работа у Гаврилова связана с сантехникой, у самого сантехники нет – он живёт в частном деревянном доме. Жена и сын-школьник стараются не показываться на кухне, где Гаврилов сидит за столом перед листом бумаги в очках, в чистой застиранной рубашке и тапочках, похожий уже не на врача, а на взявшего на дом работу бухгалтера. Это настолько не вяжется в представлении заказчиков с обликом издёрганного вдохновением поэта, что они порой сомневаются, а способен ли сей скучный человек написать хоть строчку.

Приходят и простые люди – старушки, дети, мужчины, женщины и начальство. У порога от нанесённого с улицы снега блестят талые лужицы, вся кухня затоптана мокрыми следами, и Артур Гаврилов сердито покрикивает:
– Что, было трудно обувь обмести. Веничек же на крыльце для вас специально приготовлен.

После ухода последнего заказчика появляется жена Нина. Это заботливая, покорная на вид полная женщина, но характер у неё твёрдый. Гаврилов называет её «мой часовой».
Заметив его раздражение и желая угодить, она спрашивает:
– Тебе чай приготовить или кофе с коньяком?
– Вечером писать буду.
– Ну и правильно, отдохни пока, – соглашается она, но с кухни не уходит.

От такой показной, словно на люди выставленной, покорности и заботы Гаврилову временами хочется сбежать из дома. Ему немногим больше тридцати лет, а он чувствует себя уставшим, и всё из-за этих «песен по заявке». Если подумать, они и есть главный источник его раздражения. Надо остановиться писать, но нет сил. Заработки растут: он купил машину, теперь копит на квартиру в строящемся доме, чтобы не у чужих людей, а у себя устранять протечки, менять унитазы и ремонтировать краны. Да и жена, его часовой, сбежать не позволит.

Между тем жена снова интересуется:
– Сколько народа сегодня приходило?
– Пятеро, – раздражается Гаврилов ещё больше, зная, что Нина не только сосчитала заказчиков, но и мысленно примерила на себя наряды жён начальников, причём со спокойной уверенностью человека, способного скоро всё это купить.

Как был бы, наверное, удивлён Артур Гаврилов, узнай он, что в городе у него есть восторженный почитатель.

Это не молоденькая барышня, как можно ожидать, и не старушка, одиноко и забыто проживающая в своей квартирке-крепости. Почитатель – семиклассник Петя Кучеренко, стеснительный, тихий мальчик, живущий в своём потаённом мире, закрытом для других. Только мир этот весь в будущем. Петя пишет стихи, в своём будущем хочет стать поэтом и выбрал Артура Гаврилова образцом для примера. Он стесняется признаться себе, что не все стихи земляка нравятся ему. Но какое это имеет значение, если Гаврилов поэт, печатается и уже одним этим принадлежит к числу тех полулегендарных людей, писателей, почти небожителей, чьи портреты можно видеть в книгах.

Петя любит одиночество, и его редко увидишь на улице. После школы он спешит в библиотеку, где в полупустом читальном зале, заставленном полками с книгами, одни волнующие названия которых обещают праздник, можно погрузиться в приключения Незнайки, смелого охотника Джуры или озорного Тома Сойера.

Библиотека – двухэтажное жёлтое здание, раньше бывшее Дворянским собранием, – окружена сугробами, где до дверей прорыта глубокая дорожка. Попадая сюда, Петя сразу забывает невыученные уроки, полученную сегодня двойку. Расплата за неё наступит дома вечером, а пока он волен поступать как хочет, сам себе хозяин.

И он берёт с полки книгу, забирается в уголок поближе к окну, хотя в зале даже днём горят потолочные лампы, и читает, читает. За чтением время бежит незаметно. Петя захлопывает книгу, поднимает голову, и у него непонимающий, озадаченный вид человека, только что разбуженного и насильно вырванного из приятного сна. Скоро вечер, пора и домой.

Стихи у Пети ещё слабые, и он не спешит показать их Гаврилову. Как ни мал его опыт, он понимает, что рифмы в стихах не точны, а слова какие-то вялые, случайные и никак не хотят выразить то, о чём он думает, что чувствует. Как мучительно состояние беспомощности, и где отыскать единственно верные слова?

Наверное, он ещё не похож на настоящего поэта. Он почему-то уверен, что настоящие поэты, когда пишут, бегают по комнате, хватаясь за голову и запустив в волосы пальцы, садятся и тут же вскакивают, как ужаленные, и с трагическим отчаянием рвут уже исписанные листы.

Ему хочется увидеть, как пишет Артур Гаврилов, и попытаться подражать ему. И вечером, сделав уроки, он ходит возле его дома. Снег на морозе предательски громко скрипит, и Петя боится привлечь к себе внимание. Один за другим в доме гаснут огни, свет остаётся гореть только на кухне, и Петя, решаясь, подкрадывается к дому и тайком заглядывает в щёлку между шторками.

К его удивлению, на кухне тишина и сонный покой. Гаврилов сидит за столом, подперев ладонью склонённую голову. Перед ним на электроплитке подогревается кофейник, рядом высится открытая бутылка коньяка, и можно подумать, что, выпив, поэт дремлет.

Но это не так. Другой рукой он медленно пишет на листе бумаги, потом наливает в чашку горячий кофе, плюхает из бутылки коньяк. Мальчик почти не дышит и от напряжения невольно переступает на месте. От раздавшегося в тишине тягучего скрипа Гаврилов вскидывает голову, прислушивается…

Вот уже полчаса, как «песни по заявке» не даются Артуру Гаврилову. Он привык писать вечерами, захватывая часть ночи, когда вокруг особая тишина и чуткость, когда, кажется, над миром летает ангел покоя, опуская на головы всех спящих и бодрствующих свою невесомую ладонь.

