Где-то за деревьями слышны негромкие крики ребёнка. В зарослях камыша мелькнул белый силуэт. Потом ещё один. Кошачья свадьба? У реки? Странно. Да и плач ребёнка мало похож на брачные завывания сельских котов.

Крики усиливаются. Кажется, что где-то у берега плачет не один, а целая орава проголодавшихся грудничков.
− Тс-с! Слышишь? − шёпотом спрашиваю я у только что подошедшего с охапкой хвороста родственника. − Дети где-то плачут. А в осоке белые пятна мелькают, словно газетами кто-то машет.

Родственник аккуратно подкладывает сушняк в костёр и говорит:
− Успокойся, это души Смирнова и Ходуса перед ночью в белых халатах бродят, детей ищут. Но взрослых они не трогают. Крикни, и они исчезнут.

Я недоумённо вскидываю брови.
− Души в халатах, дети… Ты шутишь, Толик?

Толик, мой троюродный брат, − известный краевед в Кобеляках, небольшом городке под Полтавой.
− Сейчас их прогоню и всё объясню, − брат резво шагает в сторону камышей и громко кричит: – Идыть гэть, душогубци!

Белые пятна моментально исчезают.
− Это не дети плачут, а ветер в дупле осины завывает, − Толик вынимает из реки пакет с пивом и машет рукой в сторону громадного дерева. − Местные говорят, что призраки, или прывиды, как их у нас называют, приходят на детский плач вон с того оврага возле кладбища. Там лежат их тела.
− Тела? − я привстаю и смотрю на рваные края оврага.

Толик выскребает из костра ароматных раков, расставляет на траве пластиковые стаканчики.
– Если интересно, то разливай пиво и слушай.

Вскоре после оккупации Кобеляк немцы устроили в старом одноэтажном доме по улице Батыря небольшой армейский госпиталь. Но некоторое время спустя его перевели в другое место, а в доме оборудовали секретную медицинскую лабораторию. Здесь на детях испытывали новейшие немецкие вакцины, главная лаборатория находилась в Германии, а филиал – в Кобеляках. Почему здесь – неизвестно, но точно известно, что немцам для опытов были нужны непременно русоволосые славянские дети в возрасте от полугода до двух лет.

Лаборатория хорошо охранялась, хотя и называлась больницей, – видимо, чтобы привлекать меньше внимания. С младенцами работали местные врачи-предатели Ходус и Смирнов. Имён этих нелюдей в полтавских архивах не сохранилось, только фамилии. Немцы специально привлекли здешних специалистов, чтобы уменьшить недоверие родителей. Ходус жил в лаборатории в отдельной комнате, а Смирнов где-то в городе.

Родителей больных детей через объявления в газете призывали обращаться в детскую больницу по такому-то адресу. И из окрестных сёл и с городских улиц в это страшное место потянулись ничего не подозревавшие матери с младенцами на руках.

Палачи профессионально осматривали жертв и одобрительно кивали: «Обовъязково выликуемо» («обязательно вылечим» – укр.). И они действительно излечивали детей – для того чтобы потом ввести им смертельную и мучительную инъекцию опытных препаратов. А дальше обязательное вскрытие и отправка биологических образцов в Германию. Трупики детей, которые не представляли медицинского интереса, возвращали матерям.

На следующий день после освобождения города от фашистов здание военной комендатуры окружили разгневанные родители. Убитые горем матери жутко кричали, рвали на себе волосы и били ногами в двери кабинета коменданта. Они требовали расправы над палачами – те не успели уйти с немцами. Душегубов быстро нашли, арестовали и поместили в комнату больницы, в которой ещё недавно жил Ходус.

Тогда матери живым кольцом окружили зловещий дом. Они просили часовых выдать им мучителей их детей. Женщины швыряли в окна камни, а некоторые бросали под стены дома горящую солому. Но тщетно – караул отогнал женщин, солдатам даже пришлось стрелять в воздух. Тогда одна из матерей, известная в городе ворожея, прокляла убийц и стены палаты, в которой замучили её ребёнка.
Суд был скорым и справедливым: через два дня врачей повесили. Их тела похоронили ночью за городом, у реки, в том месте, где при царе погребали самоубийц.

− Вот здесь, за оврагом, − Толик ещё раз махнул в сторону от берега. − В архиве я разыскал выписку из приговора суда, по которому этих злодеев приговорили к повешению. Следствие установило, что они убили сорок четыре ребёнка. А сколько на самом деле, мы никогда не узнаем.

С тех пор местные мужчины по вечерам иногда видят согбенные тени в грязно-белых халатах и слышат детский плач. Возможно, это лишь мираж, но вот что удивительно: женщинам на глаза прывиды никогда не попадались.

А стены, которые прокляла ворожея, стоят и по сей день. До революции этот дом построил какой-то чиновник, затем в нём жили его потомки. После войны там недолго работал комитет комсомола, а сейчас это жилое здание. Тем, кто жил и живёт в проклятом доме, ни разу не улыбнулось счастье: семьи распадались, беспросветный алкоголизм, нищета, дети в интернатах при живых родителях…

Я беспокойно огляделся по сторонам. Халатов не было видно, молчало и дупло древней осины.
− Жаль детей, − неспешно протянул Толик. − В истории всё повторяется. Когда-то Ирод, боясь прихода нового царя, убил в Вифлееме всех младенцев до двух лет. Кто знает, возможно, и смерть наших детей есть предтеча новой жизни и неизбежности лучших времён. Эти двое, − родственник кивнул в сторону осоки, − в войну стали палачами по своей воле. А рядом, в Бутенках, лечил хворых тогда ещё мало кому известный костоправ Андрей. В те времена по имени его мало кто называл, всё больше по прозвищу – Гава. Он был отцом знаменитого доктора Касьяна. Все знают, что мануальные навыки и бесценные наработки передал сыну именно Гава. Добрейшей души был человек, сколько людей обязаны ему здоровьем, а часто и жизнью. А уж дети – многих на ноги поставил!

В юности он тренировал руки, собирая разбитый горшок в мешке с песком. Во время гонений его ладони изувечили молотком подкупленные и запуганные властью мерзавцы, привязавшие Гаву к топчану, на котором он лечил больных. После такого «предупреждения» два пальца на его правой руке потеряли чувствительность и не сгибались. О деде Андрее у нас легенды ходят…

Вообще, всё так тесно переплетено между собой, просто мы этих связей не видим. На днях прочитал в очерке «Кобылякская старина» за 1907 год небольшую заметку: когда императрица Екатерина II возвращалась из Крыма, в уездных Кобеляках её встречал протоирей по фамилии Ленин. Никто тогда и представить не мог, что через несколько поколений на штык истории имена Романовых и Ленина будут нанизаны вместе.