Больше всего в Германе Машу восхищали его предки. Да они и самого Германа восхищали, потому и говорить о них он мог часами.

Маша замечала, что некоторые потомки благородных родов не прочь щегольнуть своими прапрапра – владельцами тысяч человеческих душ и бессчётных десятин земли, хранящих в недрах клады с фамильными драгоценностями и утварью, а на поверхности – полуразрушенные усадьбы, построенные по проектам гениальных архитекторов. Некоторым счастливым потомкам очень даже повезло, и государство бережно сохранило и даже приумножило их недвижимость, превратив в музеи или НИИ. А сверхвезучим даже отстроило жильё заново, по проекту всё тех же гениальных архитекторов.

Но для начала повезти должно с фамилией. Имея знаменитую фамилию, доказывать родство с бывшими владельцами усадьбы необязательно. Заходи смело и чувствуй себя как дома. Главное, никаких материальных затрат не потребуется. Если не государство, так уж какой-нибудь предприниматель с радостью понесёт бремя содержания и благоустройства ваших бесхозных хором.

А вы живите спокойно в своей малогабаритной квартире девятиэтажного дома, как Герман, например. Правда, ему вместо материальных ресурсов приходится расходовать духовные, постоянно пребывая в возвышенном состоянии, обусловленном чувством гордости за свой древний род, а также ощущением превосходства над ближайшим окружением и человечеством в целом.

Жил Герман довольно далеко от родовых мест, но регулярно посещал тот северный город, расположенный на берегу залива. Герман сразу предупредил Машу о том, что он викинг, а впоследствии рыцарь. И, когда Маша вошла в его двухкомнатные владения, то убедилась – Герман не шутит.

Уже в прихожей Машу встретил бородатый Олаф в рогатом шлеме – неживое существо чуть выше человеческого роста. Подобные фигуры Маша видела в витринах этнографических музеев, но Герман сказал, что это не какой-нибудь экспонат, а его личный генетический страж, то есть хранитель рода. Маша тогда поинтересовалась – можно ли украсть ген, на что Герман холодно ответил – попробуй, и подмигнул Олафу.

Конечно, гены красть она не собиралась, так просто ляпнула, но эта мысль самовольно поселилась в её голове, ведь всем известно, что у любого человека можно взять материал для генетического исследования. Недавно подруга её матери, Татьяна, вполне успешно доказала своё родство с потомком знаменитого поэта, а следовательно, и с самим поэтом. Имя его она просила не разглашать, чтобы незнакомые люди не завидовали.

Потомок этот сам на Татьяну вышел, по фамилии. Он и к другим однофамилицам приставал, но все дали ему от ворот поворот, а Татьяна с первого взгляда почувствовала в нём родственную душу и не ошиблась. Да он ничего особенного не просил, даже наоборот, готов был бесплатно потрудиться на её дачном участке и бесплатно на нём же пожить. Татьяна весь второй этаж ему предоставила, всё равно там никто не жил, и обедать ей стало веселей, а то всё с котом обедала, и то с соседским.

Она и биоматериал свой однофамильцу вручила с энтузиазмом, а он с ещё большим энтузиазмом отвёз его куда следует, а потом и за положительным результатом съездил, не поленился. Процент совпадений оказался мизерным, но не выгонять же из-за каких-то процентов родного человека. Он и зимовать на даче собирается, говорит – опасно оставлять без присмотра родовое гнездо.

Герман такого же мнения насчёт гнезда. Вот, правда, предкам его пришлось покинуть свои гнёзда, но Герман винит во всём историческую неизбежность и волю родовой судьбы. Спасибо хоть часть замка с башней сохранилась. Германа туда без билета пускают, как почётного рыцаря, а в прошлом викинга. Смотрительницами работают там пожилые женщины, преклоняющиеся перед любым мало-мальски заметным привидением, а уж в живого потомка вцепились – не оттащишь. За право первого фото потасовку устроили, пришлось коллективный снимок делать во избежание увечий.

