Марьванна так психовала в очереди – чуть не родила. В отделе косметики объявили распродажу, а у Марьванны сухая увядшая кожа. Девица впереди набрала целую корзинку баночек и тюбиков со скидкой. А продавец ей:
– Скидка действует на крема для жирной и комбинированной кожи, а у вас только для жирной. И вот тут: скидка на гель от прыщей, а у вас от прыщей и чёрных точек.

Свидетелями тайны жирной прыщавой, в чёрных точках, девичьей кожи стала вся очередь. Конфликтующие стороны пошли смотреть ценники. Образовался затор, хвост зазмеился на половину зала.

Продавец и девица вернулись и приступили к дальнейшей ревизии содержимого корзины. Марьванна, взопрев в шубе, не выдержала:
– Сколько вам не хватает, я доплачу.

Она не собиралась платить, щас, просто нужно усовестить молодую нахалку. Та огрызнулась:
– Не нужны мне ваши подачки!

И вот тут у Марьванны сдали нервы. Она кричала, что здесь не оптовая база, чтобы грузить полные тележки, как перед концом света. Хотя сравнение некорректное: кому перед концом света нужны молодость и ухоженность? Ловцы красоты как раз таки рассчитывали на долгую счастливую жизнь…

В фильме «Белые росы» сосед Тимофей говорит Федосу: «Я нервный, псих. А психи – век короткий». Это про Марьванну: сплошной комок оголённых нервов, того гляди кокнет инсульт.

Знакомая парапсихолог объясняла: каждому в жизни даются испытания, которые для него особенно трудны. Так мудрый учитель заставляет нерадивого двоечника в который раз переписывать проваленную контрольную. И если мы не усваиваем урок, не принимаем испытания со смирением и кротостью – учитель снова и снова нас в них будет возвращать. Пока урок не усвоен хотя бы на троечку с минусом.

Неисповедимы пути Господни. Кто-то из эстрадных комиков говорил: «На вещи надо смотреть ширше и глыбже». Вполне возможно, судьба берегла Марьванну. Не задержись она из-за девицы, выйди на улицу чуть-чуть раньше – возможно, тут бы на неё с крыши и рухнула поджидавшая её роковая глыба снега. Или в остановку, на которой она ждала трамвая, мог врезаться «жигулёнок» с обдолбанным торчком и превратить Марьванну в бифштекс с кровью.

Парапсихолог лично знает такие случаи. Одна нервная дама опоздала на поезд, а поезд – на-поди – попал в крушение. Другому дядьке не хватило места в последнем фуникулёре, тоже психовал. А переполненный вагончик возьми и сорвись в пропасть.

Как хорошо и просто она всё объясняла. Марьванна мысленно поблагодарила судьбу и нахальную девицу-спасительницу.

Наша героиня и с мужем развелась из-за нервов. Мучилась, мучилась – и развелась. Все годы он её дико бесил: и в постели, и как тапкой на ноге трясёт, и в ванной горланит – как вилкой по сковороде, как ножом по стеклу. Прикладывала ладони к вискам, морщилась.

Уходя муж сказал:
– Ты, Маша, ни с кем не уживёшься. Только с волками жить, по-волчьи выть.

И хлопнул дверью. Одиночество не принесло облегчения – выяснилось, что муж ни при чём. Всё вокруг по-прежнему вызывало раздражение. Вся жизнь была – ножом по стеклу.

Утешением и радостью являлся лишь громадный алабай Жуля, Жульен – Марьванна неровно дышала к крупным породам. Но собачья жизнь скоротечна. И хозяйка долго потом натыкалась то на обгрызенную крышку от мусорного ведра, то на наивно спрятанный под кроватью мячик, горько оплакивала.

Однажды чистила память автоответчика, на заднем фоне раздался милый Жулькин лай – нечаянно записался. Марьванна так рыдала, так рыдала. Муж – тогда ещё муж – обижался: «Ты по мне так плакать не будешь». Парапсихолог советовала завести новую собаку. Нет-нет, вторую смерть питомца она точно не переживёт.

А пока успела переругаться с соседками, с лечащими врачами из районной поликлиники, с продавцами из ближнего супермаркета, с водителями и пассажирами маршрутки.

