Без этого места я не могу. Здесь в маленьком домике живёт мама, а в земле лежит отец. А главное – тут пребывает сама Матерь Божья. И это заставляет меня возвращаться сюда снова и снова.

Вчера в Дивееве праздновали Успение Пресвятой Богородицы. Сегодня с самого утра идёт подготовка к украшению знаменитой Канавки, а вечером состоится погребение Плащаницы. Каждый год в этот день в обитель стекаются тысячи людей.

На территорию монастыря привезли море цветов, теперь их надо обрезать, сортировать, составлять букетики. Возле Канавки под сенью деревьев женщины уже приступили к работе. Сёстры руководят процессом. Цветы везут и везут, работы много. Но людей ещё больше. Это тот редкий случай, когда работы не хватает на всех. Встаю тихонечко рядом с надеждой – вдруг и я пригожусь. Но боюсь, если спрошу напрямую, нужна ли моя помощь, мне откажут. Чувство меня не обманывает.

Подходит мужчина, молодой, загорелый, в белой рубашке и туфлях, улыбается, с ним дети. Предлагает помочь. Матушка отказывает: людей уже достаточно, работы лишней нет. Мужчина чуть ли не умоляет, объясняет, что ехал издалека и очень хочет послужить Божией Матери.

– Чадо, одного твоего горячего желания достаточно, – улыбается монахиня. – Матерь Божия тебя уже за это в головушку поцеловала. Прояви послушание, не настаивай!

Может, мне тоже надо послушать увещевание матушки, но оправдываю себя тем, что она обращается не ко мне, и остаюсь.

Вскоре привозят новую партию цветов, находится работа и для меня: нужно отрезать цветки от стеблей. Цветы складываем в коробки, а стебли и ненужную листву относим в кузов грузовой машины. За приятным трудом время летит незаметно. Пока готовим цветы, другие верующие украшают Канавку. Любуюсь ковром из цветов, покрывающим площадь перед Благовещенским собором. Красота! Знаю, что вечером пойдёт крестный ход и все цветы разберут, мне, как всегда, не достанется. А так хочется хоть один цветочек!

Пора идти домой, перекусить и обратно – на вечернюю службу. Убираю рабочее место, несу в машину цветочную обрезь и замечаю красную гвоздичку поверх кучи. Крепкая, красивая. И зачем её выкинули?

– Матушка, можно цветочек из мусорной кучи забрать? – спрашиваю монахиню.
– Из кучи – можно.

Благоговейно беру гвоздику и прижимаюсь к ней щекой. Вот и у меня цветочек с Канавки от Божией Матери.

Сегодня пасмурно и дождливо – не только на улице, но и в душе. К раке преподобного Серафима очереди почти нет. Обычно она обвивает Троицкий собор и заканчивается возле киосков с церковной утварью, а сейчас – всего несколько человек перед калиточкой.

Встаю в очередь, передо мной супружеская пара с ребёнком. Пожилая монахиня возле раки протирает стекло после каждого приложившегося. Увидев ребёнка, оживляется:
– Как зовут тебя, малыш?
– Гома, – отвечает мальчик.
– Как-как?
– Рома его зовут, – поправляет ребёнка папа.
– Ромочка! – с нежным восторгом восклицает матушка. Пожилые морщинки на её лице расправляются, глаза улыбаются. – Смотри, родненький, тут батюшка Серафим спит. Поцелуй его и лобиком приложись, вот так, – монахиня помогает ребёнку. – Умничка, Ромочка!

Малыш не хочет отходить от раки.

– Ты ещё хочешь батюшку поцеловать? – спрашивает матушка. – Какой чудесный ребёнок!

Ромочка прикладывается ещё раз. Матушка молится тихо, но мне слышно:
– Романе Сладкопевце, моли Бога о младенце Романе».

И чуть громче:
– Бог тебе в помощь, родненький!

Очередь продолжает свой ход, а я не могу сдержать слёз. Стыжусь этого и украдкой их вытираю. Представляю, как подхожу к раке, а матушка вопрошает:
– А тебя как зовут, деточка?
– Катя.
– Ах, Катенька! Милая, помолись батюшке Серафиму!

И я уже люблю эту чудесную матушку больше всех на свете за её доброту и ласку, обнимаю её и плачу. И вместе со слезами из меня выходит всё взрослое. Матушка гладит меня по головке своей тёплой и мягкой ладонью, и я ухожу от неё вприпрыжку маленьким и счастливым ребёнком, девочкой Катенькой.

Но, увы, я взрослая, а взрослым так не говорят. Прикладываюсь к мощам и молю батюшку Серафима, чтобы он пожалел мою грешную душу. Ведь для него не важно, что я во взрослом теле, верю – он пожалеет Катеньку.

