Однажды, как и полагается второму священнику, я бегал по требам. Именно бегал, городок хоть и небольшой, но заявок на освящение домов, причастия, соборования было достаточно. Машины я тогда ещё не имел, потому ходить приходилось много.

Во время одного такого похода меня остановила женщина средних лет. Одета она была как цыганка, повадки, жесты были похожи на цыганские. Тем не менее женщина оказалась русской.

– Просто я долго живу среди цыган, вот и внешне стала на них походить, и даже говорю с их акцентом. Слушай-ка, батюшка, мне здесь сестра недавно позвонила, говорит, что очень плохо видела меня во сне. А потому велит немедленно освятить квартиру. А тут ещё и мать вчера звонит, беспокоится: «Дочка, у вас там всё в порядке? В последнее время я всё почему-то о тебе думаю, места себе не нахожу, ты уж, пожалуйста, будь осторожна». Раз я с тобой встретилась, значит, это знак, мне тебя Бог послал. Вот мой адрес, прошу тебя, освяти мне квартиру. Только я по выходным дням в Москве работаю, так что давай встретимся в будни, лучше всего в ближайшую среду часика в два.

В назначенный день в два часа дня я уже стоял перед дверью её квартиры и вовсю жал на кнопку звонка. Но, как ни странно, мне никто так и не открыл. Такое со мной случилось в первый раз – чтобы люди пригласили священника на дом, а сами, забыв об этом, ушли. «Ладно, – думаю, – ушла так ушла, в конце концов, это не мне, это тебе нужно».

Уже в храме, незадолго до вечерней службы, я не утерпел и позвонил своей знакомой, она жила в том же доме по соседству с квартирой, куда меня приглашали, и попросил её постучаться к соседям.

– Мне почему-то тревожно, человек так просил к ней зайти, время назначил, а потом вдруг взял и обо всём забыл. Что-то здесь не так.
Минут через пятнадцать меня зовут к телефону:
– Отче, хозяйка у себя дома, только она тебя, наверное, приглашала не дом освятить, а на отпевание. Ты понимаешь, звоню ей в дверь, никто не отзывается. Я взяла и толкнула дверь рукой, та и открылась. Захожу, никого нет, зову, никто не отзывается, прохожу в комнату, а она в гробу лежит на столе. Наверняка ты сам что-то спутал, видимо, она просила её отпеть.
– Ты в своём уме?! – я почти кричу в трубку. – Как человек, будучи живым, может пригласить священника к себе на отпевание в определённый день, к определённому часу?

И только на следующий день мы узнали, что накануне в соседнем с нами районе на обратном пути из столицы несколько цыганок попали в аварию и погибли, а вместе с ними и моя новая знакомая. С тех пор не перестаю удивляться женской способности к предвидению. Ведь и у сестры, и у матери погибшей было предчувствие, что близкому человеку грозит беда.

Понятно, как взволновалась наша цыганская община. Они вообще очень трепетно относятся к похоронам кого-либо из цыган, а здесь сразу несколько покойников. Отпевали погибших женщин порознь в течение нескольких дней, и каждый раз похороны превращались в демонстрацию плачущих родственников. Я отпевал одну из погибших, и моё отпевание было последним в этой чреде погребений.

В храм набилось множество цыганского народу. Поначалу всё шло как обычно, громко плакала мать, её утешали родные, вокруг носились дети и периодически выходили покурить мужики. Внезапно я услышал, как недовольный ропот прокатился среди тех, кто находился в церкви. Поворачиваюсь к двери и замечаю небольшую группу только что вошедших цыган. Они прошли вглубь и встали особняком поодаль от всех остальных. А остальные, явно возмущённые их появлением, стали возбуждённо переговариваться между собой, громко и резко что-то выкрикивая на своём языке. Потом один цыган решительным шагом подошёл к группе и резко толкнул в плечо одного из появившихся – юношу, почти мальчика, хотя там были и взрослые мужчины.

