Слишком много счастья
18.11.2012 00:00
От любви вреда не бывает

Слишком много счастья– Бабушка, а мы пойдём сегодня в дельфинарий? Там столько рыб, даже акулы и касатки, всё как в моей энциклопедии. А ты знаешь, что дельфин тоже хищник?
Нина Антоновна смотрела на своего обожаемого шестилетнего внука и, казалось, слушала его бесконечный рассказ о белухах, косатках и дельфинах, но мысли её были очень далеки от морских глубин.


Глядя на маленького Ваську, она вдруг увидела себя – совсем крошку, в белой панаме, в громадной, как парашют, юбке-шортах и ярко-жёлтой кофточке. А вокруг всё такое мрачное: серый полуразрушенный бомбёжкой дом, ржавая дворовая колонка с падающими из отломленного носика каплями воды. Девчонки, все стриженные почти под ноль, в серых бесформенных рубашках и таких же штанах, «те носили, що війна лишила». А ей, Нине, повезло. Из чудом уцелевшего куска жёлтого шёлка мама сшила ей блузку, да какую! И право на это жёлтое чудо пришлось отвоёвывать у дворовой детворы.

Сколько раз Анька Плотникова подговаривала забрать у малявки Нинки кофточку, мол, нечего выпендриваться, нужно быть как все. У нас такого нет, и у неё не будет. Вспомнилось, как пошла на обидчиков с обломком кирпича и заглянула главной прямо в глаза, хоть и была ниже почти на голову:
– Ни за что не отдам тебе моё солнышко, слышишь? Я с вами, как с немцами, биться буду!

Тихо разомкнулось окружавшее кольцо, и растерянно попятилась детвора. И раскаянье было в глазах, и обида за сравнение с немцами. А она, Ниночка, гордо проследовала мимо них. Так и пришла домой с зажатым в руке кирпичом.

И сейчас она тоже должна выстоять, она обязательно сможет. Ведь и теперь у неё есть солнышко, только в сто миллиардов раз дороже и роднее того, из детства. Вот же оно: громадные хитрющие глаза с длинными девчачьими ресницами, курносый нос, улыбка до ушей, показывающая отсутствие двух передних зубов…

– Ба-а-абу-уля-я! – протяжно позвал Васька. – Ты меня слышишь? Я у тебя в третий раз спрашиваю: ты знаешь, что кит, хоть и такой громадный, а большую рыбу есть не может? А всё потому, что у него решётка в пасти. Я тебе и сока принёс томатного, хочешь?
– Давай, раз угощаешь.

– Счастливая ты, Нинка, – говорили подруги, – И муж золотой, и дочка красавица, и дом полная чаша. Тьфу-тьфу, не сглазить!

А она всё отшучивалась: мол, не преувеличивайте, почти у всех то же самое. А душа у самой так и пела: с работы как на крыльях, на работу как на праздник. И весь мир раскрашен яркими красками, и люди, куда ни посмотри, все сплошь душевные. И вроде бы не идёшь по жизни, а порхаешь. Хоть и не молода вроде, скоро юбилейные пятьдесят отмечать, а душа словно только паспорт получила. И с Веней они двадцать пять лет вместе, но пролетели эти годы, как одно мгновение – яркое, радостное. И всё в него уместилось: и поцелуи до рассвета, и радость материнства, и счастье, что ты нужна и любима. И уверенность, что так будет всегда.

Да, видно, много было уверенности, или вправду кто-то сглазил. После одного телефонного звонка постарела душа и превратилась из порхающей девчонки в столетнюю старуху.

Трубку в тот роковой вечер сняла сразу, уж очень ждала Венечку. Вот сейчас она ему расскажет и про темень за окном, и про дефицит к юбилею, который не забрали у подруги – заведующей столовой. Тамарка уже раз пять звонила, напоминала, что деликатес ждёт. А её добросовестный Венька до сих пор на работе, опять за кем-то хвосты подтягивает.

– Счастливая Нина Антоновна? – незнакомым мужским голосом спросил телефон.
– Да, это я.
– Счастливый Вениамин Сергеевич – ваш муж?
– Да, а с кем я разговариваю и к чему эти вопросы?

Голос в трубке кашлянул.
– Капитан Сатин из милиции. Нужно провести опознание.
– Какой капитан? Это что, розыгрыш какой-то?
– Оставайтесь на месте, сейчас за вами приедет машина, – и отключился.

Потом, на кладбище, под торжественно-печальную речь директора завода о скоропостижной кончине начальника цеха, активиста и парторга, Нина силилась понять, что происходит. Почему все сочувственно склоняют головы, подходя к ней. Она не плакала – видно, разучилась. Ведь от счастья плакать не обязательно, а горе и печаль до сих пор обходили её стороной. Не понимала, как теперь жить и что в ней такого особенного, зачем Бог оставил её на земле.

Дочь Катя с мужем предлагали переехать к ним или готовы были хоть первое время пожить у неё. Но Нина Антоновна никого не хотела видеть.

Однажды вечером ворвалась ураганом подруга Аня и с порога, не раздеваясь, обрушила на неё праведный гнев:
– Ты ж как улитка, мать твою, закрылась! Понимаете ли, видеть она никого не хочет, горе у неё! Право на горе есть у всех. Но ведь ты даже не горюешь – повыть по-бабьи, и то не можешь! Да, всем в такие дни тяжело. Ты вспомни, как меня чуть ли не из петли доставала, когда Петя мой разбился. Горе надо пережить, а ты кайфуешь в одиночку, смакуешь его по капельке. Хватит! – выкричавшись и сорвав голос, прохрипела Аня. – Ты же баба боевая, не хорони себя заживо. Бог дал, Бог взял. Думай о новой жизни.
– Какой новой, Анют, ты о чём?
– До тебя до сих пор ещё не дошло, что Катерине твоей рожать скоро?

