– А здесь у нас что? Ой, кухонька! Шкафчики какие удобненькие! И выход на балкончик!.. Славненько!

Высокий, звонкий голос звучал всё ближе, и Александра Завирюха поняла, что у неё появилась соседка. В дверь наконец-то постучали, и в дверном проёме, будто в раме картины, возникла невероятной красоты девушка. Белоснежная кожа, к которой так и просился эпитет «мраморная», выразительные глаза, такие тёмные, что радужка почти сливалась со зрачком, брови с трагическим изломом, тонкие губы и узко вырезанные ноздри. Облик дополняли пышные чёрные волосы, змеившиеся по плечам. Контраст между внешностью «вамп» и восторженным писком был убийственным.

– Приветик! – радостно пропищала новоприбывшая. – Меня тоже поселили в эту комнатку. Будем соседочками! Тебя как зовут?
– Что? – переспросила изумлённая девушка и тряхнула головой, будто пытаясь избавиться от наваждения. – А-а… Александра.
– Ой, Сашенька! Как красивенько!
– Называй меня Александрой или Сандрой, – немедленно бросилась в бой обладательница «красивенького имени». – Но никаких Алечек, Сашечек, Шурочек и тому подобного.

– Ладно, – легко согласилась новенькая. – А я – Рита. Маргарита Кравец. Можешь называть меня хоть Ритулей, хоть Маргошей – мне всё равно. Главное, чтобы мы подружились, правда? До сих пор мне с подружками как-то не везло.
«Неудивительно, – думала Сандра, наблюдая за соседкой, которая втащила два чемодана и начала раскладывать имущество, – это не девчонка, а парадокс какой-то».

Рита же, не догадываясь о её раздумьях, радостно ворковала над каждой доставаемой вещью.
– Это что у нас? Это юбочка моя любимая. Мы тебя сюда пристроим. А это – блузочка на первое сентября. Так, пиджачок тёпленький. Даже не помялся, умничка!

Этот бесконечный словесный поток, в котором, будто цветные камешки, перекатывались уменьшительно-ласкательные суффиксы, очень быстро привёл Александру в раздражение. Она схватила авоську, кошелёк и решительно встала.
– Ну, ты тут обустраивайся, а я в магазин.
– Нет-нет-нет, Сашенька! Ой, прости, Сандрочка! Мне мамусенька столько наготовила, что на неделю хватит. Смотри, курочка жареная, колбаска домашняя, рулетик с яичком и лучком, «наполеончик». Всё свеженькое, вкусненькое. Сейчас я быстренько вещички разложу, и мы с тобой устроим пирушечку.

Завирюха судорожно сглотнула. Такие яства не украшали их стол даже в Новый год. Они и раньше не очень-то роскошествовали, а когда тяжело заболела мама, и вовсе положили зубы на полку. Крохотной пенсии глухонемой сестрёнки Леры и символических алиментов от беглого папашки катастрофически не хватало. Она разносила почту, мела дворы, и если бы не закон о всеобщем среднем образовании, давно бросила бы школу. Будущее вырисовывалось ей одной тягучей асфальтово-серой полосой, вдоль которой бредёт унылое существо с метлой и тяжёлой сумкой, набитой газетами. И когда в один прекрасный день младшая сестрёнка, таинственно поманив её за собой, выложила на шаткий кухонный столик десять красных десятирублёвок, у Александры не было сил даже удивиться. Лишь вяло спросила:
– Это откуда?

И Валерия, блестя глазами и постанывая от возбуждения, частично жестами, частично на бумаге, объяснила, что списалась через общество глухонемых со старушкой, живущей на Алтае. Та держит пуховых коз и сама делает пряжу. Старушка согласилась посылать ей сырьё, поскольку приёмщики платят за пряжу мало, нерегулярно, да ещё и дурят малограмотную сдатчицу. Лера вывалила на стол невесомо-пушистые варежки и показала на пальцах, что белые продаёт по десятке, а бело-серые узорчатые – аж по пятнадцать рублей. Клиентов полно, еле справляется. Сандра, которая не просто любила сестрёнку, но и уважала за самостоятельность, никак не ожидала от младшенькой такой практичности. Кстати, оказалось, что, кроме коммерческих талантов, в Лере проснулись и изрядные амбиции. Она потребовала от старшей бросить работу, сосредоточиться на учёбе и обязательно поступить в институт. Причём на стационар.

– Лерочка, как же я вас оставлю? Да я и о заочном не мечтала. Маленькая моя! – шептала Сандра и, плача, целовала шершавые от бесконечного вязания ладошки сестры. Но та, перевернув лист в тетради, написала на новой странице огромными буквами: «Стационар», – и поставила три восклицательных знака.

Так что у Завирюхи, убившей последний год школы на изматывающую зубрёжку, с подругами тоже не очень складывалось.