Понять можно, не зря бузили – Герман оказался точной копией внучатого племянника последнего владельца замка. Вот только племянник на коне изображён, а Герман на поезде приехал, но это уже издержки современной эпохи, как сказала директор музея.

И если в музее находилась лишь неизвестного происхождения небольшая гравюра с племянником, то у Германа в комнате имелся полноценный ростовой портрет на коне. Да такой реалистичный, что, когда Маша вошла в комнату, то услышала конское ржание, а метнувшись от ужаса обратно в прихожую, – топот копыт.

В этот момент Герман как раз разжигал открытый огонь по методике викингов, потому как силу и отвагу даёт только живая пища, приготовленная на живом огне. Хотя кухня была оборудована электрической плитой, для приготовления мяса Герман пользовался спиртовкой и шампуром. Долго ждать не пришлось, уже через пару минут чуть опалённая куриная тушка лежала на тарелке.

– Извини, приходится покупать в супермаркете, сезон охоты завершён, – объяснил Герман, разливая по бокалам мутноватую жидкость болотного цвета, рекомендуя её как настойку на шишках родовых сосен и ревеня.

Ужин получился сытным, но скудным, не то что у Паши Шереметева, однокурсника Маши. На годовщину окончания университета он такой званый ужин закатил в одном из родовых помещений, доступном для аренды и проведения банкетов и свадеб. Приглашённые сбивались со счёта сменяемых блюд, а матёрые официанты, в свою очередь, сбивались с ног.

Паша и культурную программу организовал в лице неизвестной, но голосистой певицы в чёрном платье с глубоким декольте и с напряжённой шеей, обвитой жемчугами. Певицу он покровительственно отрекомендовал как провинциальное колоратурное сопрано с неограниченными способностями и доступом к ним.

Какой доступ он имел в виду, выяснять не стали, увлёкшись царскими яствами, но пела она вполне колоратурно, по высшему оперному разряду – слов не разберёшь. Иоланта, одна из присутствующих однокурсниц, сказала, что это итальянский язык, а точнее – венецианский диалект. Ей, конечно, видней, бабушка её родилась на ступенях знаменитого театра «Ла Скала». Роды у матери начались прямо в кулисах «Ла Скала», откуда её вынесли в спешном порядке, дабы она не составляла конкуренцию своим прославленным голосом певице, дебютирующей на сцене.

Иоланта и сама ощущала себя рождённой в «Ла Скала», но петь на публике, в отличие от своих предков, не решалась, ссылаясь на неподходящую акустику и непроходящую тоску по родной итальянской сцене. Кроме этой тоски, от предков ей достался скрипичный смычок времён Страдивари, бусина венецианского стекла и неукротимый темперамент, что позволяло ей чувствовать себя звездой в любом коллективе.

Братья Боткины, Петя с Федей, соседи и одноклассники Маши, тоже прекрасно себя чувствовали в созданном ими коллективе – реабилитационном центре под названием «Внуки Гиппократа». Петя с Федей решили не мелочиться и не тормозить на всем известной медицинской фамилии Боткин, а отправились вглубь веков к самому отцу медицины. И если от Боткина у них оставалась фамилия, то от Гиппократа в их организмах присутствовал древнегреческий ген.

Возможно, именно он способствовал расширенной сфере предоставляемых услуг реабилитационного центра, среди которых значились анонимное очищение организма от паразитов, замена кода неблагополучия на код везения, продление репродуктивного возраста до последнего вздоха, выбор и присвоение национальности по тесту ДНК. Ещё предлагались новые мировоззрение и вероисповедание, любая внешность и переезд на родину предков с полным пакетом подлинных документов и с юридическим сопровождением, включая ритуальные услуги и рождение заново.

На одной из вечеринок именно братья Боткины разнимали Шереметева с Германом, которые начали мериться генами, сойдясь в споре не на жизнь, а на смерть. Шереметев, хоть и признавал существование викингов, но категорически отрицал продолжение их рода в современном мире, то есть отрицал само существование Германа.

