В первом институтском сентябре я подружилась с однокурсницей Людой. Ежедневно внимательно рассматривая все подряд объявления на огромном институтском стенде, мы не пропускали ни одного значительного, на наш взгляд, события. Как-то Люда увидела скромное приглашение на собрание отряда макаренковцев.
– Идём? – спросила она.
– А что это такое? – удивилась я.

Нет, об Антоне Семёновиче Макаренко я знала много. Ещё в пятом классе мне подарили его книгу «Педагогическая поэма», и я мигом её проглотила. Но сейчас – какой-то отряд? Стало любопытно.

И вот мы в аудитории. Народу полно, в основном девушки. Пришла красивая невысокая преподавательница с низким грудным голосом, улыбнулась и тихо, неторопливо повела беседу. Мигом установилась тишина, все смотрели на Елену Лаврентьевну влюблёнными глазами.
– Я вижу много новеньких. Вы откуда, девочки? – спросила она у пришедших впервые.

Познакомились. Оказалось, что Елена Лаврентьевна читает в институте ряд курсов педагогики. Специально для нас она рассказала краткую историю отряда.

Отряд макаренковцев – её детище. Это такая своеобразная индивидуальная практика работы студентов с подшефными учениками, где использовались идеи исправительной педагогики знаменитого Макаренко. На протяжении пятнадцати лет студенты помогали городской детской комнате милиции и школам в становлении детских характеров и реанимации детских душ.

Нам, новеньким, определили подшефных из списка, который достал присутствующий здесь майор милиции. И мы пошли в школы знакомиться с учениками. Каждая из нас уже узнала, за что её «герой» попал на учёт.

Классный руководитель мне обрадовалась – явилась бесплатная помощница с кучей идей! Зашли в класс, и она представила меня:
– Вот, Дима, смотри, теперь о каждом твоём шаге будут знать в милиции!
У меня от ужаса похолодело внутри – я же собиралась стать шестикласснику Димке старшим другом!

Потом пришлось успокаивать, налаживать контакт. Пока мы учили у него дома уроки, разговаривали обо всём на свете. И через пару дней подружились. Я уже поняла, что дома никому нет дела до пацана. Потому и учёба запущена. Потому и лыжи украл из школьного сарая, приподняв и отодвинув на задней стенке гнилую доску, – хотел покататься. Дома все деньги уходили на выпивку.

– Ишь чего захотел! Лыжи ему купи! – возмущаясь, говорила его мать на полном серьёзе.

Главной задачей было ежедневно учить все уроки. Тогда в мальчишку вселялась уверенность, он не боялся ходить в школу, где до недавнего времени его только ругали.

Как временами было трудно! Димка не всегда хотел заниматься, пытался отлынивать – привычка к ничегонеделанью преодолевалась медленно. Мама подхихикивала и только мешала.

Лишь к концу второго года занятий у Димки появилось ответственное отношение к учёбе.

Мы приходили на кафедру к Елене Лаврентьевне, советовались. Я поначалу всегда сверяла правильность своих поступков, умозаключений относительно Димки.
– Всё имеет значение! – говорила она. – Видишь, сжался мальчишечка, губа задрожала. Или взгляд устремил в пустоту – отсутствует рядом с тобой. Не пропусти момент, осторожно тронь за тонкую струнку души – глядишь, и отзовётся, услышит тебя.

Шаг за шагом, все струночки перебери – и он твой. Не сделает больше плохого, постыдится тебя подвести, а не маму-алкоголичку. Ну а примет тебя душой – победа.

Сколько детей удалось спасти! Сколько прекрасных учителей вышло из того отряда макаренковцев – они чувствовали ребёнка, его душу, проблемы, переживания. Эта первая студенческая педагогическая практика, на мой взгляд, была самая ценная, потому что имела индивидуальную направленность. Отряд студентов был одновременно мощной «скорой помощью» и действенной педагогической терапией. Вести уроки мы научились на старших курсах, а в индивидуальном общении здесь, в отряде, студент мог проверить себя: тем ли делом решил заняться?

Елена Лаврентьевна требовала от нас вести дневник наблюдений и своей работы. Говорила, что дневник дисциплинирует, приучает к порядку и системе, он же покажет и результат работы. У меня сохранилась эта толстая тетрадка с пожелтевшими листами. Я знаю, что смогла помочь двум мальчишкам стать нормальными людьми. Моя подруга Люда – тоже двум. И так все члены отряда.

Наш руководитель учила, как нужно общаться с «трудными». Как проводить с ними беседы, занятия, как отвлечь, переключить, заинтересовать, успокоить, воодушевить. Проводила семинары, где учила пользоваться специальной литературой, обращала наше внимание на самостоятельность и логику мышления. Учила связывать теорию с практикой. Не забывала учить культуре речи и умению держаться перед аудиторией, а главное – общению с конкретным человеком.

С Еленой Лаврентьевной хотелось общаться бесконечно – она была нашим другом и единомышленником. Человек чистой, светлой души, прогрессивных взглядов, обладательница глубоких педагогических знаний, она вошла в наши юные души как лучший педагог вуза. Зачёты и экзамены по главному предмету – педагогике – мы сдавали автоматом. А главное – были готовы к работе в школе.

А потом, как в жизни бывает, в вуз пришёл новый руководитель, появились новые веяния. Индивидуальная практика отряда стала лишней.

А жаль. Потому что хорошие учителя – великая сила. Представьте себе картину: все студенты педагогических вузов на первом и втором курсах имеют индивидуальную практику. То есть работают с отстающими учениками средних классов, ведь именно в это переходное время дети часто скатываются в знаниях к нулю. Родители не в силах им помочь, а многие просто не хотят. Насколько меньше стало бы проблем в средней школе.

Эх, и почему у меня нет никаких полномочий? Когда я общалась по телефону обо всём на свете с уже весьма пожилой, но имеющей в свои годы ясный ум Еленой Лаврентьевной, сказала ей, что хотела бы сегодня возобновить её действенные идеи.
– Спасибо на добром слове, – засмеялась она. – Как сейчас говорят? Готовься к помидорам? Готовься!