Мы с Мариной поселились в деревне недавно – когда она вышла на пенсию. Так что не со всеми односельчанами я успел наладить контакт. С большинством здоровался при встрече – и только. Но Серёга – особый случай.

Они с женой Светланой жили от нас через забор, так что мы невольно становились слушателями их регулярных скандалов. Точнее, скандалила Светлана, а Серёга более-менее успешно иллюстрировал выражение «как с гуся вода». Понять Светлану, впрочем, можно: она работала медсестрой в районной больнице, часто не по одной смене. В основном её стараниями обеспечивалось обучение внезапно выросшей дочки Кати в столичном вузе.

Серёга не то чтобы бездельничал – он вечно был чем-то занят. Вот и нам с Мариной, например, он однажды отличнейшим образом починил водопровод, когда вызванный специалист только руками развёл. Но проявлял себя Серёга нестабильно, положиться на него Света не могла.

Кроме того, он, конечно же, выпивал. Дома на распитие спиртного наложено табу, поэтому пил Серёга либо у кого-нибудь из деревенских, либо в станционном посёлке. Иногда утром, идя на станцию по шаткому мостику через узкую горловину нашего озера, я встречал его, неумолимо движущегося навстречу.

Взгляд Серёги был торжественно-стеклянен. Он издалека салютовал мне сжатым кулаком и кричал:
– Вес взят!

Поравнявшись, командным голосом интересовался:
– Как оно?

Моего ответного бормотания не слушал и не слышал, но так же отчётливо сообщал куда-то поверх моей головы:
– На борту всё олрайт!

Я наблюдал эту практически неизменную сцену, наверное, с дюжину раз.

Иногда, если Светланы не было дома, он приходил выпить к нам. Например, возвращался вечером в темноте домой после какой-нибудь шабашки и, проходя мимо нашей слегка освещённой веранды, кричал:
– Бельчата, я сейчас к вам!

Днём он почтительно называл нас с Мариной полными именами – всё-таки мы на полтора десятка лет старше. Но в темноте мы всегда становились почему-то «бельчатами».

Отнекиваться бесполезно. Погромыхав у себя вёдрами и тазами, покормив живность, Серёга вырастал на наших ступеньках и застенчиво ставил на стол бутылку. Выпив, пускался в воспоминания. Например, как они со Светой, ещё женихаясь, ходили на байдарках по Ладожским шхерам, и она, сидя первым номером, спиной к нему, уже тогда непрерывно его пилила.

– Веришь, думал иногда – дать ей, что ли, веслом по башке? Да ведь не выловлю потом, дуру.

Взгляд его затуманивался одновременно светлым воспоминанием о молодости и таинственным облачком упущенных возможностей.

– Или вот в армии, например, – внезапно менял Серёга тему. – Приехали однажды на учениях на авиабазу, – я уже знал, что Серёга служил в десанте, – а мороз страшный, сугробы чуть не по пояс. Стоим на лётном поле, дрожим. Начальник базы нашему комбату говорит: «Я сейчас распоряжусь, чтобы ваших людей разместили». А комбат ему: «А зачем десантников размещать? Батальо-о-он! Занять круговую оборону аэродрома!» Ну, окопались в снегу, ничего, даже поспали. Кто-то поморозился, конечно, – и Серёга замирал, словно поражённый масштабом трагической лихости того поступка.

А потом Света от него ушла. То ли просто накопилось, то ли Серёга особенно удачно «выступил» – он так и не рассказал. Мне за его молчанием показалось, что у неё появился более надёжный вариант, но врать не буду – не знаю. Уходя, Светлана сказала мужу какие-то унизительные, невозвратимые слова, как это зачем-то умеют женщины. Но особенно подкосило его, что дочь-студентка решила обозначить свою позицию. Заявила, что ничего хорошего от отца не видела и общаться с ним больше не желает. Кажется, даже Светлана поморщилась от неуместности сказанного ребёнком.

После развода Серёга гудел дней десять. Проспавшись, отписал бывшей жене свою комнату в райцентре и завёл гусей. Не счесть, сколько лекций о гусях я выслушал от него в тот период. Гуси, наглые и откормленные, ходили по улице строем и хватали всех за пятки. Потом их помял, играя, соседский пёс Бим, и Серёга, бешено вращая глазами, носился по деревне с топором, обещая его зарубить. Я за Бима не особо беспокоился – для того, чтобы найти его, Серёге достаточно было просто заглянуть в соседский двор. По деревне он бегал, только чтобы выгнать из себя всю обиду, растерянность и злость – и вовсе даже не на собаку.

