От редакции. Мы получили много отзывов на рассказ 84-летней Валентины Александровны Ефремовой из Тобольска о её безрадостном детстве («Страшнее папы зверя нет», №24). Без содрогания невозможно читать о зверствах отца по отношению к девочке и её младшему брату. Отец почему-то считал, что дочка не от него. Однажды бросил их с братом в реку и ушёл, и только чудом они не утонули. Несмотря на то что с Валентиной никто не занимался, она росла умненькой, рано научилась читать и писать, училась на пятерки. А мать так и осталась к ней совершенно равнодушной.

Сегодня мы предлагаем вниманию читателей продолжение истории Валентины.

Итак, 1951 год. Я учусь в четвёртом классе на пятёрки. Дома – слёзы, а в школе – смех, хотя иногда драки. Одета я была плохо – донашивала фуфайку за братом Колей. Мама купила чёрной ткани и обшила рукава и борта – на сером фоне чёрное выглядело как обнова.

В пятом классе меня перевели в другую школу – трёхэтажную, красивую, с актовым залом и библиотекой.

Начался учебный год с медосмотра. У меня обнаружили порок митрального клапана, дали освобождение от физкультуры. А ещё проверили зрение. Когда надели на голову тяжёлую оправу и стали вставлять разные линзы, я удивилась, какие яркие цвета вокруг, и на доске всё вижу! Мне подобрали очки минус 3,5. Еле-еле у мамы выпросила два рубля на них. Пришла в школу в очках и сразу услышала: «Очкастая». Сказал пацан-второгодник, местный хулиган. Я подошла к нему и дала в лоб кулаком. Он не ожидал, а я ещё раз замахнулась. Всё, больше никто меня не обзывал.

На физкультуру мне всё равно надо было ходить и сидеть на лавке. Физрук показывал девочкам, как делать мостик, никто не смог повторить. Я не вытерпела, повторила и даже сама встала с мостика. И физрук, несмотря на диагноз, пригласил меня в спортшколу. Она находилась рядом, в церкви.

Секция гимнастики меня обрадовала. Я быстро освоила фигуры акробатики. В те годы на концертах в школе любили представлять трёхъярусную пирамиду: один ярус – крепкие парни, основа, второй – девочки со спортивными стойками, а я – на самом верху, делала мостик или шпагат. У меня никогда не было страха высоты.

Перед концертом руководитель этого номера говорил мне: «Валя, пусть мама купит тебе голубую майку, внизу зашьёшь, получатся как бы трусики, будет похоже на купальник». Я сказала, на что мама ответила: «Им надо, вот и пусть покупают, у меня нет денег на всякую ерунду». Пришлось самой руководительнице майку покупать – не срывать же номер. Мне было очень стыдно. Она же сделала для меня марлевую накрахмаленную юбочку.

Отец изобрёл для нас с Колей ещё одно испытание – три дня подряд выгонял из дома в мороз на всю ночь, и мы до утра ходили по улице. Ни к кому переночевать не просились – мёрзли и терпели. Потом я сказала бабе Кате, матери отца: «Скажи своему сыну, что, если ещё раз нас выгонит, я напишу в суд жалобу, и его посадят в тюрьму». Она ему передала, отец нас обматерил трёхэтажно, но выгонять перестал.

Я перешла в 6-й класс без троек. Встретила знакомую девочку, она сказала: «Открыли санаторий на горе, надо идти в детскую поликлинику, там дадут направление на сорок дней бесплатно». Я тут же и отправилась. По здоровью подошла, мне дали направление, а той девочке не дали – она оказалась здоровая.

Мне в санатории было очень хорошо. В выходные приходили родители, мы устраивали концерт: кто-то пел, другие читали стихи, а я показывала акробатический этюд под музыку. В один из выходных дежурные у ворот мне сказали: «Валя, к тебе отец пришёл». Я не поверила, пошла смотреть. И правда – отец. Дал мне кулёчек из газетки с несколькими карамельками «крыжовник». Я молча взяла и отдала маленькому пацану. Отца проводили к зрителям. Он был удивлён моим выступлением.

В городской газете появился мой снимок. Ни мать, ни старшая сестра Тома, любимица родителей, меня не похвалили, ничего не сказали. Обидно. Один брат Коля за меня порадовался.

