Четверть века назад я случайно попала на этот полигон, тогда ещё украинский. У меня была назначена встреча по хозяйственным вопросам с командиром одной из крымских воинских частей. Я приехала туда на служебной машине из соседнего города, но неожиданно поступил приказ выдвигаться на Опук. Командир предложил поехать в его колонне и поговорить уже на месте. Я не смогла отказаться от такого приключения.

Однако поговорить не удалось. Мы оказались у огромной палатки, где шло, видимо, какое-то заседание. Внутрь то и дело входили не очень трезвые, но приветливые офицеры, однако выходить не торопились. Меня приглашали зайти, но моя половая принадлежность внесла бы диссонанс в деловое мероприятие с участием десятков военных. Я отказалась, и мы с водителем отъехали.

Ожидание затянулось. Перед глазами скучный степной ландшафт с вытоптанным покровом. Чайки кричат. Мы с Михалычем, бывшим руководителем всесоюзной стройки, от пенсионерской скуки работавшим у меня водителем, разделили бутерброд и завели неспешную беседу. О том, например, как его, 15-летнего пацана, фашисты казнили за сотрудничество с нашей армией. Пули пожалели – просто поставили у стены хаты и наехали грузовиком, переломав все кости.

Местные жители тайно выходили мальчишку. Медикаментов не было, лечили чокракской грязью. Есть под Керчью целебное солёное озеро Чокрак, веками его грязью лечили больных и раненых. Когда-то у византийских работорговцев неподалёку находился «санаторий» для измученных дальней дорогой славянских невольниц, захваченных крымскотатарскими вояками. После пары недель грязевых процедур здоровеньких и красивых женщин можно было дорого продать в гаремы Востока. Ну а немцы в войну грузовиками вывозили чокракскую грязь в Германию.

Вот и нашему Михалычу это целительное средство спасло жизнь: криво-косо, но косточки срослись. И стал он со временем уважаемым человеком. Не сразу, правда, – выпить любил. А пить не умел, напивался в хлам, дурковал. Всю жизнь не мог себе простить, как за бочонок вина отступился от любимой девушки.

Одно время он служил в воинской части. Однажды вызывает его командир, вручает пакет и приказывает выдвигаться в другую часть, где вскрыть его имеет право только высший по должности. Доехал Михалыч до нужного райцентра, ждёт подводу из части. А рядом стоит и манит огромная винная бочка с серебристым краником и призывно журчащим напитком. Жарко. Купил стаканчик, потом ещё. В себя пришёл на следующий день в кабинете командира части, куда ехал. Оказывается, его, как мешок с картошкой, служивые закинули на подводу и доставили по назначению. Открывают конверт, а там приказ: назначить Михалыча командиром. Это ж надо так осрамиться!

После этого случая Михалыч больше ни капли в рот не брал. Это не мешало ему за праздничным столом всегда быть душой застолья. Сыпал анекдотами и шутками, всем подливал вино-водку, а себе – компот. Его уважали все, от рабочих до министров. Я позаимствовала его девиз: «Кому не нравлюсь, того не держу».

Но лично я имела на своего водителя зуб – из-за него мы профукали несметные сокровища.

Поехали по делам в далёкий колхоз. После сильного ливня грунтовую дорогу размыло. Мы первые прокладываем колею и вдруг обнаруживаем поперёк дороги трещину. Вижу, что она метровой ширины, но любопытство потребовало оценить глубину. Подхожу, а Михалыч орёт: мол, грязно, скользко, опасно! Чуть ли не силой усадил меня в машину, и мы поехали назад.
Через несколько дней читаем в местной газете, что в тот день пытливый счастливчик, с которым не было рядом паникёра Михалыча, заглянул-таки в разлом. А там – золото, золото, золото! 25 процентов взял по закону. Он первопроходец.

«Михалыч, стишка не желаете?» Эта конспиративная шутка означает: давай выйдем. И служит намёком на недавний эпизод посреди весенней степи, жёлтой от цветущих тюльпанов.

Дело было так. Мы остановились, чтобы размяться и насладиться дивными видами. Стоим на пригорке. От красоты и неописуемых ароматов меня потянуло на поэзию. Декламирую соответствующее душевному порыву стихотворение, и вдруг мой взгляд падает вниз. А там – большая гадюка, лениво обвивающая тёплый ботинок Михалыча. Он спокойно стряхивает гада, ждёт продолжения стиха. Да где уж там, высокий слог несовместим с моими вытаращенными глазами и дрожащим голосом. Михалыч ещё и поржал, глядя на меня. Конечно, он же охотник, а я нет.

В конце концов болтать надоело. Вышли, топчемся возле машины. От безделья наблюдаю за взмокшими чернявыми солдатиками, которые вручную копали какие-то длинные неглубокие канавки. Движутся с двух сторон навстречу друг другу, одна канавка идёт параллельно второй, но в нескольких метрах от неё.

Часа через два из шатра выходит их командир. Такого шедеврального и виртуозного мата я больше никогда не слышала. Возможно, только моё присутствие спасло жизни ребят, и мне это когда-нибудь зачтётся.

Оказывается, эти канавки, которые ребята начали рыть с двух сторон, – единая коммуникация. Я хихикнула: ну и бестолочи! Михалыч же едко и метко припечатал командира. В переводе это звучит так: «Невнятно поставленная задача и отсутствие своевременного контроля».

Впрочем, какое мне дело, почему военные не сочли нужным сделать расчёты и объяснить солдатам, что канавки должны сойтись в одной точке? Меня тот эпизод попросту позабавил. Но двумя годами позже, в 2001 году, во время учений украинской армии на этом же полигоне, над Чёрным морем случайно – тоже, наверное, что-нибудь не рассчитали – был сбит гражданский самолёт. Погибло 78 человек. Это потрясло не только меня, но и весь мир.

Вот я и думаю: не причастна ли к данному событию килечка под водочку?