– Проходи, сынок, – мама аккуратно положила на стол рядом с открытым конвертом небольшую стопку фотографий. – Надолго ко мне?
– На выходные, – я обнял мать, зацепив конверт рукой. – Чьи это фотографии, мам?

Оказалось – Веры, маминой двоюродной сестры, давно живущей в Москве.
– Сыном хвастается. Пишет, что он в посольстве работает. На каких-то заграничных островах с семьёй отдыхал. Хороший у Веры сын, серьёзный. Матеев корень. Думал ли дядя Матвей, что его родня по заграницам разъезжать будет!
– Дядя Матвей? Я о нём ничего не знаю. Расскажи.

Вот какую историю я услышал.
…Деревня, откуда мы родом, была большая – до самого леса тянулась. И даже там небольшой хуторок приблудился. В нём до войны жила семья, зажиточная по тем временам: хозяин, хозяйка и двое мальчишек. Старший Иван и младший Матвей, или Матей, как его деревенские называли.

Но однажды беда об их гвоздь юбку порвала. Хозяин упал с лошади и вскоре умер. Жена долго не горевала и завела любовника из городских. Через месяц он поставил условия:
– Копаться в земле я не намерен. И ребятня твоя мне не нужна. Поедешь со мной в город одна, там и заживём красиво. А дети не пропадут – вон у тебя сколько родственников.

Бросила хозяйка сыновей и укатила с любовником. До сего дня о ней ничего не слышно. Старшему к тому времени лет 16 исполнилось, а Матею – 13.

Иван пожил с братом полгода, уехал куда-то на заработки и как в воду канул.

А Матей за хозяина остался. С ног мальчишка валился. Шутка ли – управляться с тремя коровами, свиньями, гусями, курами и огородом. Родственники из деревни, конечно, помогали. Но много ли поможешь за две версты, когда коровы недоенные мычат и своих сопливых у каждого с десяток?

Собралась родня перед Покровом на совет. Долго решали, чем помочь Матвейке, как жизнь его устроить. Не одну четверть самогона выпили, но путного ничего в головы не приходило.
– Может, женить Матея? – спьяну буркнул дед Пахом. – У соседа Лукахи Машка засиделась. Двадцать четыре скоро. Год-два, и совсем в вековуху превратится. Приданого хоть и нет, но девка-то красивая. Коса в мою руку толщиной. Пошли к Луке, даст бог, сговоримся, после Покрова Машка перед Матвейкой косу и расплетёт. У парня-то … уже набухать начинают. Справится.

Хорошая свадьба получилась. Богатая. Подводы со всех окрестных деревень хуторок окружили. Бабы неделю свёклу на самогон тёрли. Много крови из оцарапанных пальцев в бражку утекло. Зато потом ни один злой язык не мог сказать, что на свадьбе нечего было поесть и выпить.

Мария эта была моей маме тёткой. Русоволосая, красивая, статная. Она потом рассказывала, что в год замужества загадала сон на Рождество. Конечно, на суженого. Но ночью никто не приснился. Дети только в лесу играли. Один мальчишка, худой и высокий, подошёл к ней и взял за руку. Спросил что-то, но что – не помнила. Околесица, а не сон.

Когда пьяные сваты привели жениха, Маша охнула. Где-то она этого мальчишку видела. Худющий, высокий, но с какими-то недетскими глазами. И взгляд спокойный, твёрдый. Как у мужика. Тут она и припомнила рождественский сон.

А Матей потом признался, что сразу захотел её. Как женщину. Впервые в жизни. Посмотрели они друг на друга и протянули руки навстречу.

Стали молодые на хуторе жить. Понемногу Матей мужал. Через год у них дочка появилась – мамина двоюродная сестра Вера. Хозяйствовал Матей справно, хотя по годам был совсем ещё ребёнок.

Бывало, заиграется с соседскими мальчишками: бегает, прыгает, кричит. А Маша посмотрит из оконца на наливающуюся мужской силой фигуру, на барашки его смоляного чуба – и незаметно от детворы поманит Матея рукой. Тот прибежит, запрыгнет на печь, поворкует с женой по-мужски и опять к ребятам.