Стало понятно, что назревает конфликт, и я подумал: надо что-то делать, не хватало, чтобы они подрались в храме. Прервав молитву, предупредил:
– Драться будете на улице, и пока хулиган, ударивший юношу, не выйдет из храма, отпевать не стану.

И тут же почти все мужчины, а за ними и мальчики повалили на улицу, сперва были слышны только громкие выкрики, а потом я различил и шум потасовки. «Ладно, – думаю, – пускай сами разбираются, это их личное дело», – и продолжил отпевание.

Конечно, мне было любопытно, из-за чего эти люди так разругались, что даже похороны их не примирили. Если уж цыгане решили выяснять отношения в храме, значит, действительно допекло.

Через несколько дней я вновь увидел в церкви тех недавних возмутителей спокойствия. Среди этих людей был и мальчик лет пятнадцати, именно его тогда толкнули в плечо. Мальчик стоял напротив и рассматривал меня с нескрываемым любопытством. В его глазах было столько детской непосредственности, что я решил заговорить с ним и выяснить, чем он мог насолить такому числу взрослых серьёзных цыган. А тот словно ждал моего вопроса, и стоило с ним заговорить, как и он, в свою очередь, излил на меня целый поток вопросов, от самых простых и смешных до таких, ответить на которые можно, только имея богословскую подготовку.

Метя, так звали мальчика, рассказал, что их семья, будучи родственной с местными цыганами, жила в одном из городов соседней области. В их семье некоторое время назад покончил с собой молодой мужчина. Его привезли к нам и похоронили на старом городском кладбище. Понятно, что никто его не отпевал, поскольку руки он наложил на себя сам, да ещё и по пьяному делу.

По прошествии полугода стал он являться во снах местным цыганам. А явившись, всякий раз предупреждал: «На днях один из вас умрёт», – и называл имя жертвы. Непонятно каким образом, но и Метя узнавал о предстоящей кончине. И ни разу не ошибся. Кстати, Метя знал и о близкой смерти женщин, что разбились в той аварии.

Но самое страшное: чуть ли не в день их гибели удавленник снова явился и указал на девочку-подростка, единственного ребёнка в одной из семей. Здесь уже цыгане не выдержали и взорвались, поставив Метиным родственникам ультиматум: или они всеми правдами и неправдами добиваются разрешения на отпевание самоубийцы, или цыгане сами выкопают его тело и сожгут где-нибудь за городом.

Короче, своими предсказаниями он их не просто достал, но и окончательно запугал.

Родственник, даже если он самоубийца, не перестаёт быть родным человеком. Никому не хочется, чтобы твоего родственника сожгли, словно упыря.
– Батюшка, – спросили меня Метины сродники, – что нам сделать, чтобы ты отпел нашего самоубийцу? Давай так: мы дадим тебе много денег, а ты отпоёшь его без всякой суеты.

Разумеется, я отказался, никакой священник не станет отпевать самоубийцу. И вопрос о деньгах, сколько бы их ни сулили, в таком случае даже рассматриваться не будет.
– Цыгане, вы должны ехать в управление той епархии, к которой формально принадлежал ваш самоубийца, и привезти разрешение на его заочное отпевание. А дадут его вам только в том случае, если вы будете иметь на руках справки от врачей, что ваш сродник был психически болен.

Будучи уверенным, что такого разрешения им никак не добиться, я уже стал было забывать об этой истории. Но недели через две передо мной стоял Метя с группой сродников и размахивал настоящим разрешением на отпевание, с оттиском печати управления соседней с нами епархией.
– Как вам это удалось? – спрашиваю.
– О, батюшка, – явно гордясь собою, заговорил юноша, – сперва мы съездили в нашу городскую психушку, там познакомились с одним хорошим человеком, и он нам помог за небольшие деньги. Так что мы за тобой, собирайся и едем на кладбище.

