Обычно малолюдный вестибюль районной больницы неожиданно оказался битком набит людьми. Печальные озабоченные лица. Мужчины понуро молчали. Женщины украдкой вытирали слёзы. Какая-то нянечка даже разрыдалась.

– Как жить-то теперь будем? – прозвучало в толпе.

Из принесённого в холл чёрно-белого телевизора, очевидно, не в первый раз за утро, прозвучало:
– Центральный комитет КПСС с глубоким прискорбием извещает, что на 76-м году жизни скончался…

Да-да! Скончался именно он, дорогой и горячо любимый Леонид Ильич, и вместе с ним скончалась эпоха.

Понятное дело, генсек был, мягко говоря, не юн. О его здоровье ходило множество анекдотов, типа «вчера в Кремле Леонид Ильич принял французского посла за испанского». Генсек гундосил, читал элементарные тексты по бумажке.

Недавно в Ташкенте на заводском митинге на него упала металлическая конструкция. Спустя много лет прочёл, что в тот день к лейкемии, подагре, эмфиземе лёгких, гепатиту, гипертонии, инфарктным рубцам и раку нижней челюсти прибавились перелом ключицы и пяти рёбер, кровоизлияние в печень… Но «дорогой и горячо любимый» выжил, очухался, даже принимал Октябрьский парад на Красной площади. Всего три дня назад!..

А вообще, скоропостижно скончалась эпоха и, как выяснилось позже, самая лучшая, самая счастливая из всех советских эпох.

В глубине души каждый из нас это понимал, а потому и царила в больничном вестибюле невыносимо гнетущая обстановка.

В больницу я пришёл, чтобы забрать из лаборатории результаты анализов комбата. В очередной раз подполковник захандрил, стал жаловаться на сердце и бубнить, что его прочат на генеральскую должность и «надо быть огурцом», я обязан поднять на ноги и поставить на уши всё местное медицинское сообщество, чтобы комбат продержался до возвращения в Крым.

– Здоров ваш командир как бык! – сказала заведующая лабораторией, вручая мне пачку бумаг, расшифрованную кардиограмму. И с плохо скрытой иронией добавила: – Ему не таблетки, а хорошая баба нужна. В моче у него сплошные сперматозоиды в поле зрения. Токсикоз, коллега! Да-да, токсикоз! А у нас половина больницы неудовлетворённых женщин! Разве это нормально?

Из больницы прибежал сразу в штаб. Так и есть, все на месте, включая командира. Политработники – замполит, парторг Макаров и комсомолец Дима Пигарев – возбуждены так, будто их наскипидарили под хвостами.

– Товарищи офицеры! – объявил вышедший из кабинета командир. – Только что связался с местными властями и штабом ЧФ. Обстановка под контролем! Работаем в обычном режиме, но сегодня в роты никому не выезжать. В 19 часов соберёмся в столовой «Сельхозтехники», там за ужином и обсудим… Начфин – позаботьтесь, чем помянуть, начпрод – изыщите дополнительные возможности для товарищеского ужина, политработники – продумайте речь, соберите все последние новости, но не сплетни! Задачи поставлены, цели ясны? За работу! Доктор, зайдите ко мне.
– Что там у меня, Вова? – спросил командир, едва я затворил дверь.
– Всё нормально, Константин Анатольевич. По анализам и ЭКГ нормально. Думаю, надо повторить мануальную терапию. Поищу…
– Дай сюда! – потребовал комбат, протянув руку к стопке результатов анализов. – Так… Так… Та-а-ак… А это что такое? Ну, в моче у меня?.. Что?

Несколько секунд я тупо соображал, что ему ответить. В самом деле – что? Ещё бы спросил – откуда у меня это?.. Однако комбат всё понял и неожиданно покраснел.

– Вот вы все без исключения по бабам, по бабам… Даже козлы-политработники… А я один, между прочим, себя блюду. А каково это, полгода без бабы? А каково, когда вокруг сплошняком – молодые, симпатичные и неудовлетворённые? Может, я не прав, Вова? Скажи честно, не как подчинённый, а по-дружески. А ещё скажи, как врач пациенту: может, это вредно – вести высокоморальный образ жизни?
– Любые крайности вредны, Константин Анатольевич.
– Вон ты как загнул. Вон как! Интересно! Поговорим об этом… Но не сегодня. Иди работай.

Офицеры всё ещё стояли в дежурке и никак не желали расходиться.

– За работу, товарищи! – поторопил парторг майор Макаров. – Все по рабочим местам. И учтите, это если кто надеется, – реставрации капитализма в государстве не будет! Партия не допустит.
– Это вы серьёзно? Это вы нам? – насмешливо переспросил капитан Топорков.
– Так! Хватит дискуссий! – включился хмуро молчавший замполит. – Расходитесь, товарищи. А вы, Вениамин Сергеевич (это парторгу) зайдите ко мне.

Замполит всегда говорил «зайдите ко мне», когда собирался кому-нибудь «вставить».