Потихоньку Матей вырос. Щуплый паренёк обернулся красавцем-мужчиной. Девки и бабы всё чаще его долгими взглядами провожали. Но Матей только жену любил. Может, мать она ему в чём-то заменяла. Кто знает? Повезло Машке. Вот тебе и бесприданница!

Однажды ночью к ним воры прокрались. Один в сенцах споткнулся, загремел корытом, а второй по крыше в это время лез. Мария услышала шум и мужа разбудила. Вышел хозяин в сенцы, вор его увидел и быстро во двор юркнул. Тут Матей услышал, как кто-то по крыше ступает. Влез на чердак и кулаком по кровле снизу ударил. Нога злодея через солому и провалилась. Обхватил Матей добычу руками, к себе потянул и кричит жене:
– Маня! Скорее неси топор! Рубить буду!

Завопил грабитель. Вцепился руками в солому, а не вырваться. Маша сначала онемела от страха, потом обняла ноги Матея и тоже заорала что есть мочи:
– Оставь его! Не бери грех на душу!

Долго они так кричали, пока вору не удалось всё же выдернуть ногу из сапога, скатиться по крыше и убежать в лес.

Три месяца потом Мария не разговаривала – голос пропал. После такого случая она в лесу жить не хотела. Тряслась от страха по ночам, почти не спала. Вздохнул Матей: лес ему родной, но жена роднее. Купили дом посреди деревни и переехали с детьми и хозяйством ближе к родственникам. Наши дворы оказались рядом.

А потом война началась. Матея на фронте в повара определили. Когда он из дома ушёл, Маша его вещи не стирала. Вынет из сундука рубаху – и долго нюхает мужнин пот, а потом приложит рубаху к груди, рукава по плечам расправит и что-то шепчет перед иконой.

Женщины отворачивались, а дети бегали вокруг и смеялись, рожи корчили:
– Придёт, вернётся к тебе дядя Матей!

Подолгу бабий плач по деревне аукался, стоит только одной начать.

Тяжело и голодно в войну. Разлилось горюшко по дворам. Деревня хоть и воронежская, но немцев не было. Зато дезертир был. Федя Коршак. Власть он с председателем колхоза поровну делил: днём советская, а ночью Федькина. Милиция далеко, а Коршак рядом.

У жены и родителей Федька не жил. Ночевал каждый день на новом месте. Бывало, хозяева и не знали, что Коршак у них на чердаке спит, – двери то у всех открыты.
Но чаще Федька с двумя любовницами к хозяевам приходил. Просил угостить их компанию. И угощали – попробуй откажи, когда приклад обреза из-под тулупа торчит. К вдовицам и молодухам, у которых мужья на фронте, Федька частенько и один заглядывал.

Пришёл и к Марии. Завернула она ему последнюю буханку и немного сала, рядом четверть поставила. А Коршак не уходит. Развернул тряпицу, нарезал хлеб, разлил самогон по стаканам:
– Давай выпьем, Маша.

Выпили. Когда Федька к печи Марию за рукав потянул, та и сказала:
– Ничего у тебя не выйдет, Федя. По своей воле наверх не полезу. Это Матеево место. Других там не будет. Лучше убей сразу.

Размахнулся Коршак и ударил Машу в грудь. Но тут Федькина любовница в дом влетела: кто-то ей шепнул, к кому Федька зашёл. Схватила его за рукав и оттащила от Марии. А потом и увела совсем.

С тех пор Коршак к Маше не заходил. Но она после этого вечера перебралась с детьми к родственникам – к нам то есть.

В сорок четвёртом милиция из района окружила дом Федькиной подруги, и после долгой перестрелки Коршака убили. Жена и родители отказались его хоронить. Милиционеры закопали труп за двором, долго ещё это место люди обходили стороной.

