Прасковья Андреевна так и жила всю жизнь в Веснянках. Может, это и было её божественным предназначением, о котором шептались соседи. Ещё бы, девчонка на Пасху родилась. Но жизнь получилась обыкновенной. Зато долгой и самостоятельной, как случается со стариками, приросшими к родным местам.

Из стариков в деревне осталось всего ничего – обычное дело, но по весне подтягивалась молодёжь, и Веснянки оживали.

Вот и Прасковья Андреевна выглядела вполне живой, хлопотливой бабусей, когда внучатые племянники нагрянули к ней на Страстной неделе. Баба Паша как раз пекла куличи, и запах стоял божественный. Старшая племянница предупредила сразу – к куличам не приближаться до воскресенья, баба Паша такого поведения не поймёт. Но баба Паша всё очень даже хорошо понимала, ведь сама когда-то была девчонкой и тайком щипала разбухавшее сладкое тесто для куличей.

Мама тогда говорила Паше, что для неё это особенный грех, потому что Бог за ней смотрит во все глаза. Паша находилась в полной уверенности, что у Бога очень много глаз, и, скорее всего, это ночные звёзды, а днём он смотрит с помощью солнца.
Когда Паша подросла и превратилась в милую девушку, то деревенские парни тоже не сводили с неё глаз, но до ухаживаний дело не доходило, замуж так и не вышла, хотя в компанию её всегда звали. У Паши ведь и голос замечательный, частушки, романсы – в любом жанре выступала. В девяностые годы, когда храм в соседнем городке восстановили, батюшка приглашал в хоре петь, но она не рискнула, подумала – где родился, там и пой. Но слова песнопений взяла, чтобы дома разучивать.

В детстве мама говорила Паше, что родилась она не в то время, когда Богу открыто служить разрешено. Время, конечно, было не то, и храм в Веснянках подорвали ещё до рождения Паши, но фундамент уцелел. Женщины приходили постоять на нём. А что такого, стоять-то не запрещено, мало ли кто на чём стоит, куда смотрит.

А там есть куда посмотреть. Храм, как и положено, построен был на горке, над рекой, – красота. Вот и стояли женщины под открытым небом, молились напрямую, без крыши. А во время Великой Отечественной и на коленях стояли. Паша тоже с мамой и с сестрой на коленях стояла.

А ещё Прасковья Андреевна помнила, как поставили на горке первый крест, когда в деревню пришла первая похоронка – погиб дядя Миша, мамин двоюродный брат. Хоронили его без гроба, без тела – только фотография в рамке. С ней и прощались – целовали в лоб, передавая друг другу.

Когда у тёти Шуры сын Петя погиб, то фотография была детская, не успел он во взрослом виде сфотографироваться. Тёте Шуре написали, что погиб её Петр как герой, а она кричала, что не нужен ей герой, а нужен обыкновенный, как на фотографии.

А вот жена Ивана Ивановича фотографию не принесла, сказала, что не любил он фотографироваться и даже их свадебный снимок запретил на стену вешать. Вместо фотографии Ивана Ивановича все смотрели в небо, по которому как раз проплывали облака, и повторяли: «Прощай, Иван Иваныч». Тогда Паше кто-то шепнул как будто, что Иван Иваныч к Богу будет плыть ещё двенадцать суток, и Паша повторила эту фразу вслух. Мама одёрнула её, чтобы глупости не болтала, а жена Ивана Ивановича на следующий день сказала, что права была Паша – через двенадцать дней – сороковины, вот и покинет землю Иван, и предстанет перед Богом.

Братьев-близнецов Звонарёвых вообще без родственников хоронили, то есть крест им устанавливали. Мать их, как чувствовала, скончалась внезапно за три дня до почтальонши с похоронкой. Некоторые говорили, что это Господь пожалел её, защитил от страшного горя, а другие настаивали на том, что сыновья её к себе притянули. Даже небольшой спор получился и насчёт установки крестов для братьев – хотели на кладбище, рядом с матерью, но потом всё же решили на горке вместе, со всеми бестелесными.

Паша всех погибших жалела, но особенно Алёнку – молоденькая девчонка, санитаркой на фронт пошла. Паша думала, что только мужчины погибают, и не могла поверить, что и Алёнку убили. Мать её тоже верить отказывалась, и крест отказывалась ставить дочери. Но потом приехала Алёнкина подруга и рассказала, как всё случилось буквально на её глазах, и вещи Алёнкины привезла в доказательство. Тогда   поставили крест. Паша на нём ленточку завязала – пусть Бог видит, что у Него девушки погибают. И кто-то ещё завязал платочек – так и пошла традиция украшать Алёнкин крест.