Метя, откровенно рассказав мне о своём прохиндействе, даже и допустить не мог, что я, узнав об обмане, всё равно не стану отпевать самоубийцу, и никакая бумажка для меня в таком случае не авторитет. Только спорить с цыганами и доказывать им, что они не правы, в этой ситуации дело совершенно бесперспективное. Бумага на руках, и, чувствуя свою формальную правоту, они тебя и из постели выдернут. Потому я не стал спорить и согласился ехать на старое кладбище.

Еду, а сам ещё толком не знаю, что буду делать. Что не стану отпевать, это понятно, но и проблему несчастной семьи нужно как-то решать. Обстоятельства загнали людей в угол, и без моего участия им уже не обойтись.

Ехал и молился. А когда прибыли на кладбище и подошли к могиле, я вдруг с радостью обнаружил, что буквально рядом похоронен человек с точно таким же именем, что и несчастный самоубийца. И с полным правом послужил заупокойную литию по его приснопоминаемому соседу. Метя с компанией были счастливы, теперь им уже не стоило опасаться посягательств на бренные останки их бедного сродника.

Прошло ещё месяцев восемь, и вновь Метя с сияющей улыбкой на устах посетил наш храм. Ко мне он подошёл уже как к старому знакомому:
– Батюшка, я к тебе по делу, нам нужно отца отпеть.

Отметив несоответствие его сияющего лица трагическому событию, я поначалу даже не мог сообразить, как мне себя вести: выразить юноше соболезнование или порадоваться за него. Наученный горьким опытом Метиного семейства, сразу поинтересовался:
– Надеюсь, не самоубийца?
– Нет, батюшка, – и его рот растягивается уже в совершенно счастливую улыбку, – на машине доездился. Я его всегда предупреждал: не кури травку, если за руль садишься. А он любитель был за рулём покурить. Машина, короче, вдребезги, и себе шею свернул.

Может, мальчик радовался тому, что хоть с папкой у него не будет проблем и похоронить его можно по-человечески?

Вот что-что, а хоронить цыгане умеют. Семья выкладывается полностью, в долги залезает, но гроб и все атрибуты будут на высоте.

Ладно, договорились мы о времени отпевания, а рано утром в назначенный день находит меня посланец от Мети с просьбой после отпевания возглавить траурное шествие. Я представил, как пойду через весь город до кладбища с крестом и кадилом перед траурной колонной родственников и со счастливым Метей, и стало не по себе. Хотя проводы усопшего христианина до места его последнего упокоения всегда были в традиции православного погребения. Но, во-первых, сегодня эта традиция практически уже не поддерживается, особенно в городах, а во-вторых, если и идти, то не перед гробом великовозрастного обкурившегося хулигана.

После отказа меня находили всё новые и новые парламентёры с просьбой обязательно проводить в последний путь «уважаемого человека». Может, в моём присутствии на похоронах Метя видел гарантию того, что к этому покойнику у единокровников уж точно не возникнет никаких подозрений.

Настоятель в то время находился в отпуске, и мне не с кем было посоветоваться. Подхожу к старосте.
– Петровна, что делать, цыгане измором берут, сил уже нет сопротивляться.
– А ты, батюшка, пойди на хитрость: назначь им за сопровождение какую-нибудь высоченную плату. Назови цифру, пускай самую шальную, невозможную, тогда отстанут, по-другому не отобьёшься.

Следуя совету старосты, я и назначил очередному ходоку невозможную, на мой взгляд, сумму. Но то, что мне, вчерашнему работяге с железной дороги, казалось невозможным, для Метиной семьи – карманные деньги, мне тут же их и вручили.

После отпевания с видом мученика выхожу из церкви и молюсь, чтобы Господь, сжалившись надо мной, излил в этот момент на город тонны воды или обрушил град величиной с куриное яйцо, только бы не участвовать в этом крестном ходе. Но оказалось, что милостивый Господь пожалел меня ещё до того, как я стал просить Его об этом. Видимо, мой ангел-хранитель надоумил кого-то из оргкомитета похорон Метиного папы заказать духовой оркестр.

