Сколько буду жить, столько буду помнить этот адрес: улица 25 Октября, дом №91. Крепкий деревянный особняк стоял в историческом центре Перми. Не знаю, кому он принадлежал до революции, скорее всего, семье зажиточной. В большие залы на первом и втором этаже выходило три комнаты. По центру печка-голландка с изразцами. Длинный коридор с дверями в маленькие комнаты, видно, для прислуги. На кухне первого этажа – большая русская печь с полатями. Вход парадный и хозяйственный. А туалеты – внутри дома, утеплённые. Водопровода поначалу не было, потом провели. Хотя зачем он нужен, ведь в просторном дворе колодец. А ещё сад с вишнёвыми и яблоневыми деревьями, дровяник и баня.

Дом этот достался моей бабушке Тане в 1942 году. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Осенью этого же года она получила извещение о судьбе мужа: «Комиссар Денисов, заместитель начальника полка связи, пропал без вести под Сталинградом. Предписание семье: в 24 часа выехать на Урал».

И вот из солнечного Саратова бабушка с сестрой и четырьмя детьми в самые лютые морозы добралась до Кунгура. В то время – маленький город, по улицам которого зимой бегали волки. Так бы и сгинула семья, но повезло. Начальник военной комендатуры, инвалид, до войны служил под началом комиссара Денисова и очень его уважал. Он и отправил семью лишенцев в Пермь. Предоставил справный дом. С продуктовыми карточками не помог, но сказал: «Город большой, прокормитесь». Деду тоже повезло, выжил, в 1948 году вернулся. И зажила семья мирной жизнью.

В этом доме прошли мои детство и юность. До сих пор закрываю глаза и вижу, как утром через окно выхожу прямо в сад. А там вокруг беседки ранней весной цветут и благоухают ландыши, а летом – пышные кусты белой и персидской сирени. Можно сорвать с дерева маленькое сладкое яблочко, можно кисленькую вишенку. Нащипать с кустов крыжовника, смородины, малины. Правда, потом бабушка заворчит: «Опять зеленухи наелась! А кто завтракать будет?» Зимой для детей заливали во дворе каток и строили горки, а по огороду можно было наматывать круги на лыжах. И, если возможно представить счастье, то будет оно именно таким.

Семья тем временем становилась всё больше, дети взрослели, женились. У дяди Бори сын, у дяди Саши – два. Мама вышла замуж, уехала, родила меня. А её комнату временно заняла подруга Люся, с которой они вместе училась в пединституте. Потом Люся вышла за Володю. Мама развелась, вернулась вместе со мной, а у Люси уже дочка Галя подрастает. Не выгонять же молодую семью на улицу, уже родными стали. Пусть живут, места хватит.

Пожалуй, сегодня только в литературе можно встретить описание подобных ситуаций – под одной крышей уживаются несколько поколений большой семьи. Со своими характерами, принципами и противоречиями. Всякое, конечно, случалось, но нам, детям, было не до того! Мы чудили не по-детски.

Лидером во всех безобразиях являлся старший брат Костя. Кто ж не помнит, как выглядели подростки 70-х: патлатые волосы до плеч, широченные клёши, под мышкой гитара. Ни музыкальная школа, ни школа с углублённым изучением французского не смогли привести недоросля в сознание. Тогда родители подарили ему щенка немецкой овчарки. Авось будет заниматься собакой, станет серьёзным и ответственным.

На пару лет Костя действительно сконцентрировался на воспитании и дрессуре. Красавица Тайга выросла умницей, на выставках брала все медали. Костя её очень любил. Поступил в университет, но там опять задурил. Как-то раз, перебрав с приятелями портвейна, вскарабкался на фонарный столб и скандировал: Lénine est mort! Mais la révolution est pour toujours! («Ленин мёртв! Но революция – навсегда!» – фр.) К несчастью, фонарь стоял как раз напротив местного управления КГБ. Хулигана стащили вниз, надавали лещей и вежливо поинтересовались: «Выбирай, куда тебя – в тюрьму или в армию?» «Если в армию, то только вместе с собакой! – гордо заявил охламон. – А если нельзя, то в тюрьму».

Видимо в «конторе» служили люди с пониманием. Костик попал в Таджикистан, в состав пограничных войск. Но для начала он с Тайгой отправился в тренировочный лагерь к кинологам.

Годы службы пролетели незаметно. И вот наша большая семья готовится встречать Новый 1980 год и прибытие дорогого гостя. Костя и Тайга возвращаются из армии! Бабушки и тётки с раннего утра стояли у печей, жар по всему дому. Дяди спорили, хватит ли для бойца «горючего»? А то шампанского набрали, а бутылка водки всего одна. Мы, дети, изнывали от нетерпения: когда же начнётся праздник?

У дяди Вовы была машина «Запорожец».
– На ней поеду! – заявил дядя Боря. – Первым хочу сына встретить.

Вернулись они нерадостные. Костя за время службы возмужал, раздался в плечах. Вместо длинных волос – короткая стрижка, зато отпустил усы. Но вид имел понурый, разве что не всхлипывал. Держал на руках Тайгу, прижимал к груди, как любимую невесту. А собака, бессильно свесив лапы, жалобно поскуливала.