А так Марьванна была типичная городская пенсионерка. Участвовала в соцопросах и дворовых стихийных митингах. Её напористую грамотную речь можно было услышать в вечерних репортажах по телевизору: грозно надвигалась на оператора, тот пятился с камерой.

Как все дамы 60+, трепетно относилась к своему здоровью. А оно в последнее время страдало от температурных перепадов, магнитных бурь и скачков атмосферного давления. У Марьванны и к прогнозам погоды были претензии: из них в последнее время сделали жупел, страшилку. Даже фамилии синоптиков факирские, будто с цирковых афиш: Вильфанды, Леусы, прочие воланды от метеорологии…

Их заклинания напоминали шаманские: чёрные метели и тропические ночи, фиолетовое лето и радиационные зимы… Всё у них было «адское», «аномальное», «апокалиптическое», «экстремальное», «лютое»… Луна кровавая, жара багровая, солнце агрессивное. И всюду тепловые взрывы, циклоны-«матрёшки», ураганы-«трансформеры».

Заголовки вырви глаз: Надвигается свирепый скандинавский «викинг». Нет, это не объявление войны от северного соседа, а всего лишь порывы ветра с дождём. Пыльный дьявол – не крутой вестерн, а усиление ветра перед грозой. Парниковый котёл – тут сразу возникала аналогия с войной.

«Город превратится в раскалённую сковороду». «Пекло убивает». «Горожане задыхаются как в парной бане». Стивен Кинг курит в сторонке и с досадой давит окурок каблуком.

Бедная больная, без того издёрганная и расшатанная нервная система Марьванны – давайте её окончательно добьём. Лишь изредка – как прохладная рука на пылающий лоб, бальзам на сердце, мёд в уши – донесётся тихий человеческий голос из прошлого: «Прохладная погода ожидается… Заморозки по ночам характерны… Столбики термометров опустятся до минус… Днём не выше плюс…»

В довершение прибежала соседка.

– Ивановна, началось! Над городом ядерный взрыв!

И тычет газетой, а там огненный атомный гриб в полнеба, в клубах розово-жёлтого дыма. Марьванна надела очки, отобрала газету: да это всего лишь освещённое закатом кучево-дождевое облако, такое зовут «наковальня».

Марьванна тогда наорала на соседку. Привела в пример товарища Сталина. У него разговор был короток: паникёров – к стенке! Потому и железный порядок был в стране, и даже погода стояла по стойке «смирно».

Без твёрдой-то руки и климат распустился, безобразничал. Позавчера минус тридцать, вчера плюс пять, а сегодня небо опрокинулось на город невиданным снегопадом. Марьванна с трудом отворила заваленную дверь подъезда. Каждое утро она занималась спортивной ходьбой в сквере.

Плечи оттягивал тяжёлый рюкзак – в передаче про здоровье рекомендовали набивать его кирпичами. Гарантировал прямую осанку, сжигание калорий, укрепление грудной клетки и брюшного пресса. Полагалось начать с одного кирпича и постепенно довести количество до трёх-четырёх. Марьванна заменяла кирпичи томами Большой советской энциклопедии.

Как первопроходец, проваливалась в тяжёлом плотном снегу. Эх, где дворничиха тётя Мирьям из детства, под чьи утренние скребки лопатой маленькая Машенька только засыпала слаще? Идёшь в школу – скрипучий, сверкающий под фонарями скверик будто с новогодних открыток Зарубина.

За спиной Марьванны, как привязанный, тарахтел мини-трактор, жутко бесил. Она вскарабкалась на снежную обочину, чтобы пропустить, – трактор закопошился на парковке. Свернула в переулок – не отставал, полз следом, как навозный жук. Спряталась в чужом дворе – крошка-маньяк и тут её загнал в сугроб.

– Вот прицепилась, дурацкая железяка!

Марьванна, как все одинокие люди, разговаривала с неодушевлёнными предметами. Чтобы успокоиться, переключилась на поверхностное дыхание. А какое дыхание, когда снегу по колено?

Недавно пенсионерки взяли в кольцо директора «управляйки», хотя он пытался от них улизнуть. Высказали и про сквер, и что нет возможности соблюдать ЗОЖ, и что нажалуются мэру.