Жоре-кузнецу подкову к кресту прикрепили. Говорили, что он бы себе, конечно, кованый крест соорудил, но пока ковать некому, может, появится новый кузнец после войны, тогда закажут.

А когда Максим погиб, жена поклялась выйти замуж за его родного брата, если тот вернётся с войны. Максим ей это завещал перед уходом на фронт, сказал, что с братом договорился. И правда, поженились, сынка Максимом назвали.

Когда же крест Кузьме ставили, вообще чудо произошло – пчелиный рой на прощание примчался. Кузьма до войны пасеку держал. Как они только почувствовали, вот вам и насекомые.

К концу войны возвышались на горке девять крестов, что в сравнении с другими населёнными пунктами области совсем даже не много. В облсовете так и сказали – Веснянки на последнем месте по погибшим, первый десяток открытым остался, потому и памятник не положен. А потом и кресты приказали убрать как незаконно установленные. Какое-то высокое начальство проплывало на катере в весеннем праздничном настроении, а тут на тебе – за упокой на горе возвышается, в тоску вводит.

После приказа в ту же ночь кто-то поджёг кресты, и крики о пожаре всполошили деревню. Все выбежали из домов и стояли в безветренной темноте, глядя на девять огненных столбов. Паша подумала тогда, что это Бог забрал к себе погибших солдат насовсем, и не побоялась сказать об этом на следующий день в школе. На первом же уроке подняла руку и выпалила. После её слов в классе воцарилась тишина, и учительница долго молчала, а потом сказала: «Спасибо тебе, Паша, за ответ, а то я всю ночь думала, почему же это произошло».

И опять женщины стали приходить на пустое место, только фундамент, засыпанный землёй и поросший травой, сохранялся. Приходили в поминальные дни, в дни рождения и дни смерти погибших, на День Победы и обязательно на Пасху. Только в шестидесятые годы удалось получить разрешение на установку памятника погибшим, и то благодаря корреспонденту районной газеты, снимавшему на лето дом в Веснянках. Интересно ему стало, что это женщины деревенские стоят на горе без дела, не вписывалась такая картина в его преставление о тяжёлом крестьянском труде.

Побежал интервью брать. Тема оказалась актуальной, как раз День Победы официальным выходным днём объявили. Особенно история про Алёнку его тронула, с ленточками на кресте. Он и статью озаглавил «Алёнкина горка», и топоним этот прижился, до сих пор существует.

Разрешение на установку памятника с точным указанием места получили, а вот насчёт изготовления его распоряжения не поступало. Ждали, так и не дождались, сами взялись за дело. Кресты тогда не положены были для погибших воинов, требовался обелиск с пятиконечной звездой.

Решили для начала деревянный соорудить – мужики деревенские плотничать умели. Сложили памятник четырёхгранной пирамидой из небольших брёвен по принципу сруба. Отлично вышло, метра два высотой, и сверху звезду водрузили деревянную. Хотели покрасить, но краски подходящей не нашлось. Думали со временем гранитный заказать, но на гранит так и не заработали.

А в девяностые полыхнул обелиск. Вышло как с крестами – поджёг кто-то в тихую безветренную ночь. В те годы хулиганов полно было, но зато храмы восстанавливать начали.

Вот и на Алёнкиной горке столбики вбили, проволоку натянули, табличку поставили – ведётся строительство храма. И, надо сказать, не обманули – так до сих пор и ведётся. В какой-то год, когда от столбиков с проволокой и следа не осталось, установили более прочную конструкцию – забор из сетки рабицы. Вокруг него и крестный ход устраивали, но ничего не помогло, сказывался дефицит стройматериалов – умыкнул кто-то. А следующий забор, из металлопрофиля, и до утра не простоял, в первую же ночь ноги сделал.

Все эти обещанные заборы нисколько не нарушали поминальный календарь жителей Веснянок. Вот только жителей становилось всё меньше и меньше.

На сегодняшний день из стариков, тех, кто помнил эту историю с довоенного детства, осталась одна Прасковья Андреевна. Каждый раз, когда приезжают к ней внучатые племянники, рассказывает она им эту самую историю как в последний раз. Что-то вроде завещания получается.

И в этот раз рассказала. Усадила за стол, а чтобы запах куличей не отвлекал, нарезала хлеба собственной выпечки, три вида варенья поставила. Куличи она ещё святить понесёт на Алёнкину горку, и в пасхальную ночь крестный ход поведёт с песнопениями. А на 9 Мая – сам Бог велел.