Сыну давно семь, а я всё забываю, что ему теперь необходимо исповедоваться перед причастием.

Воскресное утро. Троицкий собор переполнен, как всегда в выходные. Стоим в очереди к причастию, и тут меня простреливает мысль: ребёнок же не исповедовался!

Исповедь идёт в правом приделе, пробираемся сквозь плотную толпу. С трудом встаём в очередь. Ребёнок у меня очень эмоциональный, подойти к незнакомому батюшке ему тяжело, почти нереально. Он никогда не называет грехи вслух, только пишет на листочке. И где же мне взять листочек и ручку вдобавок? Нет, я даже пытаться не буду в такой давке. Откажут – значит, не будет причащаться.

Очередь приближается, ребёнок вцепился в меня обеими руками, уткнулся головой в живот – даже самый ангелоподобный батюшка не отцепит. А как раз такой и стоит у аналоя. Подходим, объясняю ситуацию. Батюшка ласково улыбается, будто светится. Накрывает сына епитрахилью, читает разрешительную молитву. Как хорошо, обошлось без листочка!

На обратном пути меня останавливает мужчина и протягивает листок. Беру, говорю спасибо и иду дальше, не понимая, зачем он его дал. Ребёнок причащается, выходим из храма. Вспоминаю про листок, разворачиваю. Записка на церковном бланке: «Здравствуйте, если вы не замужем, мы могли бы прогуляться или куда-нибудь сходить. Номер телефона. Михаил».

«Михаил, ну что ж ты чуть пораньше записочку не отдал? – развеселилась я – Было бы на чём грехи написать!» И только потом пришла мысль: вот если человеку действительно что-то нужно, он не побоится трудностей: и листочек найдёт, и ручку, и записку напишет. А я вот даже не попыталась.

Молода ли я? Не знаю. Мне 34, но порой ощущаю себя двадцатилетней дурочкой. Особенно когда встречаюсь с подругами детства. В Дивееве есть такая подруга. Как обычно, при встрече мы обсудили всё, что только можно, нахохотались до слёз, даже попали в пару приключений, свойственных молодым и глупым. «Екатерина, остановись, – укоряет внутренний голос. – Ты ведь мать, жена, преподаёшь в воскресной школе. Где твоя серьёзность? Стыдно должно быть».
И мне стыдно.

Вечер. Идём с подругой по Канавке, молимся. Не знаю, как она, а я редко вычитываю 150 раз «Богородицу», как завещал батюшка Серафим. А когда и вычитываю, благодати иерусалимской не ощущаю. Видимо, дело не в количестве, а в качестве. Вот и сейчас просто иду и разговариваю своими словами с Божией Матерью, прошу прощения за свою легкомысленность. «Ну никакой серьёзности у меня, Мати Божия, я неисправима, прости! И молиться толком не умею, одно сотрясение воздуха. Эх, не видать мне благодати!»

Подходим к концу Канавки, и тут нас окликает монахиня:
– Сёстры, не хотите помочь полы в храме помыть во славу Божию?

Я будто очнулась:
– Конечно, хотим! Куда идти?

И даже как-то ревниво стала поглядывать на женщин, которые тоже изъявили желание помочь.

В Благовещенский собор мы шли, обгоняя друг друга. Было тревожно – а вдруг на всех тряпок или вёдер не хватит? Слава Богу, хватило всем.

Мы с подругой мыли придел Сергия Радонежского. Матушка смотрела на нас и улыбалась: «Грехи свои отмываете, радуйтесь».

И мы радовались. Радовались, когда мыли, радовались, когда отжимали тряпки, и когда мы закончили эту лёгкую работу, радость нас не покинула. От этой радости я не чуяла земли под ногами, когда шли домой, а внутри было легко и чисто. И тут я поняла: вот она, благодать!

Вот и 21 сентября. Сегодня мы отправляемся домой, в южные края. Упрашиваю мужа не ехать с утра, а подождать, когда окончится служба, ведь сегодня великий праздник – день рождения Девы Марии. Бегу в монастырь, со мной сын.

Что я могу Тебе подарить, Мати Божия? Ничего у меня нет. Заходим в цветочный киоск и выбираем три пушистые белые хризантемы. Идём в храм, передаём цветы к иконе Богородицы.

После окончания службы гуляем по монастырю. Опять это ощущение облаков под ногами, будто всё здесь вне времени. Никуда не хочется бежать, ни о чём не хочется думать – просто хорошо. Наверное, это веяние вечности. Знаю, что пора в путь, и буквально заставляю себя покинуть монастырь.

До свидания, райский уголок! Даст Бог – вернёмся.