Иван Добронравов:
Это решение приняли трое мужчин

Иван Добронравов – младший представитель знаменитой актёрской семьи, глава которой, народный артист России Фёдор Добронравов, чуть ли не каждый вечер появляется на телеэкране. Старшего брата нашего героя, Виктора Добронравова, актёра Театра имени Вахтангова и музыканта, телезрители узнали благодаря роли Феди Короткова в телесериале «Не родись красивой». Да и Иван Добронравов в свои 23 года уже стал знаменитостью. В его багаже 18 киноролей, в том числе в популярном сериале «Кадетство» и в полюбившемся зрителям фильме «Мамы». Есть и награда «За лучшую мужскую роль» кинофестиваля «Кинотавр». А вкус славы Ивану довелось познать в 14 лет, после оглушительного успеха на Венецианском кинофестивале фильма Андрея Звягинцева «Возвращение», в котором Иван сыграл одну из главных ролей.

– Нет актёра, который не мечтает хотя бы к середине жизни появиться в качестве победителя на сцене Дворца фестивалей в Венеции. Тебе удалось завоевать эту высоту подростком. Какое самое сильное впечатление тех минут осталось в памяти?
– Шон Пенн (знаменитый голливудский актёр. – Ред.). Это была очень смешная история. Уже после церемонии мы вместе с другими лауреатами ждали своей очереди перед залом, где проходят пресс-конференции. Чуть поодаль стоял Шон Пенн с кубком Вольпи в руках. На том фестивале он получил приз за лучшую мужскую роль в фильме «21 грамм». А мне Андрей Звягинцев отдал двух «Золотых львов», которых мы получили за нашу картину. И вот я, маленький мальчик, стою с двумя главными призами кинофестиваля, смотрю на Шона Пенна и думаю: «Подходить, не подходить? Просить автограф как-то глупо, ведь он меня даже не запомнил». И всё-таки подошёл, пожал ему руку и на своём детском ломаном английском сказал: «Мне очень приятно, я ваш большой поклонник», – и отошёл. Мне потом говорили, как смешно это смотрелось со стороны: стоит Шон Пенн с кубком, к нему подходит шкет с двумя «Золотыми львами», перекладывает оба в левую руку, жмёт правой руку Шону Пенну и отходит. Но если бы я тогда не решился к нему подойти – никогда бы себе этого не простил. Понимал: вряд ли будет другая такая возможность.
– Ты, наверное, с детства мечтал о кино, хотел стать артистом – всё-таки вырос в актёрской семье?
– Я родился, когда мой папа учился в институте, мы жили в актёрском общежитии. С детских лет ничего, кроме жизни артистов, не видел. То, что и я пойду по актёрской стезе, было делом само собой разумеющимся. Школу оканчивал в Москве, куда мы перебрались из Воронежа, потому что Константин Райкин пригласил папу в театр «Сатирикон». Я легко поступил в Щукинское училище, и всё-таки были большие переживания – мой ли это выбор? Пытался делать что-то другое, увлёкся рисованием, хотел обмануть себя, что ли… Все сомнения ушли, когда понял, что люблю свою профессию. Я ловлю кайф от этого нереального ощущения, когда выходишь на сцену или встаёшь перед камерой. Бывает, простудился или просто на душе тяжело, но именно в тот момент, когда стоишь перед зрителем – будь это два человека или целый зал, – уходят и простуда, и плохое настроение.
– В кино тебя, наверное, папа за ручку привёл?
– Точно, папа привёл. Но это чистая случайность – как я попал в сериал «Тайга. Курс выживания». 2001 год, лето, мне двенадцать лет. Сидел дома, было скучно. А папа собирался на «Мосфильм», и я упросил его взять меня с собой. Приехали, подходит к папе какой-то дядя и говорит: «Режиссёр выбрал пацана на роль в «Тайге», а продюсер не утвердил. Все бегают, ищут парня. А это кто с тобой?» Папа отвечает: «Мой сын». Меня схватили за руку, отвели на пробы и тут же утвердили.
– Ты сейчас буквально нарасхват, съёмочный график расписан на год вперёд, маститые актёры могут позавидовать. В чём секрет такого успеха?
– Я не тешу себя иллюзиями, мол, я такой офигенный, потому такой успешный. Просто мне повезло. Самый большой «фарт» – это роль в «Возвращении». Мой папа часто говорит фразу, которую я люблю: «Есть момент везения, но ты к этому везению должен быть готов». Мне повезло, что Костя Лавроненко (исполнитель главной роли в фильме «Возвращение». – Ред.) знал нашу семью и пригласил меня на пробы к Андрею Звягинцеву. Ну а я не подвёл. Перед съёмками было очень много проб с разными актёрами, которые претендовали на роль отца. И на одних пробах, фактически финальных, после которых меня и взяли, была сложная сцена – истерика и тому подобное. А я ничего не смог с собой сделать, никаких эмоций не мог выжать. Играл, но это было лишь десять процентов того, что требовалось. Костя Лавроненко подошёл ко мне в перерыве и сказал: «Дурак, что ли?» На меня этот наезд так подействовал! Я подумал: «Ничего себе. И это Костя, который на меня голоса никогда не повышал!» И вот эту эмоцию сохранил до последнего дубля, в котором всё получилось. А то уже подумывал отказаться от «Возвращения». Да и после того как меня утвердили, я долго раздумывал: «Вдруг на съёмках не получится так, как на пробах?» Но получилось.