Довели мужика до того, что, прячась за свой автомобиль, он прокричал: почему бы в такие аномальные снегопады пенсионеркам не совместить приятное с полезным и не вооружиться лопатами? Помочь, так сказать, родному городу. Чем не ЗОЖ: свежий воздух, физическая нагрузка – польза и себе, и людям.

– Женщины милые, вон вы какие у нас молодые, стройные, красивые, хоть сейчас замуж! Кровь с молоком, энергия брызжет! Что стоит взять лопатки – ать-два? В подвале их всем хватит.

Лучше бы он этого не говорил. Пенсионерки взвыли и замахнулись острыми палками. Зычно кричала Марьванна:
– Щенок, да ты под стол пешком ходил… Заслуженные… Государству… Погни горб с наше… Свою вип-стоянку, небось, чистите, шлагбаумом отгородились. Машинки-то не дешёвые… Снег им чисти, а сами денежки… Нашли дур.

Директор закрывал голову руками:
– Да я… Ради вашего же здоровья, лапушки… Всё равно же по полдня с кирпичами бегаете.

Еле ноги унёс. Марьванне тогда стало плохо, её усадили на лавочку, сняли тяжёлый рюкзак. Обмахивали варежками, прикладывали снег к щекам, щёлкали на смартфоны, чтобы выложить фотофакт на страничку мэра.

К вечеру ударил 35-градусный мороз. Вмиг качели, горки и скамейки во дворах поросли сахаром. Сугробы вдоль дорог зазвенели-загудели, как железо. Проходы из сквера так и не пробили, и теперь или ноги ломай, или колобками скатывайся прямиком под колёса машин.

Стужа такая, что за хлебом на угол не сбегаешь – нос отвалится. Ну что же, вместо хлеба можно испечь блины. У Марьванны, как на грех, не случилось муки и яиц, хочешь не хочешь, пришлось покинуть тёплую квартиру.

Тут же выглянула заполошная соседка: глядя на ночь опасно выходить, по городу бегает волк! Марьванна дёрнула плечом:
– Поменьше РЕН-ТВ смотри.

Соседка горячо убеждала:
– Правду говорю, Ивановна. Службы за ним охотятся, не могут отстрелить.

Якобы люди видели: то мелькнёт серый силуэт в парке, то на улицах трусит как у себя дома, то роется на помойке. Что же, леса хищнически вырубаются, зверям нечего есть, и они выходят к людям, к человеческому теплу.

На улице было дымно от мороза, крепкий белый пар висел как в бане, в трёх метрах ничего не видать. Пусто, люди попрятались по домам. У Марьванны под носом засеребрились усики. Закуталась в шубу, быстрой ногой туда-обратно, и вот уже родной подъезд.

На крыльце сидел костлявый всклокоченный волк, не отрываясь смотрел на Марьванну.

ФСИНовский конвойный пёс Граб имел угрюмое короткое имя – похоже на «грабь» или «гроб». Всю жизнь он провёл за прутьями клетки, как его тихие безликие подопечные. После 14 лет веры и службы списали с казённого довольствия и жилья по выслуге лет. В виварий на опыты не отдали – на том спасибо.

По объявлению пришёл мужчина и восхитился: да это же целый волчара! Только гульливая бабушка Граба, деревенская овчарка, могла объяснить происхождение свинцового оттенка шерсти, неповоротливой шеи, тяжёлой лобастой башки и хвоста поленом. Мужчина жил в коттедже, и ему требовался представительный пёс-охранник – хвастаться перед друзьями.

Как-то раз хозяин вышел чистить снег в старой мешковатой телогрейке, в широких гремящих штанах. Граба впервые выпустили гулять – это была плохая идея. Открытый вольер ассоциировался у него с дрессировкой. Да и хмельной воздух свободы ещё никого до добра не доводил. Граб замер. Жёлтые медовые глаза пристально следили за неуклюжими движениями человека.