Застопорился поэт как раз на навязанной ему одноклассником тёще Огурцовой. Он сидит, борясь со сном, и вяло выводит на бумаге:
«Огурцова – молодцова, огурец – молодец». Он вспоминает, как впервые у него открылся дар к стихосложению. Сначала он не записывал стих, а сочинял про себя и удивлялся, отчего это предметы, деревья, звери и вообще все вокруг в его глазах стали казаться другими. Словно рядом с привычным миром образовался новый, воображаемый и очень интересный. Берёзки, например, были не только берёзки, а походили на девушек, солнце – на блин, колченогий кухонный стул своей худобой и скрипучестью – на соседского сварливого козла Борьку.

Артур был тогда в самом непоседливом, проказливом мальчишеском возрасте. Ему бы бегать, играть и хулиганить, а он сделался тихим, задумчивым, бродил по берегу реки, бормоча про себя.

Все ошибочно решили, что он влюбился, лишь одна мама, заметив перемену в поведении сына, смотрела на него с тревогой, боясь неизвестных пока последствий падения с горки.

«Огурцова – молодцова, огурец – молодец», – выводит Артур.

Он отпивает из чашки, но кофе с коньяком не бодрит, а наоборот, перед глазами всё затуманивается. Гаврилов не понимает, дремлет он или нет.

Отгоняя наваждение, он трясёт головой. Слышит скрип снега, очень похожий на хруст поедаемого огурца, и с удивлением отмечает, что хруст настоящий, словно возле дома ходит человек. И ходит странно – туда и обратно, не отдаляясь, словно несёт службу.

Отвлекаться нельзя, и, вздохнув, Гаврилов склоняется над листом бумаги, пишет первую строчку, а когда дело, кажется, пошло на лад, хруст стал явственно слышен под самыми окнами. Словно тот незнакомец пробрался поближе и уже издевается открыто, пытаясь помешать писать. «Чтоб тебя прорвало и затопило», – в бешенстве думает Артур, рывком бросается к окну и распахивает шторки. Хлынувший из кухни свет залил стоявшего внизу Петю, застывшего от ужаса. С минуту они рассматривают друг друга с бьющимися сердцами, затем Гаврилов закричал вглубь дома жене:
– Нина, тут к нам вор лезет. Тащи ружьё!

Когда он снова поворачивается, за окном никого нет – только пустой двор. А Петя уже мчится со всех ног по улице, боясь услышать за спиной ружейный выстрел, который переполошит всю округу. Он сворачивает на одну улицу, на другую и, задохнувшись, переходит на шаг.

Гаврилов же тем временем говорил жене злобно-плачущим голосом:
– Нет, ну каков наглец, а? Стоит за окном и смотрит.
– Кто, вор? – не понимает жена, прибежавшая в расстёгнутом халате и с ружьём.
– Наверное, не вор. Я сам толком не разглядел. Кто-то маленький и щуплый – или пацан, или баба. Может, сама тёща Огурцова.
– Что ещё за тёща? – опять не понимает Нина.
– Тамара свет Петровна, пропади она пропадом. Навязалась на мою шею. Мне её сегодня приятель по знакомству подложил. А она проверяет, пишу я о ней или нет. Но какая наглость, а? Стоит и смотрит, как у себя дома. Ни днём ни ночью покоя нет от заказчиков, чтоб вас всех затопило. Брошу всё и сбегу.
– Успокойся, Артур, ну куда ты сбежишь?
– Известно куда, я давно туда собираюсь. Меня там давно ждут.

Дома Петя неслышно раздевается, ложится в постель, натягивает на голову одеяло и только тут осознаёт произошедшую трагедию. Было жгуче стыдно, но самое страшное, что теперь ему никогда не взглянуть в глаза Гаврилову, не познакомиться с ним, не показать свои стихи. И поэтом ему не стать. Всё пропало, и ничего хорошего в его жизни уже не будет.

Под одеялом трудно дышать. Он сбрасывает его, но становится только хуже. И стыд, и обида, и позор, и своя никчёмность, казалось, только и ждали, когда он высунет голову, чтобы вместе наброситься на него. В полосах лунного света они столпились у кровати и с укором смотрят прямо в лицо.

Петя опять укрывается. Так он и засыпает, с набухшими от непролитых слёз глазами, оглушённый горем.

Но Артур Гаврилов ещё долго не спит. В доме всё успокоилось, и он опять на кухне один. Он написал поздравление Огурцовой, настроен благодушно, и теперь она видится ему милой, доброй женщиной.

Если бы не мороз, Артур ушёл бы на берег реки прямо сейчас. Говоря сегодня жене, что бросит всё и сбежит, он как раз и думал о береге, где когда-то в юности сочинил первые стихи. Одиноко бродил с затуманенной головой, размахивал руками, с лица не сходила блаженная улыбка, и хорошо, что его тогда не видела мама, а то насторожилась бы ещё больше.

Гаврилову жалко ушедшего времени, и он с тем же обиженным выражением принимается писать новое поздравление уже директору школы. Завтра среда, последний день сдачи «песен по заявке» для субботнего номера газеты, и, если не успеет, заказчики будут раздражены, и их раздражение окажется страшным.