Баба Наташа была уникальным человеком. И дело не столько в её биографии, сколько в том, как она смотрела на жизнь. Её прямолинейные консервативные суждения могли шокировать любого. Ведь она придерживалась настоящей домостроевской морали.

Вот хотя бы такой пример. Мне девять лет, я только что пришла с улицы, по моему лицу видно: меня там что-то сильно рассмешило. Бабушка просит рассказать. Я долго не решаюсь, потом пою ей хулиганскую песенку, которую услышала от соседского мальчишки. Но бабушке не смешно:
– Я и не знала, что у Вальки (так зовут мою маму) девка такая дура, – говорит она обо мне в третьем лице. – Я ей всё скажу, а с тобой и разговаривать больше не стану.

И как я её ни просила, как ни уверяла, что больше так не буду, угрозу свою она выполнила. Вела себя со мной целую неделю так, словно была глухая.

Баба Наташа жила у нас или у кого-то из других своих детей обычно зимой, чтобы, по её словам, «в семье пережить стужу», а с приходом весны возвращалась в свою деревню, где у неё был небольшой домик и очень ухоженный огород. На этом огороде невозможно было найти ни травинки, ни соринки. И морковь, и лук вырастали огромными. А огурцы с помидорами каждое лето давали рекордный урожай.

О прошлом, особенно о своих молодых годах, бабушка всегда вспоминала с удовольствием.

– Вот ты всё больше за книгами сидишь, – обращалась она ко мне, – а я только две зимы в школе и проучилась, хоть и нравилось мне. Родители больше не разрешили, отдали в няньки с девяти лет. Пришлось уехать из семьи к чужим людям в город, чтобы ходить за маленьким ребёнком. Его мать работала на ткацкой фабрике. Я должна была и ребёнка накормить, и перепеленать, и избу убрать. А у них был ещё старший сын, мой ровесник, невозможно какой баловной. Так вот он мне постоянно докучал. Пол некрашеный, я его тёркой скребу, а он, Федька, нарочно грязи на сапогах принесёт, всё истопчет да ещё и смеётся. Я хозяйке пожалуюсь, а она всё в шутку переведёт, никогда сыну не попеняет, всё шутила, мол, это он так за тобой ухаживает, когда большие вырастете, свадьбу вам сыграем… Ну, когда я выросла, сама на фабрику ту работать пошла, на ткачиху выучилась. Работа хорошая, не сравнить с деревенской. Деньги у меня появились. Стала себе приданое собирать. Справила бархатное пальто на лисьем меху, с горжеткой и муфтой. Платьев, юбок, кофточек разных нашила… Бывало, зайдёшь в лавку, а там чего только нет! Приказчик отрезов разных на прилавок набросает, шелков всяких: алых, как заря, изумрудно-зелёных, белых с искоркой, как снег под луной… «Барышня, чего желаете? Посмотрите, какие пуговички привезли, из перламутра сделаны. Хотите, в долг запишу?» Стыдно после такого обращения уйти без покупки.

– И ты, фабричная девочка, такая модная на работу ходила? – интересовалась я.
– Ну уж нет! Хорошо одевается не тот, кто носит, а тот, кто бережёт. Все свои наряды я отвозила в деревню, складывала в сундук. Вот там в праздники, будь то, скажем, Пасха или Святки, все наряжались. Молодёжь на гулянки собиралась, вечёрками они назывались. Снимали для этого у одной бабушки светёлку, вскладчину покупали морс, сладости разные и пировали. Пели, танцевали под гармонь и балалайки. Веселились до утра. К нам и приказчик барина на вечёрки приходил, его Лю Васильич звали. Его барин из Китая привёз. Отчество, конечно, для порядка ему придумали. Он больше всех гостинцев с собой приносил. Коса у него была ниже пояса, он её под кепку прятал. Вот уж кто танцевать любил! Бывало, кружится и сам себе подпевает. Вот там, на вечёрке, это было уж после революции, когда барина прогнали, я и с мужем своим, Филькой, познакомилась. Он к нам из соседней деревни пришёл, в шляпе, с тросточкой. Я его спрашиваю: «Вы танцуете?» А он: «Я не спец». А потом ко мне сватов прислали. Так я замуж и вышла, в чужую деревню жить переехала.

Деда Филиппа я видела только на фотографии, потому что он умер задолго до моего рождения. Но бабушка говорила, что я такая же глазастая, как и он. Из рассказа бабушки я знала, что до деда у неё был другой ухажёр, Сергей. Из очень богатой семьи, сёстры его окончили в городе гимназию. Родители ему жениться на бабушке не разрешили: не их поля ягода. Он ей предлагал бежать с ним в Москву, чтобы там оформить отношения. Но она не согласилась.

