Наткнуться в лесу на потерянные охотничьи патроны – дело самое обычное. Если они не промокли и не повреждены, можно смело использовать хоть прямо сейчас, даже ржавые. В последние лет десять мы их находим даже чаще, чем раньше. Наш-то брат охотник патроны бережёт, глупышом не расходует. Патроны денег стоят, а деньги в деревне сами в карман не текут. А вот городские патронов не жалеют – приезжают охотиться, жарят шашлыки, напьются, придурки, потом палят по пустым бутылкам и банкам. Особенно много палят, когда ничего не добудут. Там и теряют патроны. Иногда находишь штук пять-шесть.

Но так бывает только на ближних делянках, городские не любят забуриваться слишком далеко в лес. А вот найти потерянный патрон в глухой тайге – большая редкость. На один такой мы и наткнулись прошлой осенью с Саньком у Чёрного ручья.

Санёк первым его приметил: глядит – в листве что-то блеснуло. Поднял: 16-й калибр, пулевой. Конечно, обрадовался – всё-таки халявный боеприпас, к тому же нечастый для наших мест. Но вот что самое удивительное: патрон новёхонький, даже капсюль не заржавел, будто его здесь только вчера обронили.

А Чёрный ручей, нужно сказать, место неблизкое, буреломное, топи повсюду. Не зная троп, тут пропадёшь. Добираешься сюда целый день: с рассветом вышел, лишь к закату, дай бог, придёшь. Чужие здесь не ходят, только наши деревенские заглядывают изредка, да и то всего несколько человек. Мы ходим с Саньком на Чёрный ручей за дикими гусями, и ещё два-три деревенских мужика наведываются в сезон за клюквой.

Мы с корешем сломали всю голову: кто же мог обронить патрон? Почти у всех наших ружья самого распространённого, 12-го калибра. Шестнадцатый только у Санька и ещё у одного мужика, но тот на Чёрный ручей не ходит, да и нога у него больная. Следов чужого пребывания мы тоже не обнаружили.

Санёк внимательно осмотрел находку, на меня как-то странно глянул и говорит:
– Вовки Антипова патрон. У него как раз такие и были – с бурыми гильзами. Больше некому было оставить.

Тут и я всё сразу вспомнил.

Вовка Антипов был хорошим охотником. Тихий, немногословный, хозяйственный и на лицо не урод – такие бабам глянутся. Вот только жена ему попалась стерва. Взял Вовка из райцентра одну разведёху. Здесь этим никого не удивишь, у нас почти все замужние бабы «пришлые». Местные девки, едва вырастают, обычно сразу уезжают в город на учёбу или за сладкой жизнью. В деревне мало кто остаётся.

Жил Вовка с женой первое время хорошо, не собачились. Детей у них не было. Но потом начались упрёки, скандалы, недовольство. Видно, наскучила его бабе деревенская жизнь, пусть даже и с золотым мужиком. Стала она всё чаще в город уезжать: то на рынок, то по магазинам, то в поликлинику по женским делам, то ещё по какому-нибудь неотложному поводу. А на самом деле хвостом крутила, в деревне ведь тайны не скроешь. Нашла в городе какого-то козла, их вроде даже видели вместе.

Почему она сразу не ушла от Вовки, никто не знает. Может, боялась мужа, а может, её что-то здесь держало. Вове и говорили, и намекали, да только он виду не подавал, жил с женой, будто ничего не происходит. А потом случилось вот что.

Ушёл Вовка в лес на охоту по осени и пропал. Первое время его никто не искал – мало ли, может, мужик ушёл на промысел. Люди, бывает, в сезон по нескольку недель в тайге живут, добывают зверя или дичь. Да и жена не слишком переживала: ушёл муж на охоту, что тут такого? Лишь когда ударили первые морозы, забеспокоились о Вовке. Ходили в лес, искали, но мужика словно след простыл.

Нашли его лишь весной, когда снег сошёл. Точнее, то, что от Вовки осталось, – тело потратили птицы и зверьё. Вот прямо здесь, у Чёрного ручья, и нашли. Видно, кончилось Вовкино терпение, не смог больше выносить шашни жёнушки, не выдержал. Ушёл в самую глухомань, приставил ружьё к подбородку и выстрелил. Помню, мы все тогда выпали в осадок, никто от Вовки такого не ожидал.  Он всегда был спокойным, рассудительным, толстокожим – и вдруг такой жуткий поворот!

Следователи добирались до Чёрного ручья на болотоходе. Выяснили, что у Вовки не с первого раза получилось – судя по всему, ружьё давало осечку, он менял патроны, пока не застрелился. Несколько целых патронов нашли вблизи от тела. Наверное, служивые не слишком усердствовали с поисками и один патрон не заметили. Ну, их можно понять: чего рыться в лесу, картина инцидента ведь налицо.

Жена Вовки после похорон сразу уехала, и больше в деревне её не видели. Но поговаривали, что неспроста Вовка себя кончил. Бегала его благоверная к местной бабке, Сомихе, хотела отвадить надоевшего мужа. Та, мол, что-то сделала, какой-то обряд провела, чтобы к мужику пришла смерть. Некоторые бабы считали, что Вовка погиб, потому что Сомиха прокляла его ружьё или нашептала чёрное заклятие на патроны.

Не знаю, может, это и россказни, но старики уверяли, что по молодости к этой бабке кое-кто из деревенских мужичков тоже ходил, она заговаривала их на удачную охоту или рыбалку. И такому охотнику-рыболову добыча словно сама шла в руки.

