– Что сначала – курица или яйцо? Яйцо или курица? – мучительно размышляла Марина.
– Вопрос спорный. Учёные до сих пор не определились с его решением. На заре советской философии пытливое рабоче-крестьянское юношество частенько затевало бурные диспуты: есть ли Бог? Что было раньше – мысль или слово? Курица или яйцо?

Марина только сейчас сообразила, что про курицу и яйцо у неё выскочило вслух. Высокий сероглазый незнакомец, примерно Маринин ровесник, остановился и с интересом её рассматривал. Не часто встретишь в «Магните» тётку с авоськой, которая ломает голову в постижении логического парадокса – на пересечении потоков, на перепутье всех дорог.

Хотя Марина просто не могла вспомнить, куда собиралась вначале – в отдел «мясо – птица», где поменьше народу, или в бакалею, где выбросили дешёвое яйцо. Если сначала курицу – народ расхватает яйца. Если яйца – раздавит сверху куриная тушка.

Она смутилась и, ничего не сказав, поспешила прочь. В дверях столкнулась с соседкой, которая затарилась продуктами, будто собиралась накормить сорок человек.

– Поминки на носу, – объяснила та.

Соседка, прищурившись, смотрела вслед мужчине.

– Мариночка, к вам ещё ухажёры в общественных местах подкатывают. Вы рисковая женщина, я бы не решилась. Знаете, как говорят: в молодости мужчина ищет себе любовницу, в зрелости – партнёршу, а ближе к пенсии – сиделку. Вы готовы носить утку за чужим мужиком?

Марина смутилась в третий раз: «Что вы выдумываете…» Махнула рукой и направилась в мясной. Значит, первой была всё-таки курица.

Соседку звали Акулина Петровна – это по паспорту, в миру Алла Петровна. В школе её обзывали Акулочкой – за выступающие редкие острые зубки, а может, ещё почему. Потом прозвище перекочевало на её место работы в регистратуру поликлиники.

– Алло, мне нужно срочно записаться на приём, я сто лет не могу попасть к хирургу, я умру без хирурга! – кричал в трубку больной.
– А мне нужно срочно выйти замуж, я десять лет не могу попасть замуж, я умру без мужа, – парировала Акулочка. Не вслух, конечно, про себя. Согласитесь, её проблема выглядела намного драматичнее, но она же не вопила об этом на весь белый свет.
– Сожалею, но к хирургу записи нет на месяц вперёд, – в голосе Аллы читалось некоторое удовлетворение и даже удовольствие. Маленькая месть за непрестижную работу, крошечную зарплату, женское одиночество. Потом её перевели в колл-центр, и тут пришлось держать язычок на привязи: каждый звонок был важен для нас, и все разговоры в целях улучшения обслуживания записывались.

Остаток дня Алла Петровна, в преддверии поминок, самоотверженно жарилась у плиты. Все её родные лежали на кладбище. Дедушки-бабушки, мама-папа, первый и второй мужья, безвременно и добровольно ушедшая доченька. Алла Петровна не пропускала церковные праздники: Троицу, Ильин день, Покров, родительские субботы. Могилы были разбросаны по разным концам кладбища. Чтобы навестить все, уходил целый день.

И всё у неё было прибрано-ухожено, любо-дорого: цветочки, скамеечки, бордюрчики – хоть на выставку, не стыдно перед людьми. На каждом холмике раскинет скатерть-самобранку, посидит, повздыхает, поест, крошки смахнёт птичкам. Благолепие!
Город маленький, даже здесь наши соседки сталкиваются.

– Мариночка, собралась-таки, а то покойнички заждались, заждались!

Посматривала с превосходством: у Марины её единственный холмик зарос травой, памятник обветшал. Погрязла в земных делах, стыдоба!

– Вы, Мариночка, гербицидом побрызгайте, пропалывать бесполезно – через месяц всё равно будут джунгли. Но умничка, нашла время, тебе же всё некогда.