– Я что, с ума, что ли, сошла, чтобы решиться на такое! – возмущалась она и по прошествии стольких лет. – А если б он меня там обманул, как бы я потом матери с отцом в глаза стала смотреть? Может, ещё надо было в подоле принести? Сейчас это быстро. А тогда головой думали. У нас в семье было четыре дочери. Если каждая в подоле принесёт, отцу что делать? Одно дело позор, а другое – надо всех обуть, одеть, накормить…

И бабушка, и её бывший ухажёр женились почти одновременно. Серёжка взял в жёны городскую.
– Красивая у него жена была, зря не скажу, – рассказывала бабушка. – Только и я не хуже. Встретились мы. Я корову домой гнала, а он со своей молодухой по деревне прогуливался. Увидел меня и говорит ей: «Вот моя бывшая зазноба». Она засмеялась. А я в ответ: «Не слушай его, он всё врёт». Ох, и взял же он жену на свою голову! Наши деревенские говорили, что она на его капитал позарилась. И, чтобы им завладеть, со своим любовником (у неё, оказывается, и любовник был!) Серёжку в психушку засадила. Так он больше оттуда и не вышел, сгинул. А мы с Филькой хорошо жили, в мире и согласии. Я после его смерти в другой раз замуж идти не захотела. Меня наш пастух сватал, но я ему отказала. Так он, окаянный, корову мою в отместку угробил, только попробуй, докажи!

К слову сказать, бабушка после смерти мужа, кроме близких родственников, никого из мужиков к себе в дом не пускала. А нечего им там делать! И, если нужно, скажем, у неё было кому-то сено купить или появлялись ещё какие-то неотложные дела – для таких переговоров приходили исключительно женщины.

Очень поражалась бабушка современным нравам. Когда услышала, что у нас в посёлке одна молодая особа отбила у соседки мужа, который ей в отцы годится, а после возвращения своего парня из армии переметнулась обратно к нему, очень возмутилась:
– Какая у вас тут безобразия! Какая распущения! У нас там штой-то такого не слыхать.

Не нравились бабушке и некоторые школьные порядки. Например, то, что фестиваль искусств каждый год устраивался на Страстной неделе.
– Кому это там веселье к заднице припало? Черти их разжигают, – ругалась она. – Нет бы неделю подождать! Теперь в церкви поют: «Вся тварь изменяшеся страхом, зрящи Тя на кресте висима, Христе», – а они пляшут как полоумные.
– Ты, дочка, лучше в школу сегодня не ходи, скажи, что заболела. Ну их всех, – наставляла она меня.
– Да не могу я. У нас контрольная за четверть, без неё не аттестуют.
– Тогда вот как поступи: на сцену вместе с хором иди, а там сделай вид, что поёшь, рот открывай и молчи.
– А если мы в район на конкурс не попадём?
– Тебе-то что? Прежде угождай Богу, а не человекам.

Моему двоюродному брату Женьке, который в подростковом возрасте сочинял стихи, она сказала, как отрезала:
– Поэта из тебя не получится, не трать зря время. Лучше найди себе другое дело. Вот ты написал: «Гармонист заиграл гопака, даже малые дети заплакали…» Ну где ты видел, чтобы от весёлой музыки люди слезами обливались?

Женька бабушку не послушал, получил филологическое образование. Но её слова оказались пророческими: работать по специальности он не смог, зато стал замечательным столяром-краснодеревщиком.

Не любила бабушка людей, которые, как она говорила, очень много о себе понимают. Однажды на железнодорожном вокзале поругалась с уборщицей за то, что та накричала на парня, который, промахнувшись, бросил бумажку мимо урны.
– Что вы как колхозники, – набросилась уборщица на него.

Бабушка не выдержала и стала защищать честь своей профессии.
– По-твоему, колхозники – последние люди. А сама-то ты кто, директор, что ли?

Уборщица от неожиданности так и замерла с открытым ртом.
– Людям надо правду говорить, но не обижать их, – поучала нас бабушка. – Вот у нас в деревне после революции барин Густав Густавович остался век свой доживать. Старый он уже был, некуда ему было ехать. Дом у него отняли, а он переселился в курную избёнку. Раньше у него прислуга была, а тут самому на колодец пришлось за водой ходить. Так вот при встрече некоторые из мужиков, самые вредные, старались его укорить: мол, кровушки из нас попил, на нашем горбу покатался, теперь сам всё делай. А он хороший человек был, добрый, всегда всех рассчитает по справедливости. И те, кто его укорял, в былые времена первые шапку перед ним ломали. Ну а теперь слабый барин стал, значит, можно и пнуть. Так только холуи поступают.

Много, очень много разных наставлений давала нам бабушка. Однако жизнь прожить – не поле перейти. Её советы не уберегли нас от ошибок и промахов. И всё же, не будь её, я, бесспорно, совершила бы гораздо больше грехов, набила бы больше шишек.