Хозяин перекрикивался с соседом, тот гаркнул из-за забора: «Перевёлся в ФАС». Граб в один прыжок оказался рядом с хозяином, повалил, придавил грудью – всё споро, молча. Если бы человек под ним притворился трупом – он бы ослабил хватку. Но тот изрыгал ругательства и дёргался. Граб вгрызся в воротник, втягивал запах кожи, сладострастно чуял пульсирующую главную кровеносную жилу. Замер, врос широко расставленными лапами. Ждал страшного слова: «Фу!» – но некому было его произнести.

С соседнего участка раздался выстрел в воздух – сосед сбегал за ружьём в дом. Граб не боялся стрельбы. Однако заподозрил, что события развиваются не по сценарию и, скорее всего, его за рвение не угостят вкусным сухарём. Отпустил воротник и крупными прыжками понёсся вдоль забора. Хозяин в обмоченных штанах проковылял к калитке: «Убирайся к чёрту!» Граб и убрался.

…Он сделал дневную лёжку в ивняке у реки, а ночью выходил промышлять на помойки. Давно была потеряна казённая холь и стать, рёбра выпирали, шерсть висела шматами. В «Вечёрке» вышли статьи: «Волки в городе» и «Волк-призрак».

Маленькую собаку подобрали бы и подкормили сердобольные граждане – а от огромной страхолюдины шарахались. И когда ударил мороз, Граб понял, что околеет этой ночью. Он шатался серой тенью от подъезда к подъезду – его гнала сама Смерть. От дверей тянуло теплом, пищей, тянуло Жизнью – но все двери были железные и на кодовых замках.

– Ты чего? – сказала женщина. – Сожрать меня решил?

Она полезла в сумку и вытащила целую тёплую пахучую буханку. Х-ам! – только зубы щёлкнули, хлеб исчез в секунду. Как и развёрнутый брикет сливочного масла. Благодаря буханке и маслу Граб переживёт сегодняшнюю ночь. Он смотрел на сумку.

– Больше нету, – призналась женщина. – Давай пропусти, нечего тут.

Голос был командирский, повелительный. Она двинулась – Граб вздёрнул верхнюю губу и показал клыки в волчьей сморщенной улыбке. Загривок встал дыбом.

– Какой же ты волк? Ты и не волк вовсе, – разоблачила женщина и бесстрашно положила руку на вздыбленный загривок. – Вон какой джентльмен: с голоду дохнешь, а хлеб аккуратно берёшь.

Шерсть осела. Волк вдруг прижал уши и, как отвыкший от ласки ребёнок, неловко вытянул шею. От засаленной лохматой шубы на женщине вкусно, благородно пахло. Он пошёл за ней, как полагается, слева и немного почтительно отстав.

В квартире не двинулся дальше двери. Он был сбит с толку отсутствием команд. На всякий случай улёгся в позе сфинкса, прилежно вытянув по струнке лапы: «Я весь внимание, ты мой вожак». Смотрел исподлобья медовыми глазами. Правда, совершенно не по-джентльменски напустил лужу голодных слюней.

– Глупые люди, придумают же такое. Волк. Какой же ты волк, – повторила женщина. Она разбила в миску десяток яиц, взболтала. – Ко мне, сюда! Кошмар, Жульен, весь ламинат мне когтями попортишь. И воняет же от тебя! Завтра – в ванну.

Когда миска была вылизана, показала в угол кухни:
– Есть – тут. А лежать – там.

Слова были коротки, привычны и понятны. Граб, смущаясь нового имени и цоканья железных когтей, вернулся на дверной коврик.

Поводок, намордник и ошейник сохранились от покойного Жульена. На прогулке их пара пользовалась боязливым уважительным вниманием жильцов. В сквер попали без труда: кто-то повсюду выдолбил аккуратные ступеньки. Вырубленным льдом был тщательно забаррикадирован шлагбаум. Вип-стоянка оказалась в ледяной ловушке! Все смеялись и хвалили: дай бог здоровья, нашёлся смелый человек! Только Марьванна фыркнула.

Она никому бы в жизни не призналась, что рано утром, пока дом спал, вырубила кухонным топориком ступеньки. Жульен носом поддевал куски льда и откатывал в нужную сторону и таким образом тоже участвовал в наведении справедливости и порядка в городском хозяйстве. Возможно, как Кай, он складывал из ледышек слово, которое определит его дальнейшую судьбу.