Мужчина возвращался с похорон тёщи, находясь за рулём автомобиля, и насмерть сбил двух человек. Правда, эти граждане не переходили дорогу и даже не шли по обочине, а крепко спали прямо на проезжей части. Судебно-медицинская экспертиза показала, что оба потерпевших приняли лошадиную дозу спиртного и стоять на ногах физически не могли, а водитель был абсолютно трезв.

Во время заседания подсудимый всё время повторял одно и то же как заведённый: «Я виноват, виноват», – хотя, как выяснилось, лежавшие в темноте поперёк дороги тела он принял за поваленное дерево, совершенно не ожидая, что люди могут расположиться на отдых в таком месте. Но, как пишут в случаях в официальных документах, «водитель не принял всех мер к полной остановке транспортного средства, в результате чего совершил наезд».

Скончавшиеся – родные братья. Родители потерпевших, сельские жители, которые ни разу не были в суде, выглядели не столько расстроенными, сколько растерянными.

Как правило, виновные в подобных ДТП ведут себя двумя противоположными способами. Одни изворачиваются как ужи, даже утверждают, что и машину вели вовсе не они, пытаются найти липовых свидетелей. Иные и вовсе скрываются с места происшествия, пытаясь замести следы, а причинённый вред не компенсируют ни копейкой. Другие же готовы всё имущество переписать на потерпевших и продать почку, лишь бы хоть чем-то восполнить боль утраты и справиться с муками совести. Подсудимый оказался как раз из третьей категории.

Есть в праве понятие «деятельное раскаяние», когда человек пытается искренне искупить свою вину. Статья Уголовного кодекса за нарушение Правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, повлёкшее по неосторожности смерть двух и более лиц, предусматривает до 7 лет лишения свободы. Государственный обвинитель настаивал на максимальном сроке наказания, поскольку погибло двое. Однако я привела аргументы, что подсудимый ещё до суда деятельно раскаялся – это видно по его поступкам. В сельском поселении он за свой счёт починил крышу дома родителям погибших, ведь те не могли её перекрыть уже лет двадцать. У каждого из потерпевших осталось по двое детей, и всех четверых ребят обвиняемый отправил отдыхать на Юг за свой счёт. Там дети никогда не бывали и вряд ли бы вообще увидели море, будь их папаши живы.

В суд отец погибших пришёл с выбитыми зубами – это покойные детки кулаками когда-то ответили на просьбу отца не пить. А жена одного из потерпевших явилась вся синяя от побоев. Накануне смерти муженёк гонял её по всей деревне, не жалея дурной силы.

Казалось бы, в рамках санкции закона следовало наказать виновного по максимуму, да и дело с концом. Но не разумней ли осудить человека условно и обязать материально помогать осиротевшим детям до их совершеннолетия, а также оказывать фиксированную материальную помощь старикам, оставшимся сразу без двоих сыновей? Внешний вид обвиняемого, его раскаяние и растерянность, то, как он буквально клял себя за быструю езду (хотелось после поминок тёщи поскорее приехать домой), и, главное, материальная помощь, оказанная до судебного заседания, убедили суд, что этого человека нецелесообразно отправлять за решётку, он вполне может искупить вину, находясь на свободе.

Восемь лет спустя я случайно встретила в большом торговом центре бывшего подсудимого с женой. А вместе с ним увидела старых знакомых – родителей, жён и детей пострадавших. Вся честная компания сидела в кафе. Сказать, что я удивилась, – ничего не сказать.

Родители погибших выглядели теперь не битыми и нищими стариками из глухой деревни, у которых не хватает денег даже на проезд до города (в своё время подсудимый оплатил им дорогу в суд), а ухоженными и состоятельными людьми. У пожилого отца были вставлены зубы – за счёт моего бывшего клиента, разумеется. Все женщины хорошо одеты, их дети выросли.

Коротко переговорив с женой бывшего обвиняемого, я выяснила некоторые интересные детали.