– Перебрал наш Макарка! – воскликнул на улице начальник службы горючего. – Перебрал! Теперь его зам лечить будет.
– Братцы! – перебил Родионова начпрод. – Братцы, а пойдём-ка в гостиницу, у меня в номере «набор басмача» имеется, а гастроном по пути…

В гастрономе была только водка, но нам неожиданно продали из-под прилавка две бутылки молдавского коньяка «Белый аист».

– В молодости мечтала выйти замуж за моряка! – улыбнулась продавщица.

До самого ужина просидели в номере у Витьки Топоркова. Выпили коньяк. Съели «набор басмача». Пришли к выводу, что реставрация капитализма в СССР невозможна…

В столовой «Сельхозтехники» был накрыт, можно сказать, ресторанный ужин. Офицеры входили, молча рассаживались на свои штатные места. Начфин Мисюра доставал из портфеля бутылки «Старки» и «Зубровки». Офицеры передавали бухло из рук в руки, открывали, разливали в гранёные стаканы – ровно на треть. У нас так было принято.

– Товарищи офицеры! – поднялся со своего места комбат. – Предлагаю тост за нашего ушедшего замечательного руководителя Леонида Ильича Брежнева – фронтовика, коммуниста, кормчего великой державы. Я не пророк, но скажу так: Леонида Ильича и время его правления мы с вами вспомним ещё не один раз. Светлая память Леониду Ильичу!

«Царствие небесное» и «земля пухом» в те годы публично говорить было не принято.

Молча, не чокаясь, выпили… Следующим поднялся парторг Макаров, понёс известную ахинею, в смысле – «ещё теснее сомкнём наши ряды, повысим бдительность, поднимем ответственность, сплотимся, дадим отпор, не позволим…»

Комбат багровел всё сильнее. Замполит хмуро ёрзал на стуле и, наконец, снова оборвал «Макарку».

– Константин Анатольевич, – спросил кто-то комбата. – Как вы думаете, кто?..
– Андропов! – резко ответил комбат. – Следующий будет Андропов! И это хорошо. Я ни на что не намекаю, но страна нуждается в переменах, ведь так, Анатолий Николаевич?

Замполит кивнул и опустил голову.

Может быть, это странно, но в тот вечер мы больше не говорили о политике. В основном разговоры потекли о том, что «целинную» эпопею в этом году надо заканчивать… Ковырять из подмёрзшей земли сахарную свёклу, когда страна находится на распутье? А дома, то есть на службе, проблем невпроворот… А семьи ждут…

Расходились в десятом часу вечера, изрядно подшофе. Я шёл по улице и думал, что сейчас приду в гостиницу, приму душ и пойду к Машеньке – милой девчонке 24 лет, учительнице младших классов, так похожей на шолоховскую Аксинью.

– Вова! – властно позвал комбат. – Вова, зайди ко мне!

Да-да. Разговор пошёл всё о том же, о вреде длительного полового воздержания.

– Отвечай честно! – требовал подполковник. – И пойми, на эту тему я не могу говорить ни с замполитом, ни с начальником штаба. А мне надо! Ты мой анализ видел? И учти: мы сейчас не о морали говорим, не о нравственности, а о здоровье.
– Ну, раз так, почему бы вам не ответить взаимностью на чувства Лидии Валерьевны?

33-летняя красавица Лидия Валерьевна заведовала в ЦРБ терапевтическим отделением.

– Какой прекрасный мужской экземпляр! – воскликнула она, прослушав фонендоскопом сердце комбата.

«Хорошая девочка Лида» (так прозвал её комбат) стала зазывать нас по вечерам в гости. Лидия Валерьевна прекрасно готовила и виртуозно играла на пианино. Её муж, Василий Петрович, заведовал в больнице хирургией, но изрядно и регулярно выпивал. «Кожник» Гена недавно сообщил «по секрету», что отношения между супругами неважнецкие, так что пусть комбат будет посмелее…

Не хотел об этом, но сегодня пришло время сказать.

– Вова! – воскликнул комбат. – Вова! Да я бы уже десять раз Лиду… Если бы не одно «но»… Мы бываем у них дома! И с этим её Васей я пью. Так что чувства чувствами, но это между нами невозможно.

Вспомнил, как 5 ноября ездили с Василием Петровичем и «кожником» Славой в колхоз за продуктами.

Председатель бесплатно загрузил полный багажник «Москвича» – мясо, яйца, молоко, овощные консервы, картофель, капуста, гречка, макароны… А потом ещё накрыл стол.

– Я его (председателя) с того света три года назад вернул! – объяснил на ушко Василий Петрович эту щедрость.

После четырёх стаканов Петрович сдулся и обмяк. Попрощались с возвращённым с того света председателем. За руль «Москвича» уселся тоже поддатый «кожник» Слава.

– Не боись, Вова, я потихоньку доеду, тут каких-то километров тридцать.
– А вдруг ГАИ?
– Я и начальника ГАИ в прошлом году с того света вернул. Я тут половину райцентра вернул. Не ссы, Вова! – отозвался с заднего сиденья Петрович и захрапел.