В Кирове, когда до Перми оставалось всего восемь часов езды, Костя вывел собаку на перрон, чтоб сделала дела, остановок больше не будет.

Тайга культурно отошла в сугроб и вдруг громко взвизгнула. Поджала переднюю лапу и завыла. Костя подхватил боевую подругу в охапку, поволок в вагон. Осмотрел лапу. В большой подушечке вертикально торчал зеленый осколок. Костя не придумал ничего умнее, как выдернуть его. Кровь хлынула рекой.

В ход пошли все простыни и полотенца из спального комплекта. Соседи позвали проводниц, те – начальника поезда. Ругать за порчу имущества не стали, солдатик и так на нервах, того и гляди пришибёт. Предложили йод, зелёнку, водку чтоб обработать рану. Костя отказался, нельзя этого собакам! А Тайга прямо на глазах слабела от потери крови.
– Какая-то поганая сука в снег кинула разбитую бутылку! – всхлипывал Костя на нашей кухне. – За два года ни царапины, а тут такое!
– Не ной, боец! Готовьте операционную! – скомандовал дядя Саша.

Чего другого, а врачей дома хватало. Стоматолог тётя Рая, офтальмолог тётя Валя, травматолог и хирург от бога дядя Саша… А поскольку юное поколение в лихих играх часто калечилось, то стерильных бинтов и шприцев, антибиотиков, обезболивающих средств и всего прочего держали в избытке.
– Сколько собака весит? Килограммов 25–30? – спросил хирург Денисов. И добавил: – Мне халат и перчатки. Валя, Рая, готовьтесь ассистировать. Костян, тоже пошли, держать её будешь.

Костя, качая квёлую собаку на руках, шагнул в соседнюю комнату, как бы в «операционную». Но выскочил оттуда буквально через минуту.
– Не могу смотреть, как она мучается! – взревел он. – Водки мне налейте! На войне не так страшно было!

Взрослые переглянулись. «Водку» мимо ушей пропустили, а вот второе…
– Сын, ты ж на границе служил, – начал осторожно дядя Боря. – Какая война?
– Такая! Вы ж ничего не знаете, вам не говорят! – Костя плеснул себе в стакан беленькой. Придвинул ещё один и наполнил до краёв. – А это деду Сергею. Я его там… часто видел…
Дед Сергей помер восемь лет назад. А Костя начал медленно говорить.

– Стою как-то в дозоре. Вокруг горы, ветер дует, темно, холодно… Слышу, идёт кто-то, я винтовку вскинул: «Стой, стрелять буду!» Но Тайга почему-то молчит, не лает. Она ведь натаскана, если нарушитель – с места прыжок и в горло. А тут хвостом машет, как своему. Этот прямо на меня шагает, я затвор передёрнул и вдруг вижу – ко мне дед подходит. Молодой совсем, в будёновке, как на старой фотографии… Я аж остолбенел! А он мимо прошёл, оглянулся, подмигнул – как бы «не ссы, солдат».

Хмурый Костя опять выпил. Взрослые за столом затихли.
– Потом я с ним даже разговаривал. Да он и сейчас здесь, – брат указал на пустой стул. – Вот, прямо тут сидит.

Баба Таня и баба Зина дружно вскочили из-за стола и, еле слышно бормоча «Отче наш, иже еси на небесех…», кинулись в свою комнату, где в нижнем ящике комода прятали иконы.
– Горе какое, – длинно выдохнула тётя Люся. – «Белка» у парня. К доктору надо.
– Чё несёшь! – прикрикнул на жену дядя Вова. – Не «белка», а белая горячка! У нас на заводе у одного такое было. Всё с тёщей покойной разговаривал.

А мне стало очень жалко брата Костю. Тайга поранилась, да ещё никто ему не верит, больным обзывают. И я выпалила:
– Я тоже дедушку вижу. И слышу! Он говорит, что поздравляет всех с Новым годом! И рад, что на столе много вкусной еды. А немцы, когда он в плену был, солдат кормили вместе с поросятами картофельными очистками и помоями из корыта.

Эффект от сказанного был сродни взрыву. Все заголосили одновременно.
– Ира, твою тоже к доктору надо! – причитала Люся. – Семейное это у вас!
– Ольга, прекрати! Что за язык у тебя! – возмущалась мама.
– Хватит врать! – вспылил дядя Боря. – Отец никогда такого не рассказывал.
– Я тоже вам ничего рассказывать не буду… раз не верите! – уже хорошо выпивший Костя уронил голову на стол.
– А мне дед всё рассказывал! – упрямо стояла я на своём. – Как бомба взорвалась, его ранило, он сознание потерял и застрелиться не успел.

Деда Сергея не стало, когда мне было пять лет, но до этого он учил меня читать. Сажал с книгой на колени и говорил, говорил. Конечно, я ничего не понимала, но помимо моей воли что-то записалось на «жёсткий диск» детской памяти.