В спортшколу пришли два каких-то начальника, отправились что-то обсуждать в комнату тренера. Нам, детям, было велено сидеть тихо на скамейке. Я не выдержала и полезла по канату до верха, потом по металлической трубе долезла до колец (они висели под куполом церкви), ухватилась за них и стала раскачиваться и повизгивать, как Чита, обезьяна из фильма «Тарзан». В это время двери открылись, вышли тренер с начальством. Я от страха отпустила руки и, пролетев много метров, упала на маты. Полы в церквях литые из железа, если бы упала на пол, меня бы по косточкам собирали. Начальник заорал: «Как фамилия? Выгнать, ни в одну секцию не брать!» Тренеру было жалко меня выгонять, но пришлось.

Выпал снег, и я записалась в лыжную секцию, а потом ещё и в конькобежную.

5 марта, 1953 год. Умер Сталин. Все плачут. Я пошла к соседке бабе Наде – часто ходила к ней играть со Светкой, её внучкой. Играли в карты и шашки. Баба Нюра говорит: «Давай Сталина помянем бражкой». «Баба Надя, я же не пью». – «Надо, это ведь Сталин, наш отец». Я выпила полстакана браги и пошла домой через огород. На крылечке упала. Хорошо, у мамы был выходной и она вышла на улицу. Затащила меня домой, и меня затошнило. Мать понюхала и пошла к бабе Наде. Та подумала, что тоже хочет помянуть Сталина, и вытащила на стол кадушку с брагой. Мать эту кадушку грохнула от пол, разбила вдребезги. Дальше баба Нюра плакала не о Сталине, а о браге.

Летом перед седьмым классом подружка Римка предложила пойти на кирпичный завод укладывать кирпичи с транспортёра на поддоны. Один поддон – 25 рублей. Выдали рукавицы, но они оказались большие, то и дело спадали с рук. Но хоть мы и обожгли руки, по 25 рублей заработали. Понесла я первый заработок матери и попросила купить мне ситец на платье. Он стоил 53 копейки за метр. Она купила. Расцветку я до сих пор помню.

Каждый вечер спрашиваю, когда пойдём к портнихе. Мать – «скоро». А через несколько дней вижу сестру в новом платье из моего материала. Рот до ушей от радости. Смотрю на мать – она ничуть не смутилась. Говорит: «В другой раз тебе сошьём». Отвечаю: «Другого раза не будет».

Ни слёз, ни крика они от меня не дождались. Я только в очередной раз поняла, как они меня не любят. Пообещала Томе в ленточки расстричь обнову, но делать этого не стала. На следующий день пошла проситься в детдом. Директор меня выслушала и сказала: «У тебя есть родители – взять тебя не можем». Вернулась домой ни с чем.

Летом я заработала ещё 25 рублей, сама купила материал. В магазине «Детский мир» был отдел раскройки тканей. Женщина скроила мне платье, объяснила, как сметать, переснять скроенное на газету и как дальше использовать это при раскрое. Я получила один-единственный урок кройки и шитья и с этого времени начала сама шить себе одежду – юбки, брюки, платья, халаты. Ещё и подруге. Её мама обычно покупала нам обеим материю на платья, а я шила.

Когда вырядилась в своё первое «произведение», пошла на пляж с подружкой. Там играли в волейбол брат с парнями. Увидев меня, кто-то из ребят присвистнул, а брат только и сказал: «Ништяк! Это моя сеструха! Чтоб никто не лез к ней – шею сверну!»

Я продолжала заниматься в спортивных секциях. К конькам и лыжам прибавились велосипед и баскетбол. Из гадкого хромого утёнка я превращалась в лебедя на зависть сестре.

1956 год. Мне 15 лет. Однажды возвращаюсь с соревнований, а дома отец пьяный и больше никого. Его целый год не было, куда-то умотал, а мы и радовались с Колей. А тут объявился. Стал требовать еду. У нас не было плитки и керосина, и, чтобы приготовить пищу, надо было топить камин. А мать строго-настрого запрещала нам это делать, боялась, что пожар устроим. Я принесла отцу холодную жареную картошку. Он давай орать и запустил чугунную сковородку в меня, я успела нырнуть под стол. Он повторил бросок маленьким чугунным утюгом – схватил с плиты. Я снова увернулась.

Терпение моё кончилось, и я пошла в бой. Встала перед отцом напоказ, а когда он на меня кинулся, поставила подножку и двинула снизу вверх в нижнюю челюсть. От неожиданности он упал затылком о кромку стола, рассёк кожу, пошла кровь. Он встал и ушёл.

