Мне было 18 лет. Во время какого-то праздника на концерте познакомилась с парнем. Высокий, спортивный голубоглазый брюнет в компании других остроумных ребят. Сказал, что ему двадцать. Потом выяснилось, что четыре года себе прибавил. Внешность позволяла, а привычка врать вошла в кровь. Врал он виртуозно, и язык подвешен был отлично. На тот момент почти год как ушёл от родителей. Школу бросил. Мотылялся по общагам, друзьям, знакомым. Почему? Родители его не поняли. Тогда меня такой ответ вполне устроил, зачем к человеку в душу лезть за подробностями?

Хотя о своей семье он рассказывал с гордостью. В ней было четверо детей, он – старший. Родители молодые, его в 18–19 родили. Квартиру получили в новом районе как многодетные (последние блага от государства). Даже фотки мне привозил показать. Он бывал у меня в гостях неоднократно, познакомился с моей мамой, был очень галантен в её присутствии. Но после обедов и чаепитий у меня дома Ромка впадал в депрессию. Тогда-то я думала, что передо мной 20-летний мужчина, а он был брошенным подростком. Из рассказов о его семье помню только, что мама работала в школе уборщицей, а пятилетняя младшая сестрёнка раздавила ногой детёныша хомячка, которого ей подарили. Мне стало не по себе от такой истории, но Рома очень нравился, я его жалела.

Парень был очень импульсивный, нервный, мог толкнуть, обозвать в компании. Два раза такое случалось. Я плакала, обижалась, сжималась в комок, но компания у нас была хорошая, ребята его останавливали, не позволяли совсем распускаться, а то, может, и ударил бы.

Когда он зло пошутил надо мной и унизил в третий раз, я решила, что хватит. Сказала: всё, разбегаемся. Он согласился. На следующую ночь – звонок в дверь. Пьяный. Мол, надо поговорить, прости. Мама работала в ночную смену и, слава богу, не слышала этого разговора. Сели на кухне, и он начал рассказывать. Говорил несколько часов, я слушала. Про враньё, про воровство, про себя самого. Эта лавина откровений повергла меня в шок. Не могла поверить, что ему только 16!

Потом он поделился самым страшным, что случилось в его жизни. Переложил этот груз на меня. Захлёбываясь рыданиями, рассказал, что однажды ночью ходил в лес с мамой и папой закапывать ребёнка, которого мама родила дома. Мне стало так жутко, что не могла спросить, живой этот ребёнок был или мёртвый. Он говорил, что родители квартиру получили, так что детей им больше не требовалось. Звучали такие подробности, что фантазии подростка точно не хватило бы всё это придумать!

Уложила Ромку на диване спать, а утром он встал – сильный, энергичный, с улыбочкой. Я тоже старалась держать лицо, но, видимо, не получилось. Чаю попил и отчалил, сказал, что позвонит.

Я – бегом к подруге. Она мне ближе родственницы. Поделилась с ней Ромкиными откровениями. Решили в милицию обратиться, чтобы прищучить детоубийц. Даже план какой-то разработали. А у меня домашнего телефона Ромки нет, адреса – нет. Знакомые ребята из общаги тоже ничего не подсказали. А он пропал и не звонил больше – понял, видно, что лишнего наговорил. Так и не нашли его.

До сих пор вспоминаю всё это, как будто он свой страшный груз на меня переложил. Мне такие «исповеди» не нужны, не представляю, что с этим знанием делать.