Мы сидим с отцом Андреем в трапезной, пьём чай. За окном завывает метель, редкие прохожие, пряча лица в шарфы и капюшоны, спешат по домам. Люди теперь редко любят снег. Они смотрят на него как на дурную шутку метеорологов, как на досадное физическое препятствие, которое вынуждены переступать. А вот мне февраль всегда жалко – столько белизны всего через несколько недель превратится в мерзкую серую кашу.

Почему-то мне кажется, что все русские святые любили зиму.

– А остались ли сейчас святые? – спрашиваю батюшку. – Наверное, если и есть, то в глухих монастырях. Сложно представить, чтобы они жили рядом с нами, когда повсюду всё это: кредиты, распродажи, службы доставки… Да и не слышно уже давно ни о каких подвижниках.
– Так всегда было, – говорит отец Андрей. – Времена в этом отношении абсолютно не меняются. В эпоху Достоевского, можно сказать, было даже хуже. Однако подлинными светильниками русская земля никогда не угасала.
– Ну и где же они сейчас? Почему-то не видно, что они светят.
– Нет, они светят всегда, – улыбается священник. – Просто одних сразу видно, других – лишь со временем. Человек может жить с тобой по соседству на одной лестничной клетке, а ты даже не заподозришь, что это святой праведник. Святые как грибы: год на год не приходится. Но даже в самый сухой год всегда есть места, где их можно найти. Просто Господу угодно, что святые до времени не проявляются, либо о них знают очень немногие. Хотя есть люди, которые светят как маяки в ночи, но большинство людей о них не ведают. Даже в церкви о них мало что знают. Расскажу тебе одну историю.

Была у меня хорошая знакомая, пожилая монахиня. Ещё молодой девчонкой частенько бывала во Пскове, там жил опекавший её батюшка. «Когда тебе станет совсем скучно, свяжись с одной семьёй. Я тебе дам адрес, – написал ей однажды. – Это хорошая семья, у них две дочки, познакомься с ними. Скажи, что от меня». И с того времени Псков стал ей родным городом.

В послевоенные времена псковская земля превратилась в особое место, здесь бился духовный пульс жизни русского народа. Один только Псково-Печерский монастырь чего стоил. Верующий люд стекался на Псковщину, многие даже продавали дома и перебирались поближе к духовным родникам. Во многом этот расцвет связан с деятельностью тогдашнего псковского владыки, митрополита Иоанна (Разумова).

Это был уникальный человек. Народ его очень любил. Владыка служил келейником ещё у патриарха Сергия, но все аресты и ссылки той поры миновали его. Митрополит Иоанн сочетал лояльность советским властям с подлинно пастырским духом, поэтому ему удавалось то, о чём в соседних епархиях и не мечтали. Например, в Новгородской епархии при Хрущёве оставалось всего несколько действующих храмов, а на Псковщине – 80.

И вот моя знакомая через ту семью узнала о подвижниках здешних мест. И в особенности – об Анастасии-молчальнице, о которой она часто вспоминала.

– Хотя я долгую жизнь прожила, много подвижников встречала, а таких людей нигде не видела, – рассказывала матушка. – Анастасия была уже немолода, но все звали её Настенькой – настолько простое и по-детски светлое лицо было у матушки! Она жила недалеко от Пскова, километрах в тридцати. До сих пор помню: нужно перейти шоссе, а потом идти лесом, затем через поле. И приходишь в маленькую деревню, пять или шесть домиков. И вот как раз во втором направо жила Настенька-молчальница.

Настенька была единственной дочерью у родителей. Её рано выдали замуж, отец с матерью приняли молодых к себе. Родилась у Настеньки дочь, через два года – вторая. Но началась война, муж в первые дни погиб на фронте. И Настенька неожиданно замолчала, полностью. Не произносила ни единого слова. А ведь дети маленькие, за ними нужно ухаживать, а мать молчит.

Отец Настеньки принимал разные меры, чтобы пробудить дочь от молчания, а она – никак. Её даже забирали в психиатрическую больницу. Но врачи сказали, что Настенька совершенно здорова.

Однажды отец так на неё разозлился – дети плачут, а Настенька сидит, по-прежнему молчит! Накалил в печи кочергу докрасна и приложил к её ноге. А она не проронила ни слова. Отец ужаснулся и каким-то образом понял, что дочь его не от мира сего и Богу угодно, чтобы она находилась в таком состоянии. После того случая родители совершенно оставили Настеньку в покое.

Когда дети подросли, старшую дочь определили во Псков учиться и работать, а младшая пока росла у бабушки с дедушкой. Настенька вкушала пищу лишь раз в день и никогда не ела горячего. Так и молилась всегда – молча.
Лишь через десять лет после того, как Настенька замолчала, она произнесла первые слова. Случилось это на Пасху. Настенька пропела все пасхальные песнопения. Она была малограмотной, но пела всё, что можно слышать в церкви. И после этого Настенька стала подлинным светилом и утешением для многих.

Вскоре слух о молчащей молитвеннице дошёл до псковичей. Люди понемножку стали приходить к Настеньке, просить о них помолиться. Приезжали даже из Питера и Москвы. Но Настенька ни с кем не разговаривала, а если и говорила, то её слова оказывались пророческими. Придёшь к ней, говоришь: «Матушка, помолитесь, помогите». А Настенька скажет два-три слова, и лишь потом ты понимаешь, что они значили.

Однажды приехали мы к Настеньке на октябрьские дни. Дорога раскисла, погода плохая, автобуса нет, как назад добираться? А Настенька молчит. А потом вздохнула, помолилась, посмотрела на меня и говорит: «Неопалимая купина». Что это такое? Ломаем голову.