Анна Сергеевна Плотникова наконец скинула с головы берет и плюхнулась на пуфик в прихожей.
– Давай, иди, собери чего-нибудь, посидим поговорим. А я отдышусь пока, – и смахнула ангорским беретом то ли слёзы, то ли пот с раскрасневшегося лица.

На кухне, глядя на родное лицо подруги, слушая её бесконечные разговоры «за жизнь», Нина поняла, что наконец проснулась.
– Анют, спасибо тебе, – и, обняв подругу, заплакала.
– Нет, Нинка, рехнусь я от тебя. Ненормальной с детства была, такой и осталась. А помнишь, как ты на меня с кирпичом, я тогда думала, точно прибьёт!

Почти до самого рассвета горел на кухне свет. Долго плакали-смеялись две подруги, такие разные и такие похожие.

На следующее утро Нина Антоновна уже была у дочери. Встревоженный зять собирался в больницу.
– Катю вчера вечером увезли, говорят, ничего страшного, но ведь рано ещё.
– Ты, Рома, вот что – не паникуй. Всему своё время, Богу виднее. Семь месяцев – нормальный срок, это я тебе как врач заявляю.
– Так вы же стоматолог, Нина Антоновна!
– Стоматолог, гинеколог – какая разница. Главное, что всё будет хорошо.

И как в воду глядела. Васенька родился на два месяца раньше срока, но в больнице сказали – это хорошо, лучше в семь, чем в восемь.

У Катерины не было молока.
– Ничего, – заявила подруга Аня. – Сейчас отличных сухих смесей пруд пруди. Зато Катюшка есть сможет всё, хоть потолстеет немножко, а то кожа да кости.

«Как Бог совершает свои чудеса?» – думала Нина Антоновна, глядя на сморщенное, красное, недовольное личико новорождённого внука. Вот он, смысл её жизни, этот орущий комочек. И пока она его не выкохает, не научит всему добру, на том свете ей делать нечего.
Катюша часто одёргивала её:
– Мамуль, ну ты его совсем разбалуешь!
– От любви, доченька, вреда не будет.

И точно, не было. Васька рос нормальным мальчуганом, в меру балованным, в меру требовательным.

А потом опять был кошмар. Вспомнилось, как в больницу на другой конец города долетела с таксистом-шумахером за двадцать минут. Седобородый хирург сообщил, что состояние обоих пациентов крайне тяжёлое. Врачи сделали всё что могли, вообще чудо, что пострадавшие уцелели в такой аварии. Поэтому надо надеяться.
– А ребёнок, что с ним? – пересохшими от страха губами прошептала Нина Антоновна.
– Про ребёнка ничего сказать не могу, – ответил врач, – Поскольку к нам не поступал.

Оказывается, в тот злополучный день Васька наотрез отказался ехать с родителями в город. У Мишки, сына соседа по даче, была какая-то новая игра, и Васька уговорил родителей оставить его на ночь у соседей, чтобы на следующий день приехать с ними в город.

Когда открылась дверь и в квартиру влетел ничего не подозревающий внук, она как схватила его, как прижала к груди, так и не отпускала минут двадцать.

Спозаранку Нина Антоновна отправилась в церковь. У каждой иконы благодарила за чудо жизни.

– Бабушка, ты вообще меня сегодня слушаешь? Я уже всё съел. Может, пойдём, а?
– Прости меня, Васюнь, мне сегодня всё вспоминается и вспоминается... Пошли.

В дельфинарий они не попали, там был санитарный день.
– Может, тогда в парк и на катамаранчик, а? – спросил внук.
Конечно, они отправились в парк и на час взяли катамаран. Пригревшись на солнышке, Нина Антоновна разомлела. Солнце в водной дорожке напоминало святой лик. Глядя на него, она вдруг поняла, что именно сейчас, с этой самой минуты, всё плохое и страшное унесено течением и не вернётся никогда. Потому что иначе быть не может. Потому что она счастливая, и её счастье с ней, и так будет всегда. И Катюшка с Ромой идут на поправку. Последний курс реабилитации почти закончен, и скоро они прилетают из Германии. А завтра она пойдёт в школу и просто вкатает в бетон директора, отказавшегося взять Ваську только потому, что сомневался в его способностях к английскому. Он, видите ли, смог разглядеть в шестилетнем ребёнке слабый языковой потенциал! Ничего, у неё с языковыми способностями всё в порядке – раз по-русски он не понимает, она ему по-немецки объяснит и про потенциал, и про формирование личности, и про обучение будущих гениев. Пойдёт Васенька в первый класс в эту школу, и точка. И никакие преграды ей не помеха. И всё будет хорошо.
– Бабуля-Нинуля! – позвал внук.
– Что? – с трудом разлепила она сонные веки.

Бриллиантовый водопад обрушился прямо на неё.
– Это чтоб тебе не вспоминалось, очни-ись! – растопырив мокрые ладошки, смеялся Васька.
– Смотри, а что это там за утки?
– Где?
– Да вот же они, Васька, повернись!

И, набрав полную пригоршню воды, она плеснула в ответ.

Ах, какая у него была мордаха – мокрая, глаза от неожиданности и удивления стали ещё больше, рот открылся. А она вторую порцию – плюх! И пошло-поехало. Прохожие с недоумением таращились на обливающихся водой на катамаране мальчика и немолодую женщину. Но, слыша их радостный смех, и сами невольно начинали улыбаться.

Оксана ЛЕЛЯКОВА,
г. Депропетровск, Украина