Маша на тот момент и викингов, и рыцарей воспринимала как родственников будущего мужа, а Олафа так вообще считала законным деверем. Потому в ту же ночь, после вечеринки, она решилась на похищение генов у спящего Германа, а заодно и у Олафа, как у контрольного экземпляра, отщипнула от бороды.

Боткины как-то хвастались, что обнаружили ген Чингисхана у одного из вип-клиентов, планирующего издание серии книг «Советы Чингисхана на каждый день». Свои бесценные советы Чингисхан передавал по родственной связи с этим вип-клиентом людям различных профессий и социальных групп без возрастных ограничений. Оформлены советы были по принципу календаря на каждый день, а потому издавать их собирались ежегодно с обновлённым содержанием.

Когда Маша явилась к Боткиным с похищенными генами, на столе у них уже лежала гора книг с автографами потомка Чингисхана.

– Бери любую, Чингисхан плохого не посоветует, – сказали Боткины.

Маша зажмурилась и вытянула, чего совсем не ожидала, – «Советы Чингисхана по уходу за лошадью».

– К чему бы это? – удивилась Маша.

Глядя на её изумлённое лицо, Боткины поинтересовались, какие результаты анализов для неё предпочтительней, а то получится как с лошадью. Маша подумала, что предпочтительней не рисковать и вообще не делать никаких анализов, но под гипнотическими взглядами Боткиных она согласилась на любую национальность и степень родства Германа с Олафом, зашифрованных под шестизначными номерами.

Вышла Маша от Боткиных с чувством вины и покаянным желанием признаться во всём Герману, но, представив возможные последствия, решила, что лучше признаться Олафу, мудрому и безоружному. Это сначала она его испугалась, а потом привыкла и даже шепталась с ним, когда Герман в очередной раз готовил на открытом огне живую пищу. Вот и насчёт похищенных генов Олаф пообещал хранить тайну.

Спустя месяц пришли результаты анализов, и Боткины торжественно объявили Маше о шведском происхождении первого и второго шестизначного экземпляра. И если первый оказался обыкновенным человеком славянского происхождения и лишь с небольшим процентом шведской крови, то второй относился к чистокровной северо-шведской породе лошадей – шведке. В каком-то смысле их можно было считать братьями, только второй из них был конём.
– Сбылись предсказания Чингисхана, – вспомнила Маша.

А Боткины воодушевлённо сообщили, что заводчики серьёзно заинтересовались этим чистокровным жеребцом, а они готовы выступить посредниками за разумные проценты от сделки. Маша пообещала подумать насчёт процентов, что ей ещё оставалось.

Думала она до самой ночи, сначала о Германе, который опять уехал в своё родовое гнездо, а ей поручил два раза в неделю навещать Олафа, о котором она тоже думала, и о лошади думала, из гривы которой изготовлена борода Олафа. А потом стала думать о себе, о своих предках, от которых не осталось ни дворцов, ни земель, ни лошадей, ни венецианской бусины, даже дачи не осталось.

Ночью ей снилась неизвестной породы лошадь, больше похожая на осла. Лошадь послушно шла рядом с Машей по тропинке среди полей, к видневшемуся на горизонте стогу сена. Приблизившись к стогу, лошадь стала ворошить сено своей худощавой ногой, как будто что-то искала.

Маша тоже стала искать, запустив руки в стог. И вдруг нащупала и вытащила из сена очки, к дужкам которых была прикреплена резинка. Лошадь забила копытом, издав радостное ржание. Маша приспособила очки к лошадиной морде и стала поить её взявшимся из ниоткуда чайным грибом в трёхлитровой банке.

Проснувшись, она почувствовала, что сама ужасно хочет пить, бросилась на кухню к чайному грибу, стоящему на подоконнике.

– Вот так балда! Как же ничего не осталось? – ругала себя Маша. – Гриб остался от бабушки! И очки на резинке!

К концу дня, перерыв все шкафы, Маша обнаружила бабушкину трудовую книжку, в которой имелось всего две записи. «Завтра на собеседование пойду, – подумала Маша, – талисманом будет».