В лице Аллы Петровны МГИМО потеряло блестящего дипломата. Никто не умел лучше неё сказать комплимент, испортив при этом настроение человеку. Преподнести гадость, завёрнутую в сладкую обёртку. Подарить какашку в фантике и смотреть, что из этого выйдет. Ну прирождённый же дипломат!

Когда начальницу вешали на Доску почёта, Алла Петровна восторгалась: «Ах, Верочка Степановна у нас трудолюбивая, на работу злющая как зверь». Про покладистую и миролюбивую коллегу: «Со всеми общий язык найдёт, – и с улыбочкой, вполголоса: – как говорится, без мыла влезет». Когда встретила одноклассницу с детской коляской: «Поздравляю, это такое счастье! Когда, говоришь, внучек родился? Ах, какая жалость, на месяц бы позже – и маткапитал в кармане. Четверть миллиона на улице не валяются. Ути, каляпузик! Идёт коза лягатая – забодяю, забодяю».

Марине она сказала: «Милая, ты так похорошела, прямо стройненькая как берёзка, похудела. К онкологу давно обращалась? Непременно, непременно обратись, говорю как человек, имеющий отношение к медицине».

Родители Марины, как полагается любящим сердцам, умерли в один день, в один час и даже в одну секунду. Автоавария.

Марина подрабатывала тем, что выгуливала чужих маленьких детей. Ходили в парк, музеи, в кино на мультики. Когда шёл дождь, вела к себе домой обсушиться, напоить чаем. Там к воспитанию подключался дед. Рассказывал одну и ту же сказку: что вот, жил-был пакет – не из нынешних одноразовых с кассы, которые рвутся ещё по дороге домой. Наш пакет был склеен на совесть, рассчитан на службу верой и правдой, с крепкими ручками, с прочными швами.

Его хвалили и не жалея набивали с верхом – он только покряхтывал. Со временем яркая картинка стёрлась, пакет облез, сморщился и был кое-где подклеен липкой лентой.

Наконец он стал подумывать о заслуженном отдыхе. Пора было его почтить за долгий добросовестный труд – помыть, высушить, а может, даже повесить в рамочке на стене. Вот с кого нужно брать пример молодёжи, вот как нужно относиться к своим обязанностям. Но если даже свернут и положат в укромный уголок – тоже неплохо, отдохнут старые косточки… В смысле старый полиэтилен.

И однажды хозяева спохватились: «С ним стыдно в люди выйти!» В доме появилось много новеньких глянцевых пакетов, а нашего старика отнесли на помойку. И сунули в него кирпич, чтобы не выдуло из мусорки ветром. Вот тут-то пакет не выдержал предательства и порвался.

– Эй, Андерсен, про кирпич – это слишком, – замечала Марина. – Давай закругляйся, дождь кончился.

Дети в прихожей, влезая в курточки и сапожки, додумывали сказку:
– И тогда кирпич упал прямо на ногу противному хозяину.
– И тут поднялся ветер, и пакет залепил рожу, и хозяин грохнулся в лужу!

Они горячо сочувствовали пакету, ведь дети, как собаки, остро чувствуют хорошего человека. Бабушка, пока была жива, вздыхала:
– Это он про себя рассказывает. Он у нас Лошадка по гороскопу. Сунут в зубы сахарок, похлопают по крупу. Он и рад-радёшенек, из кожи лезет, жилы рвёт. Умники свесят ножки да понукивают, а этот дурак везёт да попукивает.

Дети прозвали его дед Пакет.

Марина жила с дедом. Дед был тихий, вполне безобидный сумасшедший. С ним не приходилось откручивать газовые и водяные краники и затыкать розетки заглушками. Он страдал бзиком другого рода, который (позже определили) объясняется как навязчивый страх совершения насилия и является разновидностью обсессивно-компульсивного расстройства.

Видимо, дед пересмотрел новостей и был уверен, что рано или поздно подвергнется ограблению и пыткам. Хотя что грабить у инженера на пенсии – мешок почётных грамот и коробочки с ветеранскими медалями?

Первыми звоночками были рассуждения за ужином, что, конечно, всё у нас стабильно и идёт по плану, и мы другой такой страны не знаем, где так вольно дышит человек, – но соломки подстелить не мешает. Дед не боялся четырёх всадников, а боялся сопутствующих явлений – хаоса и людей, привыкших убивать, с глазами тусклыми, как обмылки.