Дядя Матвей вернулся с войны раненым и контуженным, но живым. Полевые кухни немцы часто обстреливали, ведь солдат возле них всегда хватает. Когда вошёл в дом, Марию повело, прямо на руки мужа упала.

В колхозе после войны мужиков на пятерне сосчитать можно было. Однажды к дядьке подошёл председатель.
– Хочу доверить тебе водяную мельницу, Матвей.

Удивился дядька:
– Мельник должен уметь писать и читать. А я неграмотен. Не осилю такую работу.
– Осилишь, – председатель ловко скрутил самокрутку единственной рукой. – Смышлёный ты мужик и хозяйственный. Лучше тебя с мельницей никто не управится. А ей ремонт нужен. Больше стоит, чем работает. А насчёт грамоты – мы к тебе учётчицу пристроим. Из наших комсомолок.

Сросся с мельницей Матей. Второй женой она ему стала. Часто и ночевал на мешках с зерном. И мельница его любила. Хоть и контужен был мельник, но про каждый мешок муки и зерна помнил.

Но не одна мельница хозяина любила. Под скрип жерновов учётчица, совсем ещё девочка, призналась Матвею в любви. Вздохнул он:
– Ты, Таня, ко мне не прилепляйся. Нехорошо это. У меня дочери твоего возраста. Дурь твоя всё равно пройдёт. По себе мужика ищи.

Через год Матей научился читать, а вскоре нацарапал между газетных строк первую в жизни букву. В школу по вечерам ходил на курсы ликбеза.

Таню в сельсовет перевели, и Матей один остался.

…Как мельница загорелась, милиция так и не установила. Верно, от брошенного кем-то окурка. Таня первая прибежала на пожар и вытащила угоревшего Матвея.
– Для тебя его спасла, – прошептала обнявшей Матвея жене.

Через неделю Таня уехала в Воронеж. Выучилась, замуж вышла, вроде большой начальницей стала.

С женой Матвей жил хорошо. Берёг её и любил. И всю жизнь о родном брате Иване вспоминал, который на заработки уехал. Хотел с ним увидеться. Зато мать называл предательницей. Однажды сказал жене:
– Если она приедет, и на порог не пущу. Нет у меня матери.

В начале пятидесятых моя мама с бабушкой и Верой, дочерью Матвея, завербовались в Ленинград на торфяники – время такое было, по некоторым приметам решили, что надо опасаться ареста. Когда окончился срок договора, решили в Свердловск на металлургический завод податься. Новые вербовщики туда приглашали.

Купили они билеты и сидели в ожидании поезда на ленинградском вокзале. Рядом на чемодан присел мужчина.
– Куда едем, девчата? В Свердловск? Не советую. Там холодно и голодно. Я только что из Харькова. Езжайте на Украину! Ещё не раз меня вспомните. Или в Москву. Вы откуда будете?

Когда услышал о нашей деревне, то побледнел, словно сметаной его обмазали. Иваном он оказался, Матвеевым братом. Весь Союз объездил. Воевал с Матвеем на одном фронте. Тяжело ранен. Семью в войну потерял.

Услышал Иван, как хочет видеть его брат, и через полгода приехал к Матвею. Ему там и женщину сосватали. Так в деревне и остался.

Мама с бабушкой в итоге поехали в Харьков, а Вера – в Москву. В поезде пассажиры качали головами:
– Трудно будет в Харькове. Кровь придётся сдавать, иначе не выживете.

Бабушка уже хотела назад возвращаться, но мама не согласилась. Тянула её какая-то сила в Харьков. Прямо на перроне им предложили работу – здание нового вокзала строить. Здесь же она и отца моего встретила – первого хулигана на стройке. Ох, и любовь у них была!

…Дядя Матвей умер первым. Старая рана открылась. На похороны бывшая его учётчица Татьяна с сыном, тоже Матвеем, на служебной машине приехала. Плакала навзрыд. Мария ещё десять лет прожила. И все десять лет мечтала поскорее увидеться Там с ненаглядным мужем.