Как только увидел соседа по палате, я сразу понял, что он мужик разговорчивый, и загрустил – не люблю пустой болтовни. Но на его круглой поросшей седой щетиной физиономии отразилась такая детская радость, когда я вошёл, что меня это обезоружило. Иначе мог бы сразу отшить Сергеича – так он представился. Было ему на вид лет 65, оказалось – все семьдесят.

За те две недели, что мы пролёживали бока на соседних койках, ходили вместе на процедуры и в столовую, я не произнёс и десяти слов. А Сергеич замолкал, только когда засыпал. Но и тогда – устрашающе храпел. Отдыхал я от его болтовни лишь во время продолжительного тихого часа, который обязательно значился в распорядке дня моего неугомонного соседа.

Не стану его осуждать – одинокий человек, дорвался до общения… К тому же Сергеич оказался нескучным мужиком, рассказывал увлекательные истории из своей жизни, травил анекдоты. Причём всё это «с перчиком» – про секс, женщин, любовников и любовниц. Я иногда краснел, слушая его.

Вот что он, например, рассказал о своей бедовой юности и первой любви:
– Меня, Юрич, в церковь повели крестить в пятнадцать лет. Батя сказал: «Может, жрать будет поменьше». Я на самом деле к этим годам уже перерос его, и морда была – во! Отсюда и зверский аппетит. А в семье шесть детей. Работал у нас только отец – «рикшей», на тележке развозил людям покупки с рынка и соседнего мебельного магазина. Сам понимаешь, какой доход имело наше семейство. Короче, на меня, такого здоровяка и старшего из сыновей, возлагалась надежда, что в детстве не засижусь и стану приносить в дом свою трудовую копеечку.

Cразу после восьмилетки устроился я на завод учеником токаря. И в цеху никто не верил, что я ещё сопляк. Взрослые парни принимали за своего и, понятное дело, приобщали к настоящей мужской жизни. Мне повезло: к выпивке я как-то от природы не особо охоч, а вот к женскому полу слабость уже тогда имел, всякую фигуристую деваху взглядом провожал, слюни сглатывая. Однако расстаться с девственностью долго не решался, хотя в заводском общежитии всякого нагляделся. Я тогда в общаге ночевал чаще, чем дома, – «зайцем». Вахтёрша особо не следила, кто зашёл, кто вышел, а свободное место всегда находилось, потому что трудились работяги посменно – кто-нибудь ночью всегда отсутствовал.

Бывало, зарулю в комнату к парням из нашего цеха, а у них на окнах висели такие плотные тяжёлые шторы, и вижу – топорщится эта занавеска и ходуном ходит, и стоны-охи из-за неё раздаются. Понятно – значит, Вася или Петруха любовью занимаются. Подоконник в комнате низкий и широкий – очень удобный для этого дела, на него и усаживал парень девчонку. Ну а штора их спасала – вроде как не на глазах любятся.

Почему так? Комната-то на пятерых, всех в коридор не выгонишь ради такого случая, тем более что кто-нибудь обязательно отсыпался после смены. А «случаи», надо сказать, происходили регулярно. Баловались этим как раз Вася и Петя, у остальных имелись постоянные подруги, жившие в городе. Правда, я точно не знаю, не грешили ли и эти «женатики», но сам их за шторкой не застукивал.

Признаюсь, я не выдерживал того волнения, что вызывала во мне «живая штора», – убегал, стыдился реакции своего организма и там уж, как мог, успокаивался. А как другие парни, кто не спал и присутствовал, решали эту проблему, не моё дело… В комнату я возвращался, только когда из неё выбегала довольная девка, на ходу запахивая халат.

Их, таких весёлых и доступных, в общаге проживало три. Все жильцы о них всё знали, но особо не осуждали. Может, потому что парни, которым девушки дарили эти минуты радости, за полюбовниц могли и морду набить. Помню, когда одна из этой троицы, Райка, заболела воспалением лёгких, Вася и Петруха к ней в больницу бегали, яблоки с печеньем носили. Не вместе, конечно, по отдельности, хотя ревности никакой не было.

Уже потом, вспоминая те времена, я думал: и ведь не беременели девахи, и никто никакой заразы не подхватил при таких-то вольностях – как так? Наверное, всё-таки предохранялись. Просто меня в эти тонкости не посвящали, но наверняка просветили бы, поддайся я их уговорам.

Ну да, уговаривали дружки попробовать. И даже не за шторой – говорили, что ради такого случая комнату освободят. Но я трусил.

Пытаюсь сейчас вспомнить, где же я Розу первый раз увидел. Нет, не вспомню… Она кореяночка – такая маленькая, тоненькая, застенчивая. И формы тела имела не такие, от которых я дурел. А вот ведь – зацепила. Не знаю, как её занесло в наш город из далёкого Узбекистана. Там её родители выращивали лук в сельской местности. А она почему-то решила у станка на заводе стоять. И поселилась в нашем весёлом общежитии.