Слава доехал. Притормозил у подъезда и, уткнувшись лицом в руль, тоже уснул.

Ругаясь и причитая, выскочила из дома «хорошая девочка Лида». Я помог ей занести в квартиру продукты и втащить два невменяемых тела.

– Вот так, Володенька, и проходит в уездном городе жизнь! – вздохнула красавица-терапевт. – Может, чайку?

Всё это я вспомнил, слушая командира, а ещё подумал: «А ведь комбат прав. Нельзя ходить в гости, пить с хозяином, а потом переспать с его женой. Молодчина комбат!»

Снова поглядел на часы. Двадцать три часа тридцать минут!

– Ты чего ёрзаешь? – спросил командир. – Куда намыливаешься ещё? Полночь почти! К бабе? Вова, я даже знаю к какой! Но не скажу, кто тебя заложил. Только учти – у нас всех закладывают. Ладно, иди… И к восьми тридцати чтобы был в штабе. И был как стёклышко! Усёк?

В квартиру к Машеньке позвонил почти в полночь. Машенька открыла дверь в ночнушке, с распущенными волосами… В квартиру не впустила, от поцелуя уклонилась.

– Володенька, вы пьяны?

Стал сбивчиво объяснять, что не пьян, вернее, не совсем пьян, что день у нас сегодня в стране такой – умер генеральный секретарь, дорогой и горячо любимый…

– И это повод? – только и спросила Машенька. – И это повод, чтобы напиться? Владимир, я вас спрашиваю.

Не дождавшись ответа, Машенька перешла на «ты»:
– Иди домой, Володя. Отдохни. После поговорим.

Я шёл по ночной безлюдной улочке спящего райцентра. Окна домов уже не светились. На домах уже были развешаны приспущенные алые флаги.

…Наутро после совещания я уехал по делам в третью роту, за шестьдесят километров от райцентра. Вернулся в штаб к восьми вечера.

– Володя! – шепнул дежурный по батальону капитан Романенко. – Тут девушка приходила, вылитая Быстрицкая, только молоденькая, тебя спрашивала. Просила передать, чтобы ты к ней пришёл, когда вернёшься. Сказала – «неважно когда». А ещё комбат передал, чтобы… Эй, эй, погоди! Ты куда? Счастливчик!

…Мы лежали в тёмной комнате, прижавшись друг к другу.

– Прости, – шептала Машенька. – Прости, Вова. У меня в семье отец алкоголик, терпеть не могу пьяных мужчин. Даже выпивших терпеть не могу. А когда ты ушёл, вдруг подумала, что ещё дней семь-десять, и вы уедете… И всё, пустота… Буду ночами лежать и думать – вот бы Вовочка пришёл! Я даже следом на улицу выскочила, хотела догнать, но ты уже далеко был, а я неодетая… А знаешь, у нас в школе была линейка, и детей заставляли буквально плакать по Брежневу. Завуч накануне приказала мне провести репетицию – чтобы все плакали! Это разве нормально?.. Скажи, как ты думаешь, что нас ждёт? Что-то тревожно мне…
– Доктор! – сказал мне поутру на совещании комбат. – Доктор, вторую ночь вас нет в гостинице! А если у командира случится сердечный приступ и он умрёт? Нет, я всё понимаю, но чтоб вторую ночь подряд… Говорят, вылитая Быстрицкая!
– Не дала она мне позавчера, Анатолий Константинович, – сказал я, когда мы остались наедине. – И я вернулся в гостиницу.
– Ну так надо было ко мне постучать! Всё одно до четырёх утра маялся… Впредь так и делай. А вчера, значит, дала?.. Это хорошо! Только завтра мы с тобой к лётчику париться поедем. Ничего не планируй.
– В ледяное озеро с вашим остеохондрозом? Вам нельзя!
– А я в предбанничке посижу, похрущу грибочками, пока вы с Викторовичем ныряете… Это я к тому, чтобы завтра при мне был… А то всё Аксинья, Аксинья! Ладно, давай уж так: ночь – Аксинья, ночь – командир! Идёт? У тебя, док, командир есть, если ты чего в жизни не понял…

Спустя десять лет в Крыму я познакомился с отдыхавшей девушкой по имени Света. Не помню, как и почему, но разговор однажды зашёл о Брежневе.

– Меня из-за Леонида Ильича из школы выгнали, – сказала новая знакомая. – Каким образом? В тот день, когда Брежнев умер, в вестибюле школы выставили его портрет и всех детей заставили со скорбными лицами проходить мимо… А у меня буквально утром смешной случай приключился… И вот я иду, поравнялась с портретом и заржала безудержно, как кобыла! В тот же день меня из школы отчислили. А город маленький, школа одна… Пришлось мне к тётке в соседний город ехать, десятый класс оканчивать.
– Правители приходят и уходят, а девушки остаются, – улыбнулся я.
– Ты это о чём? К чему?
– Это я о вечном. Хорошие девочки Лиды на улице Южной живут…