Канун 1961-го, мне шесть лет. Папа и мама молоды. До сих пор томлюсь ностальгией по тому времени, когда родители были ещё полны сил и давали ощущение тепла и защищённости. И это никогда-никогда больше не повторилось.
Итак, родители приглашены к друзьям на встречу Нового года и берут меня с собой!

Моя мама – модница. Подготовку начала за месяц. У знакомой портнихи сшила два чудесных платья – нежно-бирюзовое и строгое чёрное. Оба из мягкой тончайшей шерсти, украшенные вышивкой из блестящего бисера. Как же мама выберет, какое из них надеть? Это же невозможно! Рядом примостились лаковые туфли-лодочки, тоже сверкавшие бисером.

Вместе с этими волшебными вещами в квартире поселилось ожидание. Нового года? Чуда? И каждый день оно росло – так действовали на моё воображение принесённые мамой шоколадные конфеты «Мишка на Севере» и «Белочка». Их запах буквально сводил с ума. Даже ночью я не могла уснуть, потихоньку звала отца, будто бы включить ночник (зелёный такой грибок-абажур), а сама шептала: «Папа, конфетку!» И папа приносил «Мишку», я съедала вкуснятину под одеялом, чтобы мама не узнала и не отругала обоих. После чего счастливой засыпала.

В те дни на полированной крышке радиоприёмника «Ригонда» появлялась то коробка воздушного бело-розового облачного зефира, то вазочка с солнечными мандаринами. А потом отец привёз на моих санках заиндевевшую сосну, которая, отдохнув и расправив ветви, заняла половину большой комнаты. Она запахла так, что померк даже конфетно-мандариновый дух. И тогда я поняла: чудо уже на пороге.

С тех пор декабрь с его предновогодними хлопотами для меня месяц особенный. Месяц ожидания какого-то волшебства. Даже сейчас, когда большая часть жизни пройдена.

Тихо, тихо! Не спугните чудо! Оно уже за окном, бьётся мягкими снежинками-бабочками в стекло.

Достали ёлочные игрушки. Их ещё не много в нашей молодой семье. Ватные Дед Мороз и Снегурочка в нарядных шубах, румяные, все в блёстках. Пластмассовые грибы и зайцы, космонавты и котики. Звезда  – большая, красная, как на Спасской башне. И волшебные стеклянные шары! Тогда всё было натуральное, если шар – то обязательно стеклянный. К нему надо относиться бережно. Если вдруг соскакивал с сосновой ветки, то разбивался, взрываясь яркими брызгами, опасно острыми, отражающими комнату сотнями маленьких зеркал.

И вот, кажется, приготовления закончены. Я полна предвкушения: завтра наступит Новый год, и всё будет не так, как сегодня, наступит новая жизнь, волшебная и прекрасная! Накануне мама сделала причёску – высоко взбитый шиньон, украшенный замысловато уложенными локонами, как у ведущих «Голубого огонька». Эту ночь мама спала в неудобной позе: лёжа на животе, положив подборок на сложенные ладони. Шиньон за ночь так и не коснулся подушки.

Я открываю глаза. За окном светло, идёт снег. Сегодня Новый год! День пролетает в суете: мама что-то режет, строгает, закладывает в кастрюльки. Оба платья висят на плечиках. Лодочки в ожидании. Шиньон воинственно бодр. Наконец наступает вечер. Силы на исходе. Для меня приготовлен костюм: что-то белое, ватно-блестящее. Папа готов первым: чёрный костюм, белая рубашка – беспроигрышный вариант. Я облачена в белое, до сих пор не помню, кого изображала. Ангела? Зайчика? Снежинку? Тем более что изображала недолго.

Мама решительно надела бирюзовое платье, упаковала лодочки, тряхнула шиньоном. Готовы!

Выходим на улицу. Искрятся звёзды и выпавший снег, светят фонари, а под ногами – лужи! Мы пробираемся сквозь мокрое месиво, идти непросто. И вдруг моя ладошка выскальзывает из отцовской, ноги летят сначала почему-то вверх, к звёздам, а потом резко вниз  – к луже! Затем в воздухе появляется летающая кастрюлька с чем-то ярко-свекольным и тоже отправляется ко мне в лужу.

Родители в ступоре. Последняя свекольная клякса проникает сквозь расстёгнутую мамину шубку, приземляется на бисерную бирюзу. Я барахтаюсь в ледяной луже, реву, чувствую, как снизу ледяная грязь взбирается по моему бело-ватному великолепию, а свекольные кляксы злорадствуют поверх этого безобразия.