Гуси как-то выправились, а вот Серёга – нет. Видно было, как ему плохо, особенно из-за дочки. От отчаяния и пустоты он однажды даже привёл домой двух молоденьких, как он сказал, «стюардесс». Сутки они визжали, по-детски некрасиво матерились, робко издалека кормили гусей, тискали Бима, а потом уехали.

Выйдя наутро из дома, Серёга осуждающе посмотрел на меня и строго качнул головой:
– Н-да.

Словно это от меня только что уехали невоспитанные «стюардессы».

Когда началась СВО и некоторые соотечественники из телевизора спешно засобирались в Грузию и Армению, Серёга сказал, что ему такое не подходит.

– Я бы в Аргентину уехал, – заявил он неожиданно.

Впоследствии тема отъезда в Аргентину всплывала неоднократно и обрастала деталями. Если послушать Серёгу, выходило, что это вполне реалистичная затея. Он приводил какие-то довольно подробные финансовые выкладки, и получалось, что открыть там ферму для него абсолютно возможно и даже очень перспективно.

– А тётки? – продолжал он рекламировать страну своей предполагаемой релокации. – Ты знаешь, что такое настоящая бразильская ж…?

У Марины бровь ползла вверх, я поспешно кивал, что в курсе насчёт латиноамериканских задниц, и даже не уточнял, что Аргентина не Бразилия – лишь бы только Серёга не стал вдаваться в подробности.

Началась и закончилась мобилизация, некоторые из уехавших в Армению уже вернулись, а Серёга всё разрабатывал идею Аргентины, словно серебряную жилу, давшую этой стране название. Он даже показал мне купленный в райцентре самоучитель испанского, который, впрочем, не открывал – зачем, мол, на месте разберусь.

А однажды летом он позвонил мне с незнакомого номера и сказал, что всё наконец продумал и устроил и прямо сейчас улетает-таки в Аргентину. Вернётся года через два, как только с фермой всё наладит на новом месте. Меня попросил кормить его гусей и кур:
– Там в сарае корма пока хватит, а потом я денег вышлю. Если не трудно, конечно, – добавил он галантно. – Ну, пока!
Несколько ошарашенный внезапным поручением, я стал по выходным кормить птиц. По будням, когда уезжал на работу, это делала Марина.

Месяца через три, вернувшись вечером, я увидел жену, переговаривающуюся через Серёгин забор со Светланой. Женщины перевесились рядом с двух сторон через чахлый штакетник и общались, глядя не друг на друга, а куда-то за спину собеседницы.

– Здорово! – приветствовала меня бывшая соседка. – Вот приехала, послежу за хозяйством.

Я неопределённо качнул головой, не зная, как реагировать.

– А я Маринке щас рассказываю. Гусь мой, представляешь, в Артёмовске! Мне Олька, массажистка наша, в четверг фотку брата своего показывает – он добровольцем ушёл. Стоит там, пятнистый весь, с ружьём. А рядом, смотрю, ёксель, мой Серёня, в шлеме каком-то дурацком. У всех шлемы как шлемы, а у него недоразумение. А впрочем, какая голова… Их там, оказывается, в части трое из нашего района, вместе держатся. Я и не знала, представляешь. Я же с ним ни словом не обмолвилась уж года два. Он раньше звонил иногда, я не брала трубку. Катьку пинала, чтоб с отцом пообщалась, но она не хочет. Неужели он и вам не говорил?

– Нет, он вроде в Аргентину уехал.
– Ой, – захохотала Светлана, – он мне этой Аргентиной в молодости весь мозг вынес!
– И что ты будешь делать? – осторожно спросила Марина.
– А что мне остаётся? Написала ему через Олиного брата: жду, мол. Обещал передать. Его-то номер не отвечает.
– Да, он и мне с чужого звонил.
– Вот, приехала ждать, – Светлана вздохнула и коротко ругнулась. Не зло и не весело, а просто утвердительно, что ли.