Мы с тестем в девяностые несколько лет работали на небольшом предприятии производства стройматериалов, дешёвой мебели и немудрёной фурнитуры. Времена были тяжёлые, далеко не все в глубинке могли позволить себе покупки в мебельном салоне, а небольшие мебельные «шарашки» выручали. Развозили мы заказы чаще по городам, но приходилось ездить и в сельскую местность. Дела у фирмы шли хорошо, хотя в золоте мы не купались.

Обо мне все до сих пор говорят: «Толя – мужик неплохой, но балагур». Есть за мной такой грех, не спорю. Как только начну какую-нибудь тему обсасывать – словесный поток не остановить. Таких, как я, дальнобойщики очень любят. Берут попутчиками, чтобы не заснуть за рулём.

Однажды зимой доставлял партию товара. Еду на своей «Газели» и вижу – стоит священник на дороге, голосует. Я остановился.

– Не подвезёте до села N? – попросил батюшка.

Отчего бы не подбросить, тем более мне как раз по пути. К тому же я всегда рад новым ушам.

Сел батюшка, поблагодарил. Сам в летах, худющий как жердь, рыжеватый, с сединой. И зубы плохие. А я заливаюсь соловьём, жалуюсь, что вокруг все жируют, а такие трудяги, как мы с тестем, пашут в три смены, но денег всё равно не хватает. Священник кивает, но молчит, лишь жмурится.

А у меня как было в ту пору заведено? Через слово – «чёрт их знает», «чёрт бы всех подрал» и тому подобное. Просто привычка. Батюшка слушал, слушал и не выдержал:
– Ты чего это, миленький, всё время поминаешь нечистого? Не надо его поминать, беду накличешь. Грех это.
– А у меня грехов нет! – смеюсь. – Я человек безгрешный!

Батюшка аж крякнул от неожиданности.

– Как это нет грехов? Так тоже нельзя говорить. У всех людей есть грехи, даже у самых хороших. Безгрешен только один Господь. Вот ты сатану поминаешь – это уже грех.
– Да вы что, батюшка? – удивляюсь. – При чём тут сатана? Все так говорят, даже в кино. Так принято. Это ведь обычные слова, просто фигура речи. Абстракция!
– Никакие они не абстракция! – не согласился священнослужитель. – Вот сейчас мы с тобой говорим, а они нас внимательно слушают.
– Кто слушает? – не понял я.
– Те, кого ты поминаешь.
– Вы хотите сказать, что черти сейчас вокруг нас?
– И вокруг нас, и везде, – кивнул батюшка. – И даже в церкви стоят у Царских врат, а вот дальше благодать им не даёт проникнуть.
– Скажете тоже! – я чуть не рассмеялся. – Черти по церкви летают… Как в «Вие» вокруг Куравлёва?

Батюшка не стал дальше спорить.

– Ты лучше молись и повторяй почаще: «Помилуй меня, Господи, неразумного», – посоветовал он и замолчал.

Довёз я священника до села, а сам раздражён сверх меры, не понимаю почему. Надо же, сельский поп, во рту половины зубов нет, а всё туда же – учит жизни взрослых состоявшихся людей. Пускай лучше своих забитых прихожан поучает. Русский язык ему, видите ли, не угодил. Даже Миронов в «Бриллиантовой руке» говорит «чёрт побери!», и все смеются.

Через день-другой эта поездка почти выветрилась из моей памяти, и жизнь потекла своим чередом.

Прошло недели две, наступили новогодние праздники. Я отправился отмечать домой – живу в посёлке недалеко от города. Стоял крепкий мороз, трасса была хорошо накатана. Но едва выехал, погода резко испортилась. Хлопьями повалил снег, затем началась метель, я с трудом разбирал дорогу. Еду и злюсь: «Чёрт бы побрал этот снег!»

Добрался до знакомого поворота к посёлку. Еду мимо заснеженного поля и вдруг вижу, что туда, вбок, уходят две почти свежие колеи от шин, а вдалеке мигают едва различимые огни аварийки. Кто-то из односельчан, видимо, застрял, а тут пурга начинается.