Моя трепетная мама закрыла лицо руками и выскочила из комнаты. Нежданно-негаданно помощь пришла от младшего братика, первоклассника Серёжи, которого и назвали в честь деда. Он пискнул:
– Я дедушку никогда в жизни не видел, а вот сейчас увидел!
– И я вижу! – было бы странно, если б лучший друг, кузен Димка, меня не поддержал. – Оль, покажи, на каком стуле дед сидит, на этом или на том?
– А я что, рыжая? – воскликнула рыжая Галка, дочка тёти Люси. – Вижу!
– Галочка, доченька, – взмолилась тётя Люся. – Они ж, Денисовы, не от мира сего. А ты-то у меня серьёзная, взрослая девочка!
– Взрослая, – парировала Галка. – У меня скоро сто прыжков с парашютом будет, после школы в армию пойду.

Галка на тренировочных прыжках покалечила колено, в армию, естественно, не пошла. Зато вышла замуж за военного лётчика и с ним прокатилась по всему Афганистану.

А я вдруг заметила, что гранёный стакан, который Костя налил до краёв для деда, опустел. Возможно, во время перепалки кто-нибудь из мужчин его опрокинул, не знаю, не заметила. Но факт есть факт, стакан был пуст!

Из «операционной» вышла тётя Рая с тазиком окровавленных бинтов, следом тётя Валя с лотком инструментов. И, стаскивая с рук резиновые перчатки, появился дядя Саша, явно в хорошем настроении.
– Рану обработали, зачистили, перевязали. Антибиотик проколем. И заживёт на собаке всё как на собаке, – пошутил хирург Денисов и обратился к Косте: – Можете навестить родственницу.

Костик разом протрезвел, повеселел и кинулся к боевой подруге.
– Саша, у нас тут такое! – затараторила тётя Люся. – Дети заболели! Бредят все! Утверждают – Сергея Николаевича видят, слышат. Разговаривают с ним.
– И что? – пожал плечами дядя Саша. – Я, конечно, его не вижу, но беседую мысленно частенько. Особенно перед сложной операцией. Говорю – ты смог, и я смогу… Ну что, Денисовы и прочие, праздновать-то сегодня будем?

Всё прошло отлично. Ели вкуснейшие бабушкины пироги и шаньги, пели хором, скакали вокруг высокой ёлки, чуть не свалили её. Дружно смотрели по чёрно-белому телевизору «Голубой огонёк». И только Костя всю ночь просидел рядом с Тайгой, держал за лапу.

Прошло время, наш шумный дом стал пустеть. Родственники получали новые квартиры и переезжали. На втором этаже поселились тоже знакомые, но тёплой близости уже не было. Внизу остались я, мама и бабушка. Да и мне пришлось уехать на учёбу.

После очередной сессии в театральном институте я собиралась домой на каникулы. Мечтала, как буду сидеть у печки и любоваться на танцующие огоньки. Ходить по просторным залам, а не задыхаться в общажной комнате, как зверь в клетке. Во дворе изваляюсь в сугробах… Но получила от мамы телеграмму: «Запиши новый адрес. Мы переехали». У меня был шок!
– Нет у меня больше дома! – заявила я, перешагнув порог новой квартиры.
– Ой, не надо из себя Раневскую корчить! – рассердилась мама. – Ты уехала. Воду из колодца носить, печь топить – всё на мне. А я в школе на полторы ставки работаю. И бабушка болеет часто.
– Я тоже переезжать не хотела, – вставила пять копеек баба Таня. – Думала, помру в родных стенах.
– Да идите вы обе в баню! – психанула мама и ушла на кухню.

Я прошлась по новым апартаментам. Вроде ничего, три комнаты, просторно. Но всё равно не то…

На следующий день поехала навестить родовое гнездо. Половину деревянных домов на улице 25 Октября уже снесли. Строились многоэтажки. Наш дом пока цел, но окна второго этажа заколочены, а на первом местами разбиты стёкла. Парадные двери закрыты на висячий замок, ворота на засов. Но что ж я, не помню, где в заборе раздвигаются доски?

Зашла на территорию, дёрнула дверь запасного выхода, оказалось открыто. Вошла. Везде темно, холодно, сыро. Как быстро разрушаются дома, когда из них уходит жизнь! Я прошлась по центральной зале. Вот тут в центре стоял огромный круглый стол, за которым собиралась большая семья. За печкой-голландкой была лестница на второй этаж, откуда кубарем скатывались братья, чтоб бежать во двор играть в «войнушку». В комнате слева жили бабушки, справа – мы с мамой. А в самой маленькой лежал дед, когда болел и уже не вставал. Не знаю почему, но мне захотелось обратиться именно к нему.
– Дедушка Сергей, я тебя помню, – сказала вслух. – Ты смог, и я всё смогу!

Порывом ветра из разбитого окна распахнуло не плотно прикрытую форточку, звякнуло стекло. На втором этаже хлопнули какие-то двери. Наверное, так мне ответили.

Я не испугалась, но по зрелому размышленью решила уйти. Двинулась к выходу. И уже в сенях ещё раз остановилась и громко крикнула: «С Новым годом, дом! Мой милый дом!»