Тёплым вечером я случайно оказался на Петроградской стороне у дома, где жил знаменитый в советские годы писатель. Окна квартиры, в которой проживал Мэтр, блистали дорогими стеклопакетами. Три кондиционера и тарелка спутниковой связи говорили о том, что у нынешних хозяев писательской обители в этой жизни всё или почти все сбылось.

В наступающих сумерках я стоял на тротуаре и, глядя вверх, вспоминал, как в гостиной, обставленной старой мебелью, Мэтр поил меня чаем, как расспрашивал об учёбе, а на прощание, подписав свою новую книгу, сказал, что я, по его, Мэтра, мнению, со временем стану «добротным» (Мэтр так и сказал!) прозаиком.

Тридцать три года назад, спускаясь по сумрачной лестнице с четвёртого этажа, я думал о том, что вряд ли буду писать прозу. С чего бы это Мэтру померещилось?

Выйдя из парадной, взглянул на часы. До закрытия метро оставалось ровно десять минут.

Чтобы сократить путь, я свернул с освещённого Малого проспекта в узкую затемнённую улочку. Потом я узнал, что это была улица Бармалеева, и улыбнулся парадоксальному смысловому совпадению.

А тогда почти на бегу увидел три колеблющихся во мгле силуэта, услышал отчаянный женский крик: «Помогите!»

Их было трое в тёмном сыром проулке: два крепких парня и девушка. От девушки пахло неведомой моему обонянию косметикой, а от парней – спиртным.
– В чём дело? – только и успел спросить я.
– Меня грабят! – с надрывом произнесла девушка. Мне показалось, она хотела крикнуть, но у неё сорвался голос.
– Проваливай, курсант! – угрожающе процедил крепыш в стройотрядовской куртке. – Убирайся, пока цел!

Силы были явно не равны, но чувство долга «человека в погонах» (нас так воспитали!) оказалось сильнее липкого ужаса.

Я подошёл к девушке, взял её за руку и решительно произнёс:
– Пойдём отсюда!
– Ах ты, гнида! – произнёс другой грабитель, и в тот же миг ослепительный фейерверк вспыхнул в моей правой глазнице.

Удар отбросил меня метра на три к стене дома. Первое, что пришло на ум, было встать и во что бы то ни стало защищаться, иначе добьют.
Поднявшись на дрожащие ноги, я успел сорвать ремень с тяжёлой латунной пряжкой и намотать свободный конец вокруг руки.

На меня медленно надвигался крепыш в стройотрядовской куртке. Каким-то параллельным мышлением я успел удивиться: неужели студент-стройотрядовец может быть злодеем?

В руке крепыша тем временем тускло сверкнуло лезвие…

По всем законам бытия моя жизнь должна была нелепо закончиться в тот вечер в тёмном питерском переулке. Но ангелу-хранителю было угодно придумать триллер со счастливым концом: взвизгнув тормозами, в улочку свернула с проспекта милицейская машина. Взревела сирена, и голос из динамика приказал всем участникам драмы стоять на месте.

Грабители тут же бросились в ближайшую подворотню. Вопреки законам жанра, их не поймали, а нас с незнакомкой доставили в ближайшее отделение.

После оформления протокола милиционеры предложили подвезти меня до академического общежития, но… Луиза (так звали девушку) настояла, что курсант поедет к ней домой. Милиционеры понимающе ухмыльнулись.

Луиза жила вместе с моложавой, интеллигентной внешности бабушкой в просторной трёхкомнатной квартире неподалёку от места, где её пытались ограбить. Луизе было двадцать семь. Она оказалась старше меня на пять лет, успела окончить консерваторию и побывать с симфоническим оркестром в Польше, Болгарии, Чехословакии и даже во Франции.

Она играла на пианино «Лунную сонату» Бетховена, а бабушка прикладывала к моему заплывшему глазу лёд и губку-гемостатик.

А потом меня уложили спать в просторной комнате с высоченным, украшенным лепниной потолком, но то ли настенные часы с гулким боем, то ли нервное напряжение, то ли пульсирующая боль в глазнице не давали мне уснуть.

Луиза возникла у моего страдальческого ложа в четыре часа пополуночи – с распущенными волосами и в полураспахнутом шёлковом халатике, озабоченно приложила ко лбу прохладную ладонь, участливо пощупала пульс на запястье.
– Ты не можешь уснуть? Болит глазик? Я принесу чай.

Она отправилась за чаем, но принесла поднос с бутылкой белого вина и двумя хрустальными фужерами. Пока Луиза сооружала нам сиденmе из многочисленных подушек, алый шёлковый халатик с чёрными драконами успел приоткрыться два раза, и меня снова зазнобило.

