По меркам советского времени наше село было богатым: три школы, клуб, даже действующая церковь. А хлебопекарня и собственный винпункт (небольшое предприятие по приёму и первичной переработке винограда. – Ред.) из-за наличия рабочих мест делали его привлекательным и для молодёжи.

Конечно, многие из села уезжали, но и оседало в нём народу тоже прилично. Детей рождалось много, особенно в конце лета, – сказывались влияние долгих зимних ночей и программа по экономии электроэнергии.

Человек, о котором хочу рассказать, был для нас чем-то вроде сельского талисмана – если его сгорбленная, но ещё мощная фигура встречалась на пересекающемся курсе, это считалось добрым знаком. «К удаче», – говорили местные жители.

Его настоящего имени я сейчас уже и не вспомню, но в истории села и моей памяти он остался как Галош. Эта кличка намертво прилипла к нему из-за обуви – неизменных резиновых галош, которые он носил круглый год, в любую погоду, в рабочие и праздничные дни. Покупал он их раз в год, весной, причём сразу несколько пар, и в зависимости от погоды добавлял к ним или портянки зимой, или носки летом. Галош, одним словом.

Но не только прозвищем был знаменит этот человек. В памяти нескольких поколений односельчан он остался своими замечательными «мульками» – что это такое, станет понятно дальше.

В послевоенное время село было вотчиной женщин. Мужчин с фронта вернулось мало, многие стали калеками, к тому же частенько заглядывали в стакан. А Галош, по моим детским ощущениям, уже тогда древний старик, был складным, сильным и очень работящим. Его именем-кличкой женщины хвалили своих домашних, поощряя в них тягу к труду; правда, этим же именем обзывали, когда хотели намекнуть на их неряшливость и угрюмость.

Но чаще его имя поминалось как показатель мужской доминанты, неуёмной силы. Работая на износ, видимых богатств Галош не накопил. Ложился с заходом солнца, вставал с первыми петухами. Так было всегда, каждый божий день – кроме четверга! Вот этот его четверг и оставил незабываемый след в истории села и, скажем наперёд, в генетике сельчан.

В четверг после обеда Галош топил баню, мылся, прибирал в доме, чистил, стирал, зашивал и подгонял одежду, стряпал еду на целую неделю. А поздно вечером, со всегдашним мешком в охапку, стучался к одиноким женщинам – разным, без ограничения на возраст или внешность, выбранным по одному ему известному критерию. Но неизменно в этом мешке были его знаменитые «мульки».

Помимо доступных Галошу гостинцев – картошечки, винограда да капустки – имелись и маленькие сюрпризы: горстка карамелек, кусок цветного сахара, отрез материала или трусы-лифчики в магазинной обёртке, попавшие к нему неведомыми путями.

В общем, разными были эти «мульки» – Галош оказался изобретательным. Даже когда получал от ворот поворот, отказница непременно находила поутру на крыльце гостинец с неизменной «мулькой». И на целую неделю сохранялась интрига для следующей избранницы, ведь эти по нынешним меркам маленькие дары для измученных, измотанных жизнью одиноких баб были отдушиной, своеобразной беспроигрышной лотереей.

Бывало, менялись бабы размерами, если не подходили лифчики-трусы, даже иногда бравировали количеством «мулек», хотя Галош и соблюдал одному ему ведомый график посещений. Не обделял он и женщин в возрасте, а те только застенчиво улыбались да усиленно молились о спасении души.

Но даже не прижизненными «мульками» запомнился дед Галош: в памяти он остался своими «мульками» посмертными.

Будучи в нашем селе пришлым и одиноким, он сумел скопить кое-какой домашний скарб и неплохой работный инструмент. Домик, сад, виноградник тоже были лакомыми кусками. Кроме того, когда хозяина не стало, осиротели корова, две козы и другая живность, все они бегали бесхозными по двору, ожидая своей участи. Дальние и ближние уже потирали руки: драка за наследство ожидалась неслабая. Но не тут-то было!

Прибывший после кончины легендарного Галоша в его дом участковый милиционер обнаружил на столе усопшего школьную тетрадь. В ней рукой деда было написано: «Дом и скарб передать соседке Клаве, она и должна организовать похороны. Уборку же в доме затеять только после сороковин. Корову и телёнка унаследует другая соседка, которая пожертвует двумя козами и организует к сорока дням поминовение».

Участковый получал в наследство винтовку-берданку и рыбацкую снасть, но должен был проследить, чтобы всё исполнилось согласно предписанному.

Таким образом, всё имущество было распределено, но тут-то и начались чудеса-«мульки»!

По случаю наказанной уборки соседка Клава нашла в сундучке 125 рублей, завёрнутых в записку. Записка предписывала, чтобы соседка раздала половину суммы неимущим и помянула усопшего, а к поминальной Пасхе перебрала входную дверь. Так Клава и поступила и там, в дверном косяке, нашла ещё 80 рубликов с тем же наказом Галоша: помянуть. И ещё было написано, чтобы участковый приладил к берданке новый приклад.

Когда же и милиционер, переделывавший ружьё Галоша, нашёл в старом прикладе сотенную купюру и записку с наказом раздать сельчанам десять бутылок водки и помянуть достойно бывшего хозяина, а другой соседке – хорошо поискать у полученной коровы между рогами (между верёвками, которыми были перевязаны рога, она нашла целое состояние – две 25-рублёвые купюры), село загудело, заволновалось и взорвалось.

В поисках разбросанного Галошевского наследства участвовали все сельчане, даже те, кто ничего от него по «завещанию» не получил.

И, надо сказать, ещё много лет то тут, то там сельчане находили «мульки» чудаковатого деда. Поговаривали даже, что кому-то досталась его мошна, что немалые деньжата там оказались и что село кутило беспробудно неделю. А ещё утверждали, что в колесе его развалюхи-повозки нашли колечко с просьбой – на сей раз не наказом – помянуть какую-то Марию-утопленницу, и что колечко то было не совсем простое…

Даже сейчас в нашем селе нет-нет да найдёт кто-нибудь спрятанную бумажку Галоша с неизменной просьбой. И хотя те деньги уже давно не имеют хождения, люди всё равно нальют рюмочку, помянут, улыбнутся, скажут:
– Хорошим ты человеком был, дед Галош.