Денег бабка за услуги не брала, но ставила условие: удачливый охотник должен поделиться с ней дичью или зверем. Но раз Сомиха умела заговорить охотника на удачу, то, по идее, и беду могла заслать запросто. Старики вспоминали, что с Сомихой лучше было не ссориться, иначе с тобой обязательно какая-нибудь беда приключится. Попадались те, кто утаивал от старухи оговорённую часть добычи, объяснял, что пришёл в деревню с пустыми руками. Но после обмана либо заболевал, либо ломал руки-ноги, либо с ним случалась ещё какая-нибудь беда.

Но это я отвлёкся. Расскажу о том, как мы с Саньком возвращались в тот раз с Чёрного ручья. Вышла целая история.

Идём, вспоминаем Вовку. Сделали в середине пути небольшой привал, помянули спиртом – оставалась малость во фляжке. Санёк такой довольный, вытащил из ружья патрон с дробью, а Вовкин сразу зарядил.

– Пулевых-то с собой не взял, а тут как раз подфартило, – говорит.

А мне как-то не по душе от его слов. Вроде бы я и сам охотник и точно так же поступил бы, найдя патрон в тайге, но понимаю каким-то десятым чувством, что зря Санёк подобрал этот привет от Вовки.

– Слушай, Сань, выкинь ты его, – советую. – Вдруг и вправду его Сомиха заговорила.
– Ну ты, брат, даёшь! – усмехнулся Санёк. – Совсем кукушкой ослабел. Ты что, веришь бабьим байкам? А патрон хороший, жалко такими разбрасываться.
– Ты будто последний сухарь доедаешь. У тебя же ещё есть такие.
– Ну есть, – хмыкнул Санёк. – Но в деревне. А если по пути попадётся кабан или кабарга? Тут же и опробую.

Махнул я рукой – убеждать дружбана бесполезно. Потопали дальше молча.

Увы, ни дичи, ни зверя, как мечтал Санёк, нам по пути так и не встретилось. Да и неудивительно – всё же конец сезона. И на Чёрный ручей сходили считай что зря – гусей не застали. Подстрелили пару уток, вот и вся удача. Но уток можно добыть и на лесных озёрах поблизости от деревни. Правда, ноги размяли, мшистым болотным воздухом надышались, а он считается целебным.

Бредём с Саньком перелесками. Лес редеет, потянулись старые колхозные поля – деревня совсем недалеко, километра три осталось. А вот уже видна изгородь выпаса. Это считается границей деревни. На поле за изгородью ещё можно охотиться – стрелять вальдшнепов или тетеревов, они любят сюда слетаться. Но по неписаному правилу охотник, пройдя за изгородь, обязан разрядить ружьё – с заряженным оружием ходить по деревне нельзя. Мы все так сызмальства воспитаны.

Я быстро вытащил из своего «Ижа» оба патрона с дробью-«тройкой», убрал в патронташ. Санёк тоже схватился за ремень своего ружья, и тут грохнул выстрел. Я поначалу ничего не понял, пока не увидел кровь, брызнувшую на высокий Санькин сапог. Как такое могло получиться?

Санёк завалился на бок, я выхватил его ружьё, быстро разрядил второй патрон – он оказался с дробью. Значит, бахнул Вовкин! Вот же ёлы-палы!

– Живой? Погоди, дай стащу сапог, – я стал аккуратно снимать.
– У-у-у! – Санька взвыл от боли.
– Терпи, мы почти дошли.

Пуля пробила сапог и ушла в икру. Судя по всему, вырвала клок мяса.

Медлить нельзя. Я кое-как затянул рану тем, что было в карманах, – бечёвкой. Взвалил Санька на плечи и потащил домой. Ружья пришлось оставить у границы деревни.

– Только не тряси ногу, – умолял дружбан, но мне было не до телячьих нежностей. Тащу, а сам думаю: хорошо бы застать фельдшерицу, не дай бог она свалила в город на выходные. Хотя чем она поможет? В её аптечке лишь йод, бинты, жгуты, ну и какой-нибудь стрептоцид. А это добро и так почти в каждой избе имеется.

Доволок я Санька до нашего ФАПа, фельдшерица, к счастью, была на месте. Оказала первую помощь, промыла рану, вызвала скорую из района. На следующий день Санька увезли в больницу. На его счастье, пуля не задела кость, но повредила сухожилие. Санёк долго восстанавливался. Да ещё обиду на меня затаил – мол, это всё я накаркал. Ну а я-то тут при чём?

Как мог произойти тот злополучный выстрел, до сих пор не понимаю. Санёк – опытный охотник, у него ружьё всегда на предохранителе. Как же так случилось, что предохранитель был снят? За Саньком такое никогда не водилось. Его хоть в три часа ночи разбуди, хоть после трёхдневной пьянки, он никогда технику безопасности не нарушит. А тут такое… Да ещё ружьё нёс стволом вниз, дурилка.

Выходит, прав я оказался – не принёс Вовкин патрон счастья Саньку. Но вот что не выходит у меня из головы: и Вовки нет уже больше двадцати лет, и ведьма Сомиха давно померла, а тот патрон почему-то выглядел так, словно его вчера купили в магазине и вытащили из коробки. Странное дело, необъяснимое. Видать, Вовкин патрон действительно был заговорённый.