И что же вы думаете – мы поймали случайный автобус. И уж когда доехали до Пскова, водитель останавливает автобус: «Скорее выходите, пожар!» Мы выскочили через заднюю дверь, а из двигателя вырвалось пламя. Еле спаслись».
Настенька всех поражала не только прозорливостью, но ещё и тем, что знала наизусть всё Священное Писание. При мне она читала Евангелие. Причём несколько строчек начинала с одного Евангелия, потом начинала другое, вперемешку, но все отрывки дочитывала до конца.

К ней постоянно приходили люди, она принимала всех. Настенька сидела на кроватке – необыкновенная, с босыми ножками, в длинном платье. В последнее время, когда я у неё бывала, запомнила янтарные бусики, они выделялись на сереньком платье. Настенька сидит, только взглянет на нас и опять сидит, глаза опустит. Никогда нас ни о чём не спрашивала.

Все пришедшие становились перед ней на коленочки. А иначе перед Настенькой было не устоять – слёзы из глаз сами текут, невольно сам опускаешься. Вот такой вид у неё был. И начинаешь рассказывать о своих трудностях или искушениях, делах житейских.

Помню, когда на меня стали нападать на работе за веру, я Настеньке рассказала, она вздохнула и перекрестилась, посмотрела на меня хорошо так. Бывало, после каждого пришедшего она становилась на молитву. Тут же и уголок у неё над кроватью – то Евангелие читает, то Библию, то стихиры поёт. Один батюшка удивлялся: «Будто ангел перед ней держит книгу, потому что она хоть и неграмотная, а всё Евангелие знает наизусть».

Как-то раз приехали с псковскими знакомыми к Настеньке, а она сказала: «Без беды беда, без беды беда». Шли обратно и всю дорогу думали, что же это такое. И вот я приезжаю на следующий день домой, мама встречает меня, и я вижу, что лицо у неё заплаканное. Но мама улыбается. Спрашиваю: «Мам, что случилось?». «Да ничего, – говорит. – Пришла ошибочная телеграмма, что брат умер».

А нашего папу она встретила словами «паки и паки». Тот потом диаконом стал.

Однажды собрались мы к Настеньке втроём – я, сестра и наша псковская подружка Аллочка. Октябрь, морозно, но ещё не выпал снег. Аллочка сопровождала нас, невестилась уже – такая девушка на выданье! А я взяла с собой ещё двух верующих старушек – Павлу Ивановну и Надежду Дмитриевну. Павле Ивановне было под восемьдесят, она ехала к Настеньке с трудноразрешимым жилищным вопросом.

Мы шли полем, когда Павле Ивановне стало плохо с сердцем. Я очень беспокоилась за неё. И как мы пойдём обратно? Выходные, вечереет, можем опоздать на автобус. Настеньке обо всём рассказала, она подняла глаза на святой уголок и говорит: «Скорая помощь». И ещё что-то сказала про венчание. Я ещё подумала – кому она говорит, наверное, Аллочке? Оказалось, в тот же день к сестре Анечке в Москву привезли знакомиться семинариста – её будущего мужа.

И вот мы миновали лесок, выбрались на поле, оставалось несколько километров до дороги. Я говорю спутницам: бегите, мало ли какую машину найдёте, а я уж со старушками потихоньку пойду. Они уже скрылись из виду, и вдруг прямо на нас едет машина скорой помощи. Я говорю старушкам: «Отойдите в сторонку, а то праздник, пьяные, мало ли, на нас наедут, могут сбить». А машина подъезжает, оттуда выскакивают наши девочки и говорят: «Садитесь, нас до самого дома довезут!» Вот что означали Настенькины слова.

Однажды приехали мы к ней в 1972 году. Тогда стояло очень жаркое лето. И Настенька сказала: «За беззаконие и отступление народа от веры Господь попалит всё Подмосковье». И буквально через месяц начались пожары. Горели леса и торфяные болота.

После смерти жены отец Настеньки снова женился. Когда он умер, Настенька долгое время жила с мачехой, та её опекала. А когда мачеха преставилась, Настенькина дочка взяла маму к себе во Псков. Настенька жила в отдельной квартире на первом этаже. Милиция взяла с дочери подписку, что Настенька не будет принимать народ, но люди всё равно к ней приходили – тайком.

Аллочка рассказывала о последних её днях, когда Настенька заболела. Её дочка сказала: «Мама, давай вызовем врача». А она говорит: «Я всю жизнь разговаривала притчами, а сейчас, накануне своей смерти, буду с тобой обычно говорить, как все». «Мам, я вызову врача», – настаивает дочь. «Нет, я всю жизнь верила Богу и надеюсь только на Него, – ответила Настенька. – Никакого врача мне не надо». «Мамочка, ну поживи ещё», – умоляет дочка. «Нет, больше нельзя, не могу».
На третий день Настенька умерла. Отпевал её владыка Иоанн как «блаженную Анастасию».

– Когда я вспоминаю этот рассказ старой монахини, – продолжил батюшка после небольшой паузы, – то часто думаю: а ведь Настенька на самом деле не была ни блаженной, ни юродивой. Она просто ходила под Богом, молилась как могла, несла то, что Господь ей открыл. Быть святым – не обязательно значит совершать какие-то подвиги. Достаточно  просто прожить жизнь честно, праведно, по совести. А сколько никому не известных святых баб и мужиков лежат на наших кладбищах? Ведь зачастую всё, что они сделали, – просто несли свой крест молча, терпеливо, не ропща на Бога и судьбу. А сейчас лежат под снегом.

Как там в песне поётся, снег без грязи – как долгая жизнь без вранья? Так оно и есть.