А как быть простому люду, жить-то ведь охота? Говорят, свой дом – своя крепость, все бросились скупать участки и строить коттеджи. Ан нет: свои-то дома и есть самая уязвимая мишень №1.

Спрятаться бы в дальней деревеньке – но уголовники любят устраивать в глухих местах «малину», подальше от полицейских глаз. И до больнички деду далече – десять раз помрёшь, пока скорая довезёт.

Дед черкал в бумажке, рассчитывал, крутил так и эдак. По всему выходило, что нечего дёргаться, безопаснее их трёшки на восьмом этаже ничего не придумано. Главное, иметь прочную дверь.

Марина слушала лепет деда вполуха: чем бы дитя ни тешилось. И напрасно не слушала.

Однажды идёт с работы – а у лифта сладко улыбается Акулочка:
– Дедуня у вас какой шустрый, активный. Пока бригада дверь устанавливала, полтамбура разнесла. Платить придётся, миленькая, за общедомовое имущество.

Марина взлетела на свой этаж, а там вместо двери – толстенный сейф с замками, кодами, засовами. Пять пенсий дед угрохал, то-то у Марины клянчил на любимые конфеты-сосунчики!

Внучку в свою комнату не пускал – тоже врезал замочек. Что же, каждый по-своему с ума сходит. У всех должно быть личное пространство. Но даже на личном пространстве нужно время от времени делать уборку. Марина через вопли и бешеное сопротивление деда вломилась с ведром и тряпкой – и застыла на пороге.

Это был склад на случай Третьей мировой войны. Вдоль стен до потолка в два ряда высились коробки с тушёнкой, рыбными консервами и прозрачные упаковки с питьевой водой «Кристалл». К лоджии вели брустверы из припудренных белой пылью мешков: мука, макароны и крупы, преимущественно перловка.

Вот так. Пока Марины не было дома, дед развил бурную деятельность. Отправлялся в поход по магазинам и возвращался с полными сумками.

Венец дедовских воплощённых фантазий – чугунная «буржуйка» в центре комнаты, крепко стоящая на растопыренных ножках на листе толстого железа – для пожаробезопасности. В балконную дверь через круглое отверстие ветвился дымоход.
Затем был звонок в дверь. На пороге переминались два дюжих молодца.

– Дрова заказывали?

И следующий час мимо остолбеневшей Марины молча и споро, с невозмутимым видом, таскали охапки поленьев, будто каждый день возносить дрова на восьмой этаж для них обыденное дело. Может, люди хотят шашлык на лоджии жарить.

Не прошло недели – снова Акулочка плывёт навстречу, улыбается.

– Ах, Маринушка, какие чудные решётки вы установили на окнах – самое то для восьмого этажа.

Марина вечером добивалась:
– Дед, зачем тебе решётки на нашей верхотуре?
– Дык ведь у «буржуйки» дымок будет выбиваться. Бандюки с нарушенной психикой полезут на огонёк сверху-снизу, как тараканы. А накося выкуси: мои решётки «болгарка» не возьмёт.
– Это у тебя нарушена психика, это у тебя в голове тараканы!

Дальше – хлеще. Дед заказал через «Вайлдберриз» фольговое одеяло и выходил гулять закутанный с головой, шурша, слепя и пугая прохожих. Объяснил: «От дронов. Они на излучение тепла реагируют».

Это была последняя капля. Марина полезла в интернет. Каждый таракан в голове имел своё название, и сколько же их было! Харпаксофобия, гарпаксофобия, булимифобия…

– К психиатру?! – взвился дед. – Психа из меня делаешь? Давай уж, внуча, сразу в богадельню!

Участковый терапевт подсказал: идёт плановая диспансеризация, а там под шумок устроим невролога с психиатром, подлечим вашего дедушку.