Она была великолепно сложена, а романтический полумрак в комнате, едва освещённой сиянием уличного фонаря, делал Луизу ещё прекраснее.
– Можешь звать меня Лу. Я позволяю так называть себя только очень близким людям… Тебе можно…

Мы медленно пили прохладное вино. Лу расспрашивала меня об академии, об учёбе, восхищалась тем, что мы – «такие маленькие, а уже такие патриоты своего учебного заведения». Но ведь нас действительно так воспитывали!

А потом она повернулась к окну, халатик на её груди снова распахнулся, и я увидел…

Это была не просто девичья грудь, это было агрессивно загнутое кверху подобие охотничьего рога, к которому хотелось припасть губами и трубить вечную песнь любви…

Потом эта грудь будет много лет преследовать меня в сновидениях, а тогда… Тогда я невольно протянул руку, взвешивая на ладони эту невероятную упругость, а девушка повторила срывающимся голосом уже сказанную фразу:
– Тебе можно…

Мы забылись мёртвым сном на рассвете, перевернув вверх дном приготовленную мне постель.

Я проспал до полудня, и потом ещё часа два пребывал в дрёме. В полуживом состоянии я слышал, как Лу выходила из комнаты, как шушукалась с бабушкой в прихожей, а проснулся от её нервного возгласа:
– Бабуля! В конце концов, я взрослая женщина и сама вправе решать, с кем мне спать, а с кем…
– Вот-вот, ты взрослая, а он ещё совсем мальчик… – грустно ответила бабушка.
– На пятом курсе мальчиков не бывает! – парировала Лу.

На прощание она накормила меня жареной картошкой с докторской колбасой и подарила зеркальные солнцезащитные очки – писк тогдашней моды.

В очках я ехал в троллейбусе, и пассажиры, особенно женщины, недвусмысленно на меня пялились.

В очках я пришёл в понедельник на утреннее построение.
– Эт-то что такое?! – изумился начальник курса, свирепый Гунька. – Товарищ Гуд, вы что, голубой?! Снимите это немедленно!

Я снял очки.
– Та-а-ак… – протянул Гуня. – Вечером ко мне в кабинет с объяснительной запиской!

Как назло, наша группа проходила двухмесячный цикл по гинекологии.
– Эт-то что за денди лондонский? – воскликнула свирепая бабушка-доцент, истязавшая нас по своему сакральному предмету. – А ну-ка, снимите очочки!

Я снова снял очки.
– Боже! – воскликнула доцент. – Сударь, у нас, между прочим, лечат женщин! Представьте: женщина ложится в кресло, раздвигает ноги, а к ней подходит гинеколог с бланшем под глазом. Сударь, вы свободны от моего предмета!

Спасибо моему замкомзвода старшине Юрику Скалецкому, ему одному я и успел искренне рассказать о случившемся, он один имел терпение меня выслушать…

В перерыве между парами Юрик потащил меня к начальнику кафедры.

Именитый гинеколог внимательно выслушал нас, вызвал доцентшу, и… Мне разрешили ходить на занятия в зеркальных «очочках», то бишь лондонским денди…

А вечером меня выслушал Гунька, с меньшим терпением, чем профессор, но тоже выслушал. Наверное, потому, что вместе со мной к Гуньке тоже пошёл Юрик.

В обоих случаях мой замкомвзвода произнёс обезоруживающую фразу: «Он заступился за женщину!»

Через три дня подбитый глаз открылся, а через неделю расцвёл всеми цветами радуги… Наступило очередное воскресенье, и я испытал острейшее желание снова навестить Лу.

Мне долго не открывали. Наконец дверь отворилась и на пороге возникла она – в том же халатике с драконами, грустная и с заплаканными глазами.
– Здравствуй, Лу! – сказал я, протягивая купленные у метро три алые гвоздички. – Прости, но мне так захотелось снова тебя увидеть…
Некоторое время она стояла на пороге, не решаясь впустить меня в квартиру, потом приняла со вздохом из моих рук цветы.
– Ладно уж, проходи…

В гостиной, в той самой гостиной, где прошла наша незабываемая ночь, сидел вальяжный моложавый офицер в погонах подполковника. На журнальном столике стояли букет алых роз, конфеты в шикарной коробке, открытые бутылки – шампанского и коньяка.
– Знакомься, Павел! – сказала Лу. – Это и есть тот самый храбрый юноша.

Подполковник смерил меня презрительным взглядом, не встал, руки не подал и, повернувшись к хозяйке, сказал:
– А ведь он не зря сюда припёрся, твой отважный спаситель? Не зря ведь, не просто так! А, Луиза?
– Павел, как ты смеешь? – вспыхнула Лу.

Подполковник хмыкнул, налил полный стакан коньяка.
– Пей, защитничек!
– Паша! – снова воскликнула Луиза.