Я всегда стараюсь делать свою работу хорошо, чтобы не было стыдно. Повторюсь: я успешен не потому, что так гениален, а потому, что мне везёт. У меня много знакомых – прекрасных артистов. Но им не повезло, не встретились с нужным режиссёром, не пересеклись пути-дорожки. Если я вижу, что чел круче меня работает, что-то делает в разы лучше, то прямо так и говорю. Кто-то ждёт своего шанса много лет, работает за копейки в театре или вообще не по профессии – и вдруг выстреливает. Наша профессия сложная, я сейчас это хорошо понимаю. Грубо говоря, каждый месяц – новое собеседование, то есть ты каждый месяц устраиваешься на новую работу. Но она закончится, когда завершатся съёмки. А дальше – ищи что-то новое. Да, сейчас я, можно сказать, успешен, но боюсь, что в любое время всё может измениться не в лучшую сторону.
– Соперничества с братом Виктором или с отцом не бывает?
– Мы ведь коллеги. Вот у меня сейчас пошло кино, но я не играю в театре. А Витя – ведущий артист Вахтанговского театра. Тут, по-моему, не должно быть соревнования. И с папой мы профессионально близки. Понятно, где я – и где папа, народный артист! И всё-таки мы уже разговариваем не просто как отец с сыном, а общаемся как коллеги. Бывает, и он со мной советуется. А я с ним – всегда.
– На съёмочной площадке вам с папой приходится пересекаться?
– Если не подводит память, за последние тринадцать лет мы с папой попали в один кадр лишь в фильме «Мамы». А первый раз это случилось в фильме «Искатели». Был ещё эпизодик в «Сватах». В «Мамах» я играю хорошего парня, который решил сделать маме неординарный подарок на 8 Марта, семья устроила ей настоящий праздник. В роли мамы снялась Марина Голуб, а папу играет папа.
– Мальчики, как известно, всю жизнь эмоционально очень тесно связаны с мамами. Какое яркое детское воспоминание, связанное с мамой, осталось в твоей памяти?
– Недавно вспоминал, как мама меня единственный раз в жизни отшлёпала. Мне тогда было лет пять-шесть, мы с ней ехали домой, о чём-то спорили. В какой-то момент я выскочил из троллейбуса и побежал через дорогу на красный свет. Мама меня догнала, ничего не сказала, но как только вошли в дом, устроила мне порку. Сейчас я понимаю и глупость своего поступка, и мамин страх. Но тогда здорово на неё обиделся. Дети более прямолинейны, более открыты: обиделся – значит обиделся. Когда человек взрослеет, ведёт себя совсем по-другому.
– После роли в фильме «Мамы» ты открыл для себя что-то новое в отношениях с мамой? И вообще расскажи о ней.
– Для меня изначально было забавно, что Витя больше похож на папу, а я – на маму. Поэтому у нас с мамой более сложные отношения, чем с другими членами семьи. Я не говорю, кто кого больше любит, но мама требовательнее ко мне, что ли. Вообще в нашей семье мама – главный критик. А то, что мы нигде не рассказываем о ней, – это наш главный «ход», решение трёх мужчин. Мама не актриса, и слава богу. Она наш громоотвод. В семье три артиста, а творческие люди, как известно, вспыльчивы, и мама – единственный человек, который может оставаться адекватным. При этом у неё всегда есть своё мнение.
Они с папой вместе учились в Академии искусств, мама – на организатора массовых представлений. Потом, когда наша семья переехала в Москву, мама получила второе высшее образование, связанное с менеджментом. Но в какой-то момент папа маму «уволил», сказал: «Всё, довольно!» Теперь она занимается только семьёй и всегда остаётся нашим первым зрителем и главным критиком. Если маме понравилось, значит, всё нормально. Потому что она за нас переживает, для неё важно, чтобы мы выглядели в лучшем свете.
– А что такое женщина вообще, не задумывался?
– Женщины – самое прекрасное, что есть на свете. Без них очень плохо. Согласитесь, самый близкий и самый понятный источник вдохновения – всё равно женщина. Это может быть образ, Мона Лиза, например, или реальный человек, – увидел, и сразу что-то заиграло внутри. Вы, женщины, нами движете, мне так кажется.
– Однажды ты признался, что предпочитаешь партнёрские отношения с режиссёрами. С девушками – тоже?
– Не знаю, сложный вопрос. Кто из подкаблучников признается, что он подкаблучник?