Сегодня духовой оркестр, сопровождающий траурную процессию, уже не встретить, а в советские времена без музыки хоронить было немыслимо. В описываемые мною годы время духовых оркестров уже прошло, но, как оказалось, не для всех. Мой ангел подсказал цыганам, где можно разыскать этот анахронизм, и привёз музыкантов на похороны. Хоронить так хоронить – и с попом, и с оркестром.
Вот за этих музыкантов, словно за соломинку, я и ухватился.
– Метя, разве ты не знаешь, что православные похороны исключают присутствие духового оркестра? Это раньше, когда людей принципиально отказывались отпевать, хоронили под революционные мелодии. Так что вот ваши деньги, и я пошёл.

Но не тут-то было. Метя обладал недюжинной сообразительностью. Слышу, кричит мне в спину:
– Батюшка, не надо деньги. Делаем так: ты садишься в машину и едешь с нами до кладбища, в это время играет оркестр. А как приедем, музыканты замолкают, и продолжаем уже по-христиански.

Это было спасение. Внутренне ликуя, но внешне оставаясь спокойным, сел к ним в машину. И только тогда понял, чему так радовался Метя. Он признался, что от общения со мной у него немедленно поднимается настроение. А потому с удовольствием прокатится со мной в одном автомобиле. Любопытный юноша успел задать мне множество вопросов, ему было интересно, как живут священники, что пьют и что едят, и ещё много чего другого. Я предложил ему:
– Метя, начинай ходить в храм, ты многое поймёшь. А потом, глядишь, и учиться поедешь. Сам священником станешь и цыганам о Христе будешь проповедовать.

Юноша засмеялся, был очень доволен, но мои слова воспринял как шутку.

Наконец процессия приблизилась к кладбищенским воротам и остановилась. Пришла пора сменить музыкантов. Те, закончив работу, стали укладывать инструменты. Все, кто ехал, вышли из машин и дальше шли пешком. Я хотел было уже запеть «Святый Боже», но в этот момент душераздирающе закричала вдова. Поразительная метаморфоза: только что женщина ехала с нами, спокойно участвуя в общем разговоре, – и тут на тебе, так кричать. Метя сразу же меня успокоил:
– Ничего-ничего, не пугайся, у нас так принято.

Мы подошли к могиле, а вернее, к склепу. Цыгане выкладывают могилу изнутри кирпичом, ставят в неё гроб и сверху кладут бетонную плиту. В склеп вместе с останками усопшего, словно в Древнем Египте, могут класть какие-то вещи, ковры, бутылки с вином.
Гроб поставили на возвышение, вдова стоит на коленях и продолжает вопить:
– Кормилец, на кого ты нас оставил?!

Хотя у цыган чаще всего именно женщины являются кормильцами. Наклоняюсь к ней и тихонько спрашиваю:
– Ты ещё долго? Мне бы послужить.

Крик на мгновение прекращается, и я слышу в ответ:
– Ещё минуты полторы.

Ладно, подождём.

…Гроб стали опускать в склеп, и я, оставшись без дела, отошёл в сторонку, а потом, чувствуя себя совершенно лишним, решил вернуться в храм. Собрав в саквояж свои пожитки, уже было пошёл пешком, и в этот момент меня отыскал Метя.
– Хорошо, что я тебя нашёл, батюшка. Мы тебя сейчас отвезём. Ты уж извини, если что не так. Очень уж мне хотелось, чтобы наши видели тебя на кладбище, а то, не дай Бог, получится как с тем нашим родственником-самоубийцей.

Я спросил:
– Кстати, чем кончилась история с его похождениями с того света? Никого он больше не забирает?
– А он, батюшка, никого и не забирал. Я стал о нём молиться, как ты меня научил, он пришёл ко мне во сне и сказал: «Метя, передай, пускай они меня не боятся, я здесь совершенно ни при чём. Это их бес за грехи забирает. Так и передай, Метя: за грехи. Не будут грешить – перестанут бояться».

Пошла ли эта наука на пользу Метиному семейству, не знаю, только самого Метю с тех пор я больше не видел.

Священник