– Да он же ещё маленький. Подожди, вот подрастёт, увидишь.
– Ага. Жду не дождусь, когда этот конь вырастет. Ты заметил, что он больше нас с тобой ест? Как мы его прокормим? Да не топай, дубина ты этакая, ребёнка разбудишь! – ворчала Настя, собирая туфли, разбросанные Тёмкой.

Они жили на Кутузовском, на первом этаже большого сталинского дома. Место отличное, если бы не одно «но». Окна квартиры выходили в тупиковый, глухой угол двора, где мелькали тени по вечерам, собирались на посиделки мужики, а порой случались драки.

Почти весь день Настя была дома одна с новорождённой Катюхой. Максим с утра уходил на работу в Третьяковскую галерею, а свободное время проводил на блошиных рынках и книжных развалах. Опытный глаз искусствоведа, глаз-алмаз, как шутила Настя, умел выудить из общей массы произведения искусства редкие книги и бытовые предметы. Максим был страстным коллекционером. Незаметно в доме собралась неплохая коллекция картин, а в буфете начала шестидесятых красовались тарелки кузнецовского фарфора, статуэтки периода соцреализма и столовое серебро начала двадцатого века. Насте было тревожно оставаться одной с этим богатством да маленькой дочкой на руках, а кражи в доме случались нередко.
– Настя, как ты думаешь, когда нам с Тёмкой лучше погулять? Сейчас или после обеда?
– Не знаю. И вообще это не моё собачье дело!

Услышав заветное «гулять», Тёмка как угорелый полетел в прихожую – аж на повороте занесло, – схватил поводок, примчался обратно и подпрыгнул до потолка. Ну конь, не собака. Всех-то он любит, со всеми обнимается, всем мячик тащит, лишь гости на порог. Открытая душа, рубаха-парень, но взяли-то его для защиты! А он даже за кошками во дворе не гоняется. Бежит к ним с мячиком, такой довольный, думает, сейчас с кошкой поиграю. Ну и схлопотал пару раз по морде. Кошки у них во дворе крутые, вот кого для защиты брать надо. Завтра опять весь день одна. Муж уезжает в Петушки на Левитановский праздник, а ей что делать? Фарфор сторожить да с этим лопоухим гулять? Не было у бабы заботы…

На рассвете Максим поднялся тихонько, чтоб не тревожить жену. Да как? Настя слышала, как засопел чайник на кухне, как звякнул поводок, как Максим шипел на Тёмку, чтоб не скулил да не топал. Под эти мирные звуки она задремала, а когда её разбудила дочь, Максима уже не было.

День начался как обычно. Обычный мирный, спокойный день. Это ли не счастье? Подруги ахали: ах, Настя, так рано вышла замуж, разрываешься между мужем и дочерью, весь день на кухне, быт засосал. Но разве в быту мало прелести? И пусть не всё сложилось, как мечтала. Утомляли частое отсутствие мужа, теснота, нехватка средств. И, главное, эта его пламенная страсть, в огне которой сгорает столько денег. Теперь вот друга лопоухого привёл, а возиться с ним Насте.

Но она знала: близких нужно любить со всеми их достоинствами и недостатками. Никто не обещал тебе совершенства. Поняв эту простую истину, Настя успокоилась и решила радоваться тому, что есть, а не страдать из-за того, чего нет.

Она сидела в детской и кормила дочь, которая засыпала во время кормления, и приходилось ждать, пока проснётся да начнёт снова сосать. В дверь позвонили, но Настя не стала открывать. Ждать ей некого, а без звонка через всю Москву никто не поедет. Драгоценные утренние часы, как она их любит! В доме тихо, лишь тикают старинные часы в прихожей, и в открытую форточку доносится знакомый с детства городской шум: гул троллейбусов, фырканье машин, шарканье метлы по асфальту, детские голоса.

А где лопоухий? Что-то давно не появлялся, странно даже. Конечно, никакой Тёмка не лопоухий, ушки у него что надо, торчком, просто по характеру такой. Лопух, да и только. Теперь вот живи с ним, корми, выгуливай, а пользы – ноль. Лучше бы болонку взяли.

