И случилось это в такое время… ну совсем неподходящее! Неделя прошла, как мою жену прооперировали. Нужно было собраться и выравнивать семейную ситуацию – лечить жену, похудевшую и слабую, за ребятами-студентами приглядывать. И работать, работать нужно было – деньги решали многое. А я влюбился, как молоденький придурок.

Начались тайные свидания. Муж у Виолы был фотокор, по стране мотался, а мы на их супружеской кровати кувыркались. Представляете, каково мне было после неё ехать в больницу к умирающей жене. Сто раз договаривались бросить всё это, прекратить встречи. Но тянуло друг к другу непреодолимо. Потом эхо этих поцелуев и до ушей мужа долетело. Он парень крутой оказался, сразу – развод. А я растерялся, завис, ведь у меня на руках больная жена. Бросить не мог. Виола сначала сказала, что будет ждать хоть до конца света, но потом обиделась и нашла другого.

Через две недели после нашего разрыва умерла жена. Сыновья ополчились на меня, только что в морду не давали. Не разговаривали. Считали, что это я своей изменой убил их мать. Хотя это и не так было, но в их взглядах сквозило такое презрение, что не мог я им в глаза смотреть.

После похорон помаялся с неделю дома, а потом отправился пожить к другу. Эдька – профессиональный холостяк, душа-человек. Сказал: «Приезжай и живи сколько хочешь». И любимого пса Фараона разрешил привезти, только рассмеялся: мол, человек – друг собаки. Тем более жил он рядом с Битцевским парком, было где Фараона подолгу выгуливать.

Конечно, мы с Эдькой поддавали. Нельзя сказать, что беспробудно, но частенько. И в тот злополучный вечер он приехал с работы с бутылкой, у меня тоже пузырёк имелся, принёс из супермаркета. Посидели, потом я взял Фараона на ремень – и в парк, на прогулку. Пёс в тот вечер был нервным, злым – наверное, оттого, что хозяин нализался. И он, кобелина, мгновенно задрал насмерть малюсенькую таксу, цапнул за руку её хозяйку, пытавшуюся вступиться.

Бабёнка оказалась не простой, а «золотой» – хозяйкой крутого кабака. Жила она в том же доме, что и Эдик, в милицию не обращалась, сама быстренько узнала, кто такой её обидчик и откуда он. Через несколько дней пришёл ко мне посыльный, амбал с непроницаемым стальным взглядом и рожей бандюка. Вызвал меня к мадам на квартиру. Та угостила коньячком, мягко сказала:
– Ну что, мужичок, подзалетел ты нехило.
– Сколько я должен?
– Не гони. Ты ведь из бывших спортсменов, так?

Сидит – сама страшненькая, волосы крашеные-перекрашеные, в очках, худющая, как жертва Бухенвальда, и годочков ей – не счесть. Одета в блестящий халат, похожий на космический скафандр. Вдруг вскочила, бросила:
– Иди за мной!

Привела меня в спальню с огромной кроватью-сексодромом. Говорит:
– Бабки твои мне не нужны, своих хватает. Мне необходима психологическая компенсация, понял? Твой мерзкий пёс убил самое любимое моё существо. Так что теперь ты обязан заделать эту эмоциональную брешь в моей жизни. Будешь ко мне приходить, пока мне не надоест и я сама тебя не выпру.

И она распахнула свой космический халат. Я в ступоре: её жёваные висюльки, когда-то бывшие грудями, оказались густо покрыты веснушками. И началось: я согнулся в три погибели, меня вывернуло на её дорогущий паркет. Она, конечно, не поняла в чём дело – подумала, коньяка перебрал. Отнеслась с пониманием, вызвала амбала и велела отвести меня домой. Даже успокаивала: мол, полежи, поспи – всё пройдёт, а завтра я жду тебя, приходи в десять вечера.

Но причина была не в коньяке, а в воспоминаниях юности. В 17 лет я смертельно влюбился в Анечку Шацкую. Какая девочка была! Какая походка у неё! Про таких и говорят: «Выступает, будто пава». Было это в Крыму. Однажды я увёл её далеко на морскую косу. Тёплый вечер, море, чайки. И ни души вокруг. Она сняла яркое платьице – и я увидел конопушки. Они были разбросаны по всему телу, а больше всего их было на небольших девичьих грудках. Странно то, что на лице у неё не было ни единого пятнышка.

И тут меня стало так выворачивать, что думал, всё – конец. Анечка перепугалась и убежала, а я потом целый час плёлся в посёлок, и меня не переставало мутить. Больше свиданий у нас не было.

Так уж вышло, что веснушки на женских грудях – это для меня физиологическая катастрофа. Другие мужики их просто не замечают, а я воспринимаю как конец света, и ничего не поделаешь.

Эдька, услышав эту историю, сказал:
– Знаешь, лучше отработай честно, не то нахлебаешься. Её «крыша» – такие хари, мало не покажется.

Выхода у меня не было. Следующим вечером я жахнул стакан водки без закуски и пошёл «дырявить сексодром». Делал всё с закрытыми глазами и читал про себя стихи. В процессе она на меня орала: «А ну, перестань бубнить!» Но я не обращал внимания и бормотал. Тошнило меня непрерывно, а рвало уже дома, после «отработки».

После третьего раза силы мои закончились, и я смылся в деревню к тётке. На природе как-то легче, и на работу устроился – водилой. По выходным рыбку ловлю, как Иванушка-дурачок, и свободен как ветер. Ни жены, ни любви, ни детей. В свои 55 на хрен никому не нужен. Абсолютно никому! Теперь думаю – надо же, жил и радовался, что у меня всё стабильно. И не ожидал уже ничего такого, из ряда вон выходящего. И вдруг это сотрясение любовью! Опрокинулось всё.