Повернул я руль влево и направил «Газель» по свежим следам. Приблизился к машине, двигатель глушить не стал, выскочил из кабины.

– Толик, ты, что ли? – услышал знакомый голос.

Это был сосед Миша на своей «буханке».

– Куда тебя угораздило? – я даже присвистнул. – Чуть на середину поля не выехал.
– Да вот, занесло, – Миша виновато пожал плечами. – Везу родственников на праздники, поторопился, хотел срезать. Передача подвела. Давно надо было коробку перебрать, всё руки не доходили.
– Ладно, сейчас тебя подцеплю.

Вытащил трос, подошёл к соседскому уазику, закрепил.

– Пойдём, познакомлю, – приглашает сосед. – Мои племянники!

Заглянул я в салон «буханки». Там сидели пятеро белобрысых пацанов разного возраста, не близнецы, но похожие друг на друга. Глаза у всех уставшие, какие-то голодные.

– У тебя столько племянников? – удивляюсь.
– Сеструха удружила, – хохотнул Мишка. – Теперь везу к нам на праздники, на все каникулы.

Вернулся я за руль «Газели», переключил скорость, а машина не тянет. Двигатель надрывается, заходится в оборотах, да всё впустую. Снег, конечно, глубок, ничего не скажешь. Похоже, и «Газель» завязла. Пробовал подложить доски под колёса, ничего не выходит. Мишка тоже старается, ломиком орудует. Совсем мы из сил выбились. Нет, надо в посёлок выдвигаться за подмогой, пока совсем не замело.

– Залезай в «буханку», погрейся, – приглашает Мишка. – Коробка – говно, зато печка у меня будь здоров!

– Да некогда греться, сосед, – мотаю головой. – В посёлок пойду, поищу трактор. А если Степанов трезв, может, и на «ЗИЛе» приедем.
– Куда ты попрёшься в такую пургу? – остановил меня сосед. – Зубами стучишь, а топать километров пять. Сначала согрейся. И надо немножко отдохнуть.

Печка шпарила на полную мощь, но я почему-то никак не мог согреться, постоянно колотил лёгкий озноб.

– Может, по граммульке? – предложил сосед. – Нет? Ладно, понял. Покурю на воздухе, хоть дух переведу, – Мишка вышел из уазика.

А я сижу в «буханке», пытаюсь спрятать закоченевшие пальцы в рукавицы, и тихонько рассматриваю Мишкиных племяшей. Пацаны за всё это время не проронили ни слова. Сидят молча, а потом вдруг стали раздеваться. Остались в одних майках.

– Дядь, вы тоже раздевайтесь, – говорят. – Жарища!

Чувствую, что и на самом деле в салоне стало очень жарко. Печка, которая, казалось, ещё минуту назад еле фурычила, вдруг раскочегарилась так, что дышать трудно. Странно, а ведь печки в «буханке» обычно довольно слабенькие, не могут они жарить как домна.

Убавил я печку, но прохладнее не стало. Снял куртку, свитер, остался в рубашке. Пришлось даже дверь немного приоткрыть для прохлады.

– Уф, всё равно жарко, – пацаны внезапно выскочили наружу. – Мы пойдём на воздух. Давайте с нами?
– Куда? – обалдел я. – Замёрзнете!

Но ребята один за другим выпорхнули в снежную темень.

– Да ты не беспокойся, – сверкнул огнём бычка Мишка где-то поблизости. – Побегают немного вокруг машины. Они у нас парни закалённые.

А я так устал, что не могу даже пошевелить губами в ответ – засыпаю. Думаю: только бы не простыли пацаны – ведь проболеют все праздники. На кой хрен им эта беготня? Правда, не вижу, чтобы они нарезали круги вокруг уазика. Конечно, снег валит хлопьями, уже стемнело, но всё-таки. Может, они побегали и в мою «Газель» пересели? Там ведь тоже есть печка.

Я попытался выйти к Мишке, но не получилось – ноги налились свинцовой тяжестью от молочной кислоты в мышцах и волны убаюкивающего тепла. Но засыпающим рассудком понимал, что спать нельзя – нужно топать в посёлок, пока колею в поле окончательно не занесло. Всё же приподнялся и случайно бросил взгляд на приборную панель «буханки». Оттуда на меня глядели наклейки со страшными размалёванными рожами разномастных чертей.