Настя залюбовалась дочерью, которая, насосавшись как пиявка, отвалилась от груди. Ох, и славная девчушка у них получилась! Золотце моё, шептала Настя, укладывая дочь. Расти, что нам ещё надо?

И в этот момент из салона раздался странный звук. Не то треск, не то писк. Настя прислушалась. Треск повторился. Не дыша, она сняла тапочки и заскользила в салон. Первое, что насторожило, – Тёмкина спина. Он как будто прятался за занавеской, отделяющей прихожую от салона. Полуприсев на всех четырёх лапах, пёс застыл в странной напряжённой позе и, высунув язык, вглядывался вглубь комнаты. Настя проследила за его взглядом и похолодела: в окне, точнее, в форточке, торчало полмужика. Типично бандитская бритая башка, руки и плечи были в комнате, и, кряхтя и напрягаясь, мужик проталкивал в форточку своё сухое, жилистое тело. Настя не верила, что всё это происходит с ней. Этого не может быть! Что делать?! Закричать? Мужик уже почти весь в доме! Ещё мгновение, и…

Она вздрогнула от крика. Чёрная тень метнулась к окну, и Настя не сразу поняла, что это Тёмка. Взлетев на подоконник, он вцепился грабителю в шею. «А-а-а!» – орал мужик низким, хриплым голосом, выпучив глаза, которые готовы были выпасть из орбит. Настя выскочила на площадку, позвала соседей, и дальше было уже не так страшно. Набежали люди, вызвали милицию. Все старались помочь, хотя помогать было нечем, но их присутствие было самой необходимой помощью. Что бы она делала одна?

Преодолев страх, Настя приблизилась к мужику: она боялась, что Тёмка перегрызёт ему горло. Этого ещё не хватало. Но Тёмка, умница, вцепился сбоку, в воротник, и держал мужика крепко, но осторожно. Ни капли крови не проронил. Только когда грабитель делал слабое движение в попытке освободиться, Тёмка крепче сжимал челюсти. Мужик затихал, мол, понял, гражданин начальник, – и пёс тут же ослаблял хватку.

Откуда он знал всё это? Этот балбес с мячиком действовал как опытный профессионал. Заслышав шум, пошёл проверить, в чём дело, но лаять не стал. Почему? Ведь это было бы самым естественным порывом. Вместо этого он устроил засаду за занавеской и решил понаблюдать. Он позволил грабителю влезть ровно наполовину, чтобы хорошенько застрял, чтобы не сиганул обратно, и потом напал, а напав, держал его правильной, профессиональной хваткой, чтобы не душить и не ранить. Как говорится, наше дело задержать, а дальше пусть правосудие разбирается.

Даже бывалые милиционеры не могли припомнить, чтобы преступник так радовался задержанию. Мужик натерпелся страху в Тёмкиных зубах и рад-радёшенек был сдаться. Зато пёс решил покочевряжиться. Он так вошёл в роль, так гордился добычей, что пришлось его поуговаривать, пока не подъехал офицер-кинолог. Дал команду – и Тёмка разжал зубы. Выплюнув мужика, пёс сел у окна и преданно уставился на офицера – мол, приказывайте, исполняю! Только что честь ему не отдал.
– Повезло вам с собакой, – офицер с уважением потрепал Тёмку по загривку и вздохнул: – Нам бы такую в розыск.

Максим приехал поздно вечером. Осторожно открыв дверь, он застыл в удивлении на пороге. А удивляться было чему. Первое: Тёмка валялся на диване, что было строжайше запрещено и никогда не дозволялось. Второе: раскинув все четыре лапы, он развалился в самой вальяжной, почти неприличной позе, а Настя чесала ему живот, ласкала, гладила и только что в морду не целовала, приговаривая: «Радость ты моя, цыпонька, жеребёночек маленький. Расти на здоровье! На радость папе и маме! И как же я к тебе несправедлива-то была, уж ты не обижайся».

Эта история была рассказана мне на одном из Левитановских праздников самим участником событий. Я имею в виду искусствоведа. Тёмка рассказал бы покруче.
Давно это было. Но история жила в памяти, я чувствовала, как Тёмка скребёт лапой, просясь на бумагу, и вот решила поделиться с вами.