Через тридцать минут стук в дверь. Открыла, а там милиционер, молодой парень. Отец говорит: «Эта бандитка чуть меня не убила. Посадите её на пятнадцать суток». Я голову вскинула, руки в бока упёрла и сообщила этому «гостю», что я шесть раз приходила в милицию и просила: «Дяди, помогите, папа маму убивает». В ответ слышала: «Иди, девочка, домой. Вот когда убьёт, тогда и приходи». А тут сразу пришли!

Рассказала вкратце о его поведении в доме. Милиционер извинился и ушёл. Гляжу – и отец куда-то побрёл со двора.

Весной он продал все наши дрова да полена и уехал в Салехард, там женился на женщине с тремя взрослыми сыновьями. Забегая вперёд, скажу, что, когда он пьяный решил поколотить их мать, как колотил нашу, те парни его так отделали, что он несколько месяцев лежал в больнице.

Пошла я в 10-й класс в 1957 году, окончила школу в 1958-м. Одежда и обувь были хуже некуда. На стадионе я считалась звездой местного масштаба, меня ценили по заслугам, уважали в баскетбольной команде, но не дома. Мама звала меня не Валя, а «ну-ка». «Ну-ка», сгоняй в магазин за хлебом, «ну-ка», две гряды лука прополи, «ну-ка», бочку воды натаскай. А ещё муку по два килограмма в руки продавали на базаре в хлебном магазине, так брат Коля и я на кривых ногах в свои 8–9–10 лет по два часа стояли в той очереди. Тома ни разу не стояла. Сидела дома, не училась, не работала. Она любимая дочь, а мы – так, подкидыши.

Год учёбы пролетел незаметно. Подошло время выпускного. На нём полагалось быть в белом платье и босоножках. Где их взять? Мать моей подруги Альки, которую я обшивала, купила белый штапель на два платья. Я неделю кроила, шила, у бабы Нюры брала электрический утюг, чтобы швы разглаживать. Готовые платья украсили чёрными кожаными цветками и широкими лакированными поясами, тоже раздобытыми Алькиной матерью.

Вдруг утром приехал отец из Салехарда. Нам с подругой к трём часам надо за аттестатами идти, потом выпускной с банкетом. Одновременно выпускалось 248 учеников – шесть десятых классов. Мы с Алькой уже во всей красе. Заходит отец с бутылкой красного вина, уже полным стаканом и двумя пустыми рюмками. «А ну-ка, девки, давайте выпьем за ваш выпускной». Я ему: «За позор считаю с тобой пить. Мы что, пьяные пойдём в школу?» Он с улыбкой наглой вылил стакан вина на моё белое платье, облил сверху донизу. Алька успела за меня спрятаться, у неё платье осталось нетронутое. Отец и сам испугался того, что наделал, но поздно. Алька ушла, а я дома осталась разбираться с отцом.

Для начала я открыла его фанерный чемодан и повыкидывала все вещи в огород через поленницу. Потом взяла бутылку из его рук и выбросила туда же. Он молча смотрел на меня. Потом позвала его на кухню, где висели иконы бабы Кати, и перед иконами пообещала, что ночью ему башку отрублю, если он не уйдёт из нашего дома. Он собрал своё барахло, поставил чемодан в сарай и ушёл.

Алька пришла с аттестатом, я надела её платье и отправилась в школу. Завуч мне тихо сказала: «Ты, Логинова (моя девичья фамилия), никак без фокусов не можешь обойтись. Даже на выпускном!» Я ей в ответ лишь мило улыбнулась.

Во взрослую жизнь в 17 лет я вошла с улыбкой и в платье, облитом красным вином. Отец постарался. Вот и всё про моё детство, которое в свои преклонные годы не могу забыть.

В заключение скажу, что и дальнейшая судьба мне выпала непростая. После медучилища я много лет работала в глухой деревне, потом окончила мединститут и трудилась врачом в Тобольске. Вышла замуж, родила троих детей… Работала честно, по мере сил помогала людям. Умела дружить. Мне кажется, коллеги и пациенты меня уважали. На этом поставлю точку.

А воспоминания эти я посвящаю своему братику Коле. Он прожил недолгую и не очень счастливую жизнь, но оставил неугасимый свет в моей душе.