Дед ненавидел больницы, но смирился. Народу было много, и кабинетов пройти тоже предстояло много. И повсюду перед его носом – «Мне только спросить» – без очереди проскакивала востроносенькая ласковая бабулька в шляпке. Где-то её дед видел, а где – убей, не мог вспомнить. Он мрачнел, сопел и раздувал мохнатые ноздри, что свидетельствовало о крайней степени раздражения. Наконец дед напоминал уже кипящий чайник или пук соломы, к которому только спичку поднеси.

Спичкой оказалась бабулька в шляпке: «Я занимала, только отходила».

Он всхрапнул, мотнул головой, решительно шагнул к нахалке и водрузил ей на голову пластиковый пакет. Из пакета сыпались листочки, портмоне, шариковая ручка – а он, сопя, держал, пока оглушённая и ослепшая бабулька махала руками и разбрасывала вокруг тощие ножки. И изловчилась заехать острым каблуком в уязвимое мужское место. Только не деду, а стоявшему у двери ни в чём не повинному пациенту. Хотя деду тоже прилетело: костлявый кулачок угодил в нос – брызнула цевкой кровь.

Когда вызванная по телефону Марина примчалась в поликлинику, Куликово побоище у дверей уже прекратилось, помятые стороны разведены по кабинетам, пострадавшим оказана первая помощь. У деда из носа торчала окровавленная вата, говорил он умирающим слабым голосом – а у самого глаза сияли.

– Так что же всё-таки было сначала – курица или яйцо?

Марину тронули за плечо. Поверх докторской маски лукаво смотрели серые глаза незнакомца. Хотя почему незнакомца: на кармашке голубым шёлком вышито: «Сергей Павлович, невролог».

Ночью Алла Петровна заплакала. Плакала она как ребёнок: свернувшись калачиком, всхлипывая и втягивая сопли носом. Со стен из рамочек отовсюду смотрели покойные – сурово, с тихой укоризной.

Сегодня в больнице претерпела такой кошмар, такое унижение! Она хотела только спросить – всегда этот номер срабатывал. Но чокнутый соседский дед накинулся, надел на её голову вонючий пакет, при этом зацепил и больно дёрнул за волосы, у неё с головы слетела и покатилась по полу шляпа… И никто вокруг не заступился, не нагнулся за шляпой, наоборот, даже смеялись и хвалили деда: мол, достали эти толькоспросильщицы.

А на прошлой неделе её впервые назвали старухой. Она забыла в магазине зонтик, вернулась за ним. У входа продавец как раз говорила кассиру: «Тут бабка зонтик оставила». А ведь Алле Петровне всего 52. И продавщица ненамного её младше.

Почему, почему все против неё? Даже батюшка на проповеди: «Это, – сказал, – весьма похвальное и богоугодное дело – заботиться и украшать могилки родных, но лучше беречь их, пока они живы, и всячески украшать их жизнь, а не загонять раньше времени в могилу. Люди умирают не от смерти, а от горя». При этом почему-то смотрел на Аллу Петровну. Ну да, виновата, виновата перед родными, особенно перед доченькой… Но нету рычажка, кнопки такой нету, чтобы надавить и вернуться в прошлое.

…А тихоня соседка сегодня шла под ручку с районным неврологом, сияла как медный пятак.

– Мариночка, у вас, я вижу, наметилась белая полоса. Поздравляю! Как жаль, что жизнь – как зебра: за белой полосой обязательно последует чёрная.

Прошли едва кивнув. Что такого сказала Алла Петровна? Она из деликатности и общительности всегда улыбается и что-нибудь говорит людям. А они шарахаются как от прокажённой.

А это ещё посмотреть. Недавно подсела на скамеечку к дворовым пенсионеркам, там одна тетёшкала правнука. И младенчик, что вы думаете, ни к кому на колени не пошёл, только к Алле Петровне ручки протянул и засмеялся беззубым ротиком.

Вспомнилось, как в далёком детстве они с подружками нашли хорошенького щеночка, не могли поделить. Десять девчонок встали в круг: к кому пойдёт – та и хозяйка. Щеночек прямиком пополз к маленькой Алле Петровне.

А разве дети и собаки остро не чувствуют хорошего человека? Ну и кто из них после этого акулочка?