– На улице к девушке можешь подойти, чтобы познакомиться?
– Мне это сложно, уж не знаю, как она должна мне понравиться. Я не из тех, кто легко может сказать девушке: «Эй, привет, пойдём погуляем». Хотя у меня есть такие друзья – бац, и познакомились. А я всё удивляюсь, как у них это получается.
– Ты нечасто даёшь интервью, не участвуешь в различных телешоу, потому тебя и на улице, как папу, не узнают, не бросаются за автографами. Скажи честно – неужели не обидно?
– Во-первых, я за этим не гонюсь. Честно говоря, уже знаю цену этой монеты. Будут вокруг какие-то люди, суета, никакой личной жизни, расслабиться невозможно. Нет, я такой жизни не хочу. Пусть лучше меня знают люди моей профессии – режиссёры, актёры, операторы. Это важно для работы, а она для меня сейчас – главное.
– С родителями живёшь?
– Пока да. В моей жизни нет ничего примечательного, не считая интересной профессии. У меня нормальная семья, и сам я нормальный. У меня обычные потребности, как у любого нормального человека. Я счастлив.
– Как обычно расслабляешься?
– Стараюсь отключить голову, ни о чём не думать. Хотя моя профессия на девяносто пять процентов состоит из наблюдений. И вот от этого практически невозможно отключиться, это происходит машинально. Сидишь дома на диване, ничего не делаешь, смотришь телик – а там папа пошутил. Ты сразу – оп! Папину шутку – в актёрский сундучок. К своей профессии относился, отношусь и, надеюсь, буду относиться как к очень важному делу. Потому что с экрана можно продвинуть в народ как позитивные темы, так и негативные. Любые ораторы – они ведь тоже своего рода артисты. Пример тому – Гитлер, мягко говоря, не лучший человек на Земле. Но он смог повести за собой массы. Ведь не все, кто за него воевал, были плохими людьми – просто он их убедил, как артист хорошо сыграл, донёс свою мысль. И чем всё это кончилось? Поэтому я и считаю, что моя профессия очень ответственная. Например, актёр так круто играет роль подлеца, что в его отрицательного персонажа можно просто влюбиться. А это очень опасно.
– В своём первом интервью корреспонденту итальянской газеты в Венеции ты сказал, что самое главное для тебя – оставаться самим собой. Получается?
– Я всегда стараюсь оставаться самим собой. Если бы мог поступиться своими принципами, возможно, стал бы материально богаче. Во многих сериалах, которые снимаются непонятно ради чего, гигантский бюджет. А в стоящих, которые несут какую-то ценную мысль, – наоборот, бюджеты крошечные. Это очень странно. Я могу только роптать, но о некоторых проектах думаешь: ну зачем снимать этот «сникерс»? Стараюсь в таких не участвовать. Понимаю, что есть артисты, которые снимаются там только потому, что жить как-то надо. Может быть, и я в ближайшее время встану перед выбором: сниматься в плохих сериалах или сидеть со своими принципами дома. Но пока мне удаётся жить в согласии с собой. В любом случае я обязательно постараюсь сделать свою работу так, чтобы потом не стыдно было на себя смотреть.
– Обычно актёры о своих героях говорят: «я становлюсь кем-то». И лишь избранные берут на себя смелость утверждать: «кто-то становится мной». У тебя как это происходит?
– Трудно сказать. Бывают роли, близкие тебе по-человечески. Но я не могу сказать, что так было, например, в «Возвращении». По поступкам я не был тем парнем, которого играл. Мне кажется, в этом есть момент тайны: в твоём герое появляется что-то от тебя, а в тебе – что-то от твоего героя.
– В кругу профессионалов тебя многие хвалят. Различаешь искреннюю похвалу и лесть?
– Учусь. Всё-таки в моей профессии надо быть психологом. Но чаще доверяю людям, чем не верю.
– А если говорить о высшей вере?
– Я, конечно, крещёный, но не скажу, что набожный и каждое воскресенье хожу в церковь. Но я верю. Да, я разговариваю с кем-то невидимым, и это не всегда один и тот же образ. Иногда выйдешь на улицу после какой-нибудь неприятности и крикнешь: «Ну почему?» И представляешь там, наверху, Того, кому это адресуешь. А бывает, выйдешь с улыбкой и скажешь: «Спасибо! Ну почему не всегда так получается?» И представляешь уже кого-то другого. Но я верю, что там Кто-то есть. Мне кажется, главное – верить, что ты не один. А католик ты, православный или баптист – абсолютно неважно. Поэтому меня удручают столкновения на религиозной почве. Религия создана, чтобы люди любили друг друга, и подобные столкновения – абсурд. Никогда не ходил на митинги, я аполитичный человек. У меня есть дело, и я стараюсь честно к нему относиться. Мне кажется, если так будут поступать все, может, и жизнь лучше станет.
Расспрашивала
Эвелина ГУРЕЦКАЯ
Опубликовано в №19, май 2013 года