Их было штук десять, не меньше. Не какие-нибудь старые советские «сводилки» или дешёвая китайская фигня, а яркие, живые, словно подсвеченные изнутри. Я сразу вспомнил, что в Мишкиной «буханке» отродясь не водилось никаких наклеек, не любитель он украшать салон такой ерундой.

Стало как-то не по себе. Почему-то я вспомнил того беззубого батюшку, которого недавно подвозил до сельца. Как он там говорил, «Помилуй меня, Господи»? Только я мысленно произнёс первые слова, как вывалился наружу в сугроб.

Осознание, где нахожусь, пришло не сразу. Первое, что почувствовал, – пронизывающий холод, пробирающий до костей. Я жутко замёрз! Как же странно, думаю, ведь всего мгновение назад сидел в перегретом салоне в одной рубашке и боролся со сном. Хорошо, хоть до майки не додумался раздеться, как Мишкины племянники.

Приподнялся, осмотрелся, а вокруг ни души. Оглядываюсь и ничего не понимаю: Мишкиной машины не видно, рядом стоит заглохшая «Газель» с открытой дверью. Обошёл машину – колею почти полностью занесло, но следов «буханки» нет, даже трос не пристёгнут. Неужели сосед всё-таки реанимировал «УАЗ» и свалил по-тихому? Вот же гадёныш! Но я ведь точно помню, что заснул в его «буханке»!

Смотрю внимательно, но следов второй машины нигде не обнаруживаю. Но «буханка» стояла рядом, мы ещё вокруг натоптали прилично, когда возились с тросом и колёсами, так быстро эту площадку не замело бы. Да и вторая колея была бы заметна. Однако её нет!

Тут мне стало по-настоящему страшно. Темно, я один в заснеженном поле, в выстуженной машине. Влез поскорее внутрь, попытался завести движок. С двадцатой, наверное, попытки, «Газель» всё-таки заворчала самой милой для моих ушей музыкой. Конечно, я понимал, что безнадёжно застрял, но хотя бы включил печку, отогрелся. Затем отправился на своих двоих в посёлок. Выбрался с трудом на дорогу.

Бреду битый час и ничего не понимаю. Уже давно должен появиться родной указатель, не говоря о поселковых огнях. А вокруг меня бесконечные поля и леса.

К счастью, меня подобрала какая-то легковушка.

– Мне бы в посёлок, – говорю.
– В Ивановку? – переспрашивает водитель.
– Зачем Ивановка? – удивляюсь. – Фёдоровское. Тут совсем рядом. Давно должен появиться, но никак не дойду.
– Друг, нет тут никакого Фёдоровского.

Вскоре выяснилось, что я нахожусь в соседнем районе, за сорок с лишним километров от дома. Как я туда вообще попал, если чётко помню поворот на наш посёлок и Мишку?

Добросил меня добрый человек до посёлка. Едва я пришёл в себя, немедленно наведался к Мишке.

– Ты головой, что ли, брякнулся? – у Мишки глаза округлились. – Я из посёлка третий день никуда не выезжаю, вон, под «буханкой» торчу. И какая, на фиг, пурга? Ты в окно вообще давно выглядывал? Антициклон всю неделю, мороз и звёзды. Да ещё племянников каких-то приплёл. Нет у моей сеструхи никаких сыновей, тем более белобрысых. Иди, проспись!
– Дай взгляну на «приборку».
– На, смотри! – сосед распахнул дверь «буханки». – Рановато начинаешь праздновать, Толян.

На приборной доске, разумеется, никаких чертей я не обнаружил. Мишка уверен, что я набухался в дороге, вот с устатку и примерещилась всякая чертовщина. Хотя я за рулём никогда не пью, это абсолютно исключено и всем хорошо известно. Но Мишка мне так и не поверил.

А у меня с тех пор крепко застряла в голове мысль: уж больно последовательно псевдо-Мишка с «племянниками» пытались выманить меня, раздетого, из машины. Тогда бы я точно замёрз, если бы не тот попутчик, прости меня, Господи, неразумного.