После смерти моей бабушки её племянница, тётя Галя, решила съездить, а заодно свозить и меня в Белогорский Свято-Николаевский монастырь. Обитель находится в 70 километрах от Перми. Это очень известная в нашем крае святыня. Слышала, что в прежние времена за строгость устава Белогорскую обитель даже прозвали «уральским Афоном». Там множество святых икон и монументальный собор, самый большой в Пермской митрополии.

В эту поездку я пригласила и своего молодого человека. Даже удивилась, когда он согласился. Но вставать надо было очень рано – в пять утра.

Приехали вовремя, как раз к молебну Николаю Чудотворцу в часовенке у святого источника. Однако к источнику вёл очень крутой спуск с крайне хлипкими мостками. Мне с костылями самостоятельно туда никак не добраться. Родня охала-ахала, и было решено, что я останусь наверху. Подожду, посижу на камушке у начала спуска, а они пойдут к часовенке и послушают молебен. Ну и за меня, конечно же, помолятся.

Что тут поделать? Села я на тот камушек и всем своим нутром понимаю, что должна быть не здесь, а внизу, с роднёй. Даже дату запомнила – 19 июля 1999 года. Солнце светит, травка изумрудная, небо изумительное, я нахожусь в святом месте. Где-то отдалённо слышатся слова батюшки, служащего молебен, но мне так одиноко! Мы ехали в Белогорский монастырь почти четыре часа, а я оказалась чужой на этом празднике. Я неудобная, я постоянно всем доставляю хлопоты. И всё из-за моих ног, будь они неладны! А ещё обидно от самого факта, что моё одиночество объясняется заботой обо мне.

Ком подступил к горлу. На страницах моей жизни и так слишком много иллюстраций немощи. Лампочку в люстре не могу поменять самостоятельно, что уж тут говорить? Но в тот момент мне стало действительно худо. «Надо воспитывать в себе смирение, значит, так тому и быть», – силилась я успокоить саму себя, однако не очень получалось.

Вдруг вижу – идёт инок, лет 25–27 на вид. Довольный такой, молитвы поёт. Он что-то нёс с собой, а что именно, уже не помню. Увидел меня, встал, удивился:

– Ты чего, матушка, сидишь здесь, как Алёнушка на камушке?

– Жду своих, они на молебне, – пояснила. – А я спуститься не могу.

– Та-а-ак, – задумался инок. – И что же, они не могли тебя спустить?

Молчу. А что я могла ему ответить?

– Давай-ка попробуем с Божьей помощью.

Монах без разговоров взял меня за обе руки, костыли повесил себе на локоть и спиной стал спускаться по мосткам, ведя меня за руки. Очень осторожно и медленно мы спускались. За время спуска, наверное, спели все пасхальные молитвы, которые знали. Почему-то пели именно их. Было светло, радостно и очень весело. Мы зашли в крохотную часовенку, там помещалось не больше 10–15 человек.

– А вот и мы! – воскликнул инок. – Богородица на Своём светлом покрове нас спустила.

Меня бережно усадили на табуреточку. Родня опустила глаза.

Наконец молебен закончился, мы подошли к мосткам. Меня обступили троюродный брат Лёва и мой друг.

– Помочь? – уточнил инок.

– Мы сами, – буркнул Лёва. А он здоровый такой лосёнок.

– Бог в помощь! – очень по-доброму напутствовал нас инок.

– Как вас зовут? – спросила я монаха.

– Аввакум, – ответил он и легко поднялся вверх, опередив нас.

Парни подняли меня на руках, но подъём получился уже далеко не такой радостный, как спуск с весёлым монахом. Домой мы возвращались молча.

С тех пор прошло 26 лет. Жив ли тот инок, не знаю, но всегда поминаю брата Аввакума в своих молитвах. У Бога все живы.

Иногда я размышляю: хорошо бы всем нам научиться ещё в юные годы понимать простую истину – люди немощные тоже хотят радоваться, праздновать, принимать участие в полноценной жизни. Да хотя бы просто жить! И вместо кудахтанья: «Я же говорила – разволнуешься», – произнесённого кем-то из родственников той бабушки из рассказа отца Александра, можно было загодя успокоить пожилую женщину. А потом заварить чай и сказать, что как хорошо и светло им на душе от того, что она тоже примет участие в таком радостном событии.