Был бы я постарше, наверное, расспросил бы обо всём, но тогда в башке одна дурь селилась. Ну, семнадцать лет всего! Хотя выглядел я взрослым здоровенным мужиком, особенно рядом с маленькой Розой. Даже бриться начал. А ей тогда, кстати, уже 25 исполнилось.

Я, конечно, копейки получал и половину отдавал родителям, но всё же мог выкроить рублик-два на мороженое и лимонад. И вот пригласил я в воскресенье Розу в парк культуры и отдыха. Красота – летний вечер, музыка, огни! Она что-то щебетала, взяла меня под руку – аж пот прошиб от волнения. Потом и я немного разговорился. В целом разговор мы вели очень культурный – про погоду и природу, про любовь к фруктовому мороженому и про повестку грядущего комсомольского собрания. У меня оставалась мелочишка в кармане – как раз на то, чтобы прокатиться на цепочных каруселях. Роза сказала, что никогда на таких не каталась.

Ну и стали мы кружиться. Я летел за нею на своём пёстром деревянном стульчике, смотрел ей в затылок, вижу – головой вертит туда-сюда. Что такое? Оказалось, её сильно мутит от этого верчения.

Роза чуть не упала, сходя с карусели, я едва успел её, чуть живую, подхватить и практически донёс до лавочки в дальнем безлюдном углу парка. Темнело в конце августа быстро. Кореяночка моя потихоньку приходила в себя, сумерки сгущались, а я волновался всё больше и больше…

Я ведь, Юрич, дважды был женат, но такого больше не испытывал даже близко. Сердце колотилось, губы сами потянулись к её лицу. Сначала она и ответить-то не могла из-за своего состояния, но потом ответила. Первый поцелуй, прикинь! А дальше у меня удержу уже не было, полез к ней под платье. Парк-то давно опустел, мы одни, так сказать, на лоне природы. Она ручками своими маленькими меня вроде как отталкивала, но это так – для виду. Сумасшедшая ночь у нас там получилась. Однако лишь на третьем свидании – приходили мы поздно по воскресеньям на ту же лавочку – я стал её первым мужчиной, а она моей первой женщиной.

Дальше наступила осень, в парк уже не походишь, а отправляться за штору мне категорически не хотелось, да Розочка бы и не согласилась. Мы так – целовались-обнимались в тёмных уголках. А в октябре меня призвали в армию. Как она плакала, когда узнала!..

И вот ведь подлая наша мужская натура – быстро перестал я ей писать. Ну, мучительно мне было слово к слову на бумаге лепить! К тому же, признаюсь, сходил в увольнение, познакомился с одной фигуристой, на нашу общежитскую Райку похожую, сейчас даже имя не вспомню, и общением с ней сильно увлёкся.

Роза долго мне писала, всё спрашивала, почему не отвечаю, не случилось ли со мной что, потом письма приходить перестали.

А вот перед дембелем тоска по ней вдруг торкнулась в сердце. Стал вспоминать наши свидания, воображал, как кинется она ко мне, и глазки её, чёрные смородинки, будут сиять от счастья. Написал Розе – мол, скоро приеду, встречай. Не ответила.
В конце октября вернулся в родной город и весь такой бравый заявился в общагу, а Розы-то и нет. Соседки по комнате сказали, что полгода как уехала к себе в Узбекистан, мол, страдала-страдала, плакала-плакала, потом заявление написала, вещи собрала – и всё. Вернулась к родителям.

Вот тебе и на. Эх, парень, не поверишь, но я чуть не расплакался. А что делать? Где искать? Адреса, куда она уехала, даже в заводоуправлении не знали. Или не захотели мне говорить.

С месяц я чумной ходил, лавочку нашу навещал, даже на карусели круги наворачивал с кислой рожей – чувствовал себя судьбой обманутым. Хотя, конечно, сам во всём виноват. А потом на работу поступил, на танцах Наташку встретил, первую жену, – ну и забыл свою кореяночку. Надеюсь, жизнь у неё сложилась лучше, чем у меня.

Знаешь, я думаю, с Розой у меня бы, наверное, семья-то сложилась. Говорят же, что азиатки во всём мужа слушают, он для них бог. Розочка точно такой бы женой стала. А я, дурак, женился на Наташке Репиной, а потом на Любке Курочкиной. Обе меня ни в грош не ставили. Вернее, поначалу вроде бы всё было – любовь-морковь, «ах, милый, ах, единственный, хочу жить с тобой в мире и согласии до гробовой доски», а потом начинали кровь пить. Каждая мне по дочке родила, но путной семьи ни с той, ни с другой не получилось. И дочерей моих потом другие мужики воспитывали.

Вот такой коленкор, Юрич… Сейчас-то я совсем уже старый, хворый, и почему-то Розочку часто вспоминаю. Может, всё у меня в жизни наперекосяк, потому что я с ней плохо обошёлся, единственную любовь, можно сказать, предал? Как считаешь?..