До сих пор поддерживаю тёплые и дружеские отношения со многими бывшими учениками. Правда, эти отношения со временем в большинстве случаев сходят на нет, но некоторые остаются надолго.

Итак, Саша. Точнее, уже Александр Викторович. В школе он отучился 12 лет назад, за это время окончил вуз, отслужил в армии, женился. Детьми, правда, пока не обзавёлся, хотят с женой сперва взять квартиру в ипотеку. Очень серьёзный, вдумчивый и бесконечно ответственный парень. Навещал меня, когда я лежала в больнице, заходил в гости, никогда не забывал поздравить.

У Саши есть сводная сестра, намного младше его, от его мамы во втором браке. Саша заботится и о маме, и о сестре, с отчимом нормальные отношения. Несколько лет назад, когда девочка пошла во второй класс, он позвонил мне и сказал, что с иностранным языком у сестры всё очень плохо. Спросил, не соглашусь ли я с ней позаниматься.

Я вообще-то учеников младших классов не беру, но Саше отказать не могла, согласилась. Однако эта история заглохла, так толком и не начавшись. Саша потом сказал, что у сестрёнки по английскому трояк и всех это устраивает. Я ответила, что это неправильная постановка вопроса, потому что оценка «три» в начальных классах – сигнал нехороший, ведь двоек там просто не ставят. Но, в конце концов, это не моё дело.

А месяц назад Александр позвонил и опять поднял тот же вопрос – не позанимаюсь ли я с его сестрой, уже подростком. Пояснил, что, хоть она до сих пор получает по иностранному тройки, ему кажется, что у неё дела идут далеко не хорошо. В общем, не посмотрю ли я девочку? Ладно, говорю, приводи.

Привёл. Милая шустрая глазастая девчушка. Прошу её почитать что-нибудь из параграфа, который они сейчас проходят. Девочка читает, и у меня глаза вылезают на лоб. Я ко многому была готова, но не к такому. Девочка не умеет читать по-английски вообще, абсолютно, полностью! Чтобы стало понятно: она английские буквы «а», «е», «u», «y», «с» читает как русские! Естественно, о понимании прочитанного даже речи и не идёт. Вопрос о грамматике я не поднимала, поскольку он абсолютно бессмыслен в данной ситуации.

По выражению моего лица Саша понимает, что всё не просто плохо, а убийственно.

– Пожалуйста, возьмите её позаниматься! – умоляет. – Мама уже согласна. Лиза хорошая девочка, просто она застенчивая и, если чего-нибудь не понимает, боится переспросить учительницу.

Хм. По манере разговора девочка особой застенчивостью не отличалась. Ну да ладно.

– Хорошо, Саша, я попробую, – пообещала я. – Но я не волшебник, посмотрим, как пойдут дела.
– Спасибо! Мама говорит, у них ВПР скоро.
– Саша, какая проверочная работа, ёлки-палки! Мы будем учиться читать! И учить слова. О ВПР забудьте. Дай бог, я её дотяну к концу учебного года до уровня четвёртого класса, и то лишь в том случае, если работать станет как лошадка.

И мы начали учиться. Лиза вроде старается, но каждый раз в начале нового урока приходится учить заново то, что мы делали на прошлом занятии. Ладно, я терпеливая.

Учим то, что надо было учить ещё во втором классе, – простое настоящее время и слова. Начали с темы «Семья». Слова «папа», «мама», «брат», «сестра» Лиза знает, остальное учим. Всё значительно осложняется тем, что она в своё время неправильно заучила слова – читать-то не умеет! – и теперь их приходится переучивать, а это всегда хуже. Как она проходила английский в школе, как ей ставили тройки – ума не приложу.

Составляю простенькие предложения на употребление настоящего времени. Одновременно выписываю Лизе в тетрадку слова, которые надо учить, потому что у неё словарного запаса нет вообще.

Слово рeople, «люди». В моих предложениях оно встречается много раз, я всегда составляю задания по грамматике так, чтобы заодно отрабатывалась и лексика. Третий, четвёртый, пятый раз… и каждый раз Лиза вздыхает, говорит «не помню» и снова раскрывает тетрадку-словарик. Шестой раз! Лиза виновато отводит взгляд и снова смотрит слово в тетради. Я уже в растерянности: как учить-то подростка, который не просто ничего знает, а не может ничего запомнить?

Делаем небольшой перерыв, решили немного поболтать. Лиза радостно трещит, что у них учительница литературы сошла с ума.

– Это ещё почему? – интересуюсь. – Ну-ка, объясни.
– А она задала за три дня стихотворение выучить, а в нём целых… – тут Лиза сбивается. – То есть там девять раз по четыре строчки, я считала!
– А всего их сколько?

Лиза не реагирует на вопрос, из чего я делаю вывод, что с таблицей умножения у девочки дела тоже обстоят так себе.

– Кто его автор? Хотя бы автора можешь назвать?
– Не помню.
– А как называется стихотворение?
– Не помню.
– Господи, да о чём хоть стихотворение-то?

Лиза виновато тупит глаза.

– Я правда не помню. Там про войну что-то, про танк вроде и про мальчика.

Господи, твоя воля! Глубоко вздыхаю и читаю ей «Рассказ танкиста» Твардовского полностью. «Был трудный бой. Всё нынче как спросонку…» – и так далее. Я помню это стихотворение, хотя учила его более полувека назад. Кстати, также помню «Сына артиллериста» Симонова и лермонтовское «Бородино».

Нужно было видеть, с каким ужасом посмотрела на меня Лиза, – так наивные дети смотрят на фокусника, доставшего из цилиндра живого кролика.

– Откуда вы это знаете?
– Я когда-то тоже учила это стихотворение.
– И вы его до сих пор помните? – не верит своим ушам ребёнок.
– Помню. У меня хорошая память, но я её постоянно тренирую. Ладно, давай вернёмся к английскому.

Лиза вздыхает, придвигает к себе лист с заданием, с запинками читает и в седьмой раз лезет в словарь смотреть перевод слова people.

Я не знаю, как учить эту милую, хорошую, весёлую девочку. И не знаю, можно ли её научить вообще. Не только английскому, а вообще какому-либо предмету школьной программы. Хотя мы занимаемся всего две недели, я пока не берусь делать далеко идущие выводы. Покажет дальнейшая работа.

Но уже сейчас мне очень жалко Лизу. При невозможности удержать в памяти материал – как вообще можно дальше учиться? И куда смотрит школа?

Правда, не могу сказать, что Лиза полностью необучаемая или у неё есть диагноз. Нет, она нормальный ребёнок. Просто то, что ей интересно и запоминания не требует, – она принимает, но это «ТикТок», там мозг не нужен. И вот это по-настоящему страшно.