На авансцену выступает папа. Он поднимает меня из лужи, накрывает своим пальто, другой рукой хватает маму под руку и тащит назад, к подъезду. Мы возвращаемся домой.

Там свет и тепло. Трезвонит телефон. Нашу семью уже потеряли. А у нас форс-мажор! Срочно ребёнка в горячую ванну! Ну и пусть костюм испорчен. Новый год не отменяется. Бирюза дождётся химчистки, на ринг выходит универсальное чёрное. Честь шиньона не затронута. Жизнь продолжается!

В гости мы опоздали, но только не на встречу Нового года. Нас приветствовал дружный смех, ждал хлебосольный стол. Зазвучала любимая песня моего папы «Марина, Марина, Марина!» – из-за неё он и назвал меня Мариной. Через несколько минут опоздавшие уже отплясывали под «Ригонду».

Среди гостей  – мои друзья Аркашка и Вадик. Они важные и нарядные, не то что я, растёртая полотенцем после купания в ледяной луже и переодетая в клетчатое платье из красной шотландки и будничные коричневые колготки. С этими мальчиками связаны мои новогодние желания, которых у меня три, и ни одним из них нельзя пожертвовать. Поэтому я никак не должна уснуть до наступления Нового года и успеть загадать все желания, пока бьют часы. А ещё в нашей банде есть Ирка, не могу сказать, что подружка, но жизнь с ней меня то и дело сталкивает. Все оказались здесь, понятное дело, с родителями.

Коротко представлю детскую компанию. Вот Аркашка. Он самый младший – ему ещё нет четырёх лет, живёт в нашем подъезде. Аркашка белокожий, синеглазый, с длинными светлыми кудрями, похож на розового пупса, которые продаются в магазине игрушек. Аркашкина мама отпускает ему длинные волосы и одевает как девчонку. А мама у Аркашки необыкновенная, она – балерина. Танцует в детском музыкальном театре. Мы иногда ходим на эти спектакли.

А с Вадиком мы ровесники. Он мальчик серьёзный, не то что Аркашка. И, кажется, я его люблю. Это значит, что хочу постоянно быть рядом и заботиться о нём, например стирать носки. Правда, не представляю, как это делать, но мысль такая посещает. Вадик одет аккуратно и причёсан, в отличие от некоторых. И в свои шесть лет уже читает! А Ирка – внучка моей няни Архиповны, ужасная зануда и «серая мышь». Она учится в седьмом классе и ещё занимается музыкой, играет на чёрном пианино, которое стоит у них в квартире.

И вот в тот удивительный вечер мы оказались вместе и вскоре были отправлены в соседнюю пустующую квартиру, чтобы никому не мешали. Там тоже стояла наряженная сосна под потолок. Мы затеяли игру: ведущий прятал какую-нибудь вещицу на необъятном дереве, а остальные искали. Кто из моего поколения не играл в такие новогодние прятки! Это же здорово. К тому же вот так, в играх, развлечениях и поедании лакомств, пропустить наступление Нового года невозможно. На детском столике стояли стеклянные бутылочки с ситро и лимонадом. Вазочки с шоколадными конфетами. И, конечно, мандарины! В общем, никто и не вспоминать о сне.

И всё это время я думала о своих желаниях. Три я точно успею загадать, но как же быть с остальными?

Когда родители, румяные от танцев и шампанского, позвали нас во «взрослую» квартиру, мы услышали весёлые возгласы: «Друзья, наполняем бокалы! Новый год наступает!» Я в замешательстве твердила: «Три желания, только три!» И вот все участники праздника собрались вокруг стола; взрослые подняли сверкающие бокалы с советским полусладким шампанским; а мы – фужеры с лимонадом. Из телевизора, того самого, с закруглёнными углами и выпуклой линзой экрана, раздалось «С Новым 1961 годом, дорогие товарищи!» – и начался бой курантов.

Я, вцепившись в ножку фужера, закрыв глаза, скороговоркой зашептала: «Вадик, прости меня, я предательница! Аркашка, прости за медведя! Архиповна, прости, что голубая миска разбилась, – пусть она склеится! Ирка, я никогда больше не назову тебя мымрой!» Это было уже четвёртое, не запланированное и не совсем желание, а обещание, которое просто вырвалось…

Куранты смолкли. Я открыла глаза: Новый 1961 год наступил!

…За каждым из тех моих «прости» стояла своя история. Когда-нибудь я каждую вспомню во всех подробностях и запишу.