Погибшие сыновья, деревенские скотники, били родителей и жён смертным боем, пропивая всё, что могло быть продано и пропито. В морозы их супруги и дети не раз ночевали у соседей. После гибели сыновей родители наконец-то вздохнули спокойно, а вся тяжесть материального содержания легла на моего подзащитного. Мало того что он длительное время в фиксированной сумме выплачивал деньги на четырёх детей, так ещё дополнительно оплачивал каждый год летний отдых и сборы к новому учебному году. Одной из дочерей погибшего оплатил дорогостоящую операцию, а старикам помог купить в другой деревне более крепкий дом взамен развалюхи, в которой они жили.

Казалось бы, совершён страшный грех – и человек справедливо многие годы его искупает. Но вот какая деталь: жена осуждённого чувствовала все эти годы так, будто автомобиль мужа переехал не двух сельских алкашей-бузотёров, а её собственную жизнь. Мужа она с тех пор почти не видит: он как проклятый вкалывает на трёх работах, чтобы выплачивать материальную помощь семьям погибших. Выматывается каждый день так, что ему не до жены и дочери. Когда-то они планировали иметь большую семью и не менее четырёх детей, однако от этих планов пришлось отказаться, чтобы содержать огромную семью потерпевших – родителей, жён, детей – целых восемь человек!

Дочь подсудимого в итоге не смогла поступить на бюджетное место в институт, а коммерческое обучение родители ей оплатить не смогли. Потерпевшие потребовали от мужчины денег на платное обучение для сына одного из погибших. И мужчина всё безропотно оплатил, хотя юноша к тому времени уже достиг совершеннолетия и бывший подсудимый формально ему больше ничего не должен. Но эти люди за годы настолько привыкли к лёгкой жизни на халяву, что плату за обучение парнишки восприняли как нечто само собой разумеющееся.

Супруга бывшего клиента выглядела совершенно удручённой и измученной. «Когда же это всё закончится? – спрашивала она меня. – Он что, всех четверых за свой счёт учить собрался? А потом будет им свадьбы справлять и содержать уже их детей?»

Здесь же, в торговом центре, я переговорила с бывшим подзащитным, напомнив ему, что суд обязал его оказывать денежную помощь лишь до совершеннолетия детей, причём в фиксированной сумме. Всё остальное – совершенно излишне, и делать это он вовсе не обязан. Но человек, словно зомби, постоянно повторял одно и то же: «Я виноват, значит, должен отвечать за то, что натворил, обязан помогать. Я им всем должен до конца своей жизни».

Пришлось ему напомнить, что двое дебоширов, напившись до положения риз, сами улеглись на проезжей части дороги, а мужчина уже многие годы обеспечивает достойную жизнь и родителям, и жёнам, и детям погибших. Я твердила ему, что он уже выплатил все свои долги и теперь оказываемая помощь является чрезмерной, отчего уже страдает его собственная семья. Но мужчина на это лишь ответил прежнее: «Меня совесть замучила. Не могу я иначе».

Тогда я поняла, что все мои уговоры бесполезны. Тут нужна помощь не юриста, а психолога.

Попыталась поговорить с родителями и жёнами погибших, просто воззвать к их совести. Ведь очевидно, что никакой особой трагедии от смерти двух пьяных озверевших мужиков они не испытали, а наоборот, скорее, почувствовали огромное облегчение. Сто раз уже все долги – и моральные, и материальные – выплатил человек, которому так не повезло оказаться не в тот час не в том месте. В конце концов, сколько можно доить и мучить другую семью? Ведь жена и дочь бывшего осуждённого уж точно ни в чём не виноваты, чтобы на их жизнях теперь ставили крест.

С этим вопросом я и подошла к «святому семейству», члены которого, чинно расположившись в кафе, ели дорогие пирожные, запивая недешёвыми коктейлями и соками. Они выслушали меня молча, отведя глаза в сторону. Затем подошёл мой бывший клиент, заплатил за всех, и толпа родственников, не сказав мужчине даже спасибо, поднялась и ушла. А у меня перед глазами осталось лишь лицо жены подсудимого – на нём была запечатлена абсолютная безнадёжность.

Стараюсь никогда никого не осуждать, но всю жизнь удивляюсь тому, как порой причудливо складываются жизненные обстоятельства. Иной раз после всех кульбитов судьбы так и не понятно, кто же достоин большего сострадания – потерпевший или виновное лицо.