Я подошёл к столику, решительно взял стакан и опрокинул содержимое в рот.

Павел поднялся и прошёл в угол гостиной, где стоял японский проигрыватель. Он поставил пластинку и снова вернулся в кресло.
Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?..
Куда ушёл ваш китайчонок Ли?..
– запел камерный мужской голос. Тогда я ещё не знал, что это великий Вертинский.

– Луиза! – снова оживился Павел. – А вот если мы с курсантом сейчас выйдем на лестницу, поговорим как мужчина с мужчиной, и он мне расскажет…
– Дорохов! – гневно воскликнула Луиза. – А ответь-ка ты сначала мне, честно, по-мужски, вот если бы меня грабили и убивали в тёмном переулке, ты бы вступился за меня, Дорохов, ты бы вступился?
– Ты сомневаешься во мне, в моих чувствах? Интересно знать, с каких это пор? – вскинулся Павел.
– Владимир! – печально сказала Луиза. – Владимир, оставьте нас! Нам с Павлом Петровичем надо объясниться.

Она проводила меня на лестничную площадку. Прощальная пауза затянулась.
– Владимир! – строго сказала Луиза. – Я прошу вас, не приходите больше сюда… Никогда!

Наверное, у меня был очень несчастный вид, потому что Лу вдруг смягчилась, порывисто обняла меня, прошептала в ухо:
– Прощай!.. Прощай, мой милый китайчонок…

По лестнице я спускался, искренне недоумевая, что может быть во мне общего с каким-то китайчонком Ли?

…Я всё-таки пришёл в этот дом ещё один раз, вернее, в этот подъезд. Пришёл, когда мой огромный бланш совсем рассосался. Я поднялся по лестнице и повесил модные солнцезащитные очки на ручку её дверей.

Спускаясь вниз, я думал о том, что настоящий мужчина хотя бы раз в жизни должен получить в глаз.

Нет, правда, творческие личности подобны хрестоматийным злодеям! И этих и тех с патологическим упорством тянет на место преступления, драмы, прелюбодеяния…

«Я только позвоню и спрошу, живёт ли здесь такая? – думал я, поднимаясь по лестнице. – Я только спрошу… Скорее всего, Луиза здесь давно не живёт. Столько воды утекло… Сколько же ей сейчас лет? Шестьдесят с хвостиком?..»

Дверь была другая – красивая, с серьёзными импортными замками, глазком и встроенной камерой видеонаблюдения.

На удивление быстро в переговорном динамике отозвался девчоночий голос:
– Вам кого?
– Простите, я хотел бы увидеть Луизу… Проживает ли здесь такая?
– Луиза Владиленовна Дорохова? – поправила меня девчонка.
– Да, да! Луиза Владиленовна! Простите, забыл...

Один за другим щёлкнули открывающиеся замки. Два? Или три?

На пороге возникла смешливая светловолосая девчонка в халатике.
– Извините, – сказала девчонка. – Бабушка пошла в аптеку. Доктор ей целый вагон таблеток прописал! Вы можете поискать её в скверике, через два квартала отсюда, там она обычно кормит голубей, или зайти через два часа. Больше она гулять не будет, у неё давление…
– Извини, малыш, – сказал я смешливой девчонке. – Я очень хотел увидеть Луизу Владиленовну, но больше не приду… Передай ей…

Я не договорил, махнул рукой и стал спускаться по старой мраморной лестнице с латунными пряжками для бывших господских ковров.
– Погодите! – крикнула мне вслед девчонка. – Вы так и не сказали, что хотите ей передать!
– Передай ей… – я растерянно развёл руками. – Передай, что приходил тот самый китайчонок Ли… Так и скажи – тот самый!

Девчонка захохотала с неожиданным задором:
– Ой, как мило! Что-то вы не похожи на китайца!.. Нет, правда,, что бабушке передать?
– Скажи, – спросил я с половины лестничного пролёта. – Скажи, малыш, кто твой дедушка?
– Мой дедушка – генерал Дорохов Павел Петрович! Он умер два года назад от инфаркта.

Я послал девчонке воздушный поцелуй, спустился вниз и вышел из подъезда.

Путь до метро проходил как раз по улице Бармалеева. Когда меня здесь убивали, я ещё не знал о том, что ничего общего с персонажем Чуковского эта улочка не имеет. Неужели и для этого надо было прожить жизнь?

Перед глазами почему-то стояла и стояла милая мордашка смешливой девчонки, в которой непобедимо проглядывали черты красавицы Лу и кого-то ещё… Но не Павла Петровича, нет…

Я зашёл в магазин возле станции метро «Петроградская» и долго стоял у зеркальной витрины, изучая собственную физиономию… Пожалуй, всё же нет… Мне померещилось.