Тем временем Рита закончила с вещами и взялась накрывать на стол, теперь разговаривая уже с посудой и продуктами. Первоначальное раздражение Сандры давно сменилось любопытством. «Интересно, как ей удастся молча высидеть полуторачасовую пару? И не разговаривает ли она во сне?»

Сверстники высокомерную брюнетку, похоже, панически боялись. Зато парни постарше слетались на Кравец, как мухи на мёд. Александре пришлось привыкать к тому, что они с подругой постоянно находятся в центре самого лестного внимания. Им вслед свистели, кричали, перед ними останавливали машины и предлагали подвезти. Но, заслышав щебет Риты, даже самые напористые кавалеры впадали в ступор и под благовидным предлогом смывались.

Однокурсницы же её откровенно невзлюбили. Зря Марго к ним ластилась, осыпала ласковыми словечками, с готовностью давала поносить свои вещи. Отношение к ней установилось насмешливо-насторожённое. Девчонки издевались над её бесконечными монологами и романтическими блузочками с кружевами, которым Кравец, имея в гардеробе и джинсы, и батники, и даже ультрамодное вельветоновое платье фирмы «Montana», отдавала предпочтение. Сандра возмущалась и уговаривала Риту не пытаться наладить отношения с корыстными сплетницами. Но та только прятала глаза и сконфуженно лепетала: «Все нормально, Сандрочка. Я не обижаюсь».

Как-то после очередной, особо горячей попытки Завирюхи осадить обнаглевших однокурсниц её вызвала на откровенный разговор комсорг группы Галя Демьяненко.

– Это, конечно, не моё дело, – сказала она, – но только зря ты за Ритку сердце рвёшь. У нас отличные девчонки, все очень хорошо к тебе относятся, а ты прилепилась к этой Кравец. Она же стерва! Как ты этого не видишь?
– Почему это она стерва? Что она тебе или кому другому плохого сделала? – взвилась девушка.
– Потому пока и не сделала, что мы все подальше от неё держимся. Неужели ты не замечала, что она похожа на Анидаг из детского фильма, помнишь, «Королевство кривых зеркал»? Была там такая гадина. Она только маскируется: «Девчоночки, миленькие, Галинушка, Надюшечка», – передразнила комсорг, – а сама ждет подходящего случая, чтобы в душу наплевать.
– Мы с ней в одной комнате живём, и пока не наплевала, – возразила Александра.
– Ага. Вы же дружите, – произнесла с сарказмом Демьяненко. – А ты ни разу не поинтересовалась, почему это твоя подруга не комсомолка?
– Ну не комсомолка, и что?
– А то, что у неё дед – поп. Потому её и в комсомол не приняли. Меня, знаешь, специально в первый отдел вызывали, сказали присматривать за твоей поповной, чтобы она религиозную пропаганду тут не развела.
– Ну и что? – пыталась хорохориться Сандра. – Она же не виновата, что у неё дед в церкви работает.
– А я и не говорю, что виновата, – холодно произнесла Галя. – Только почему скрывает даже от лучшей подруги?

Завирюха, стараясь казаться независимой, пожала плечами и ушла из кухни. А на следующий день поехала в институт сама, не дожидаясь, пока Марго доплетёт косу. На парах подсаживалась к кому-то другому, хотя Кравец занимала для неё место. После лекций просидела до самого закрытия в библиотеке и вернулась в общагу в девятом часу вечера.

– Я бефстроганов сделала, – произнесла Марго, робко заглядывая подруге в глаза. – Ещё тёпленькое. Будешь?
– Обойдусь, – отрезала Сандра.

Вышла на кухню, соорудила бутерброд с варёнкой и вернулась в комнату, прихлёбывая чай.
– Сандрочка, мне сегодня в посылочке медок прислали. Липовый. Хочешь? К чайку, а?
– Медок? Не с монастырской ли пасеки? – резко повернулась к ней Александра.
– Не знаю. А почему ты спрашиваешь? – удивилась Рита.
– Есть кое-какие данные… Не хочешь узнать, какие?

Кравец вспыхнула и тут же опустила низко голову, пряча забегавшие глаза.
– У тебя действительно дед – поп?

Рита медленно кивнула.

– Почему скрывала?
– Боялась…
– Говори громче!
– Я боялась, что ты не захочешь со мной дружить.
– Дружить?! Хорошая у нас дружба получается, – сощурилась презрительно Сандра, – если я такие вещи от посторонних людей узнаю. И чувствую себя полной дурой.
– Сандрочка, миленькая, извини, – взмолилась Рита. – Просто я уже научена горьким опытом. Если бы ты знала, как мне было тяжело в школе! Со мной даже сидеть за одной партой отказывались, дразнились. В комсомол не приняли. Сказали: «Ты должна была проводить атеистическую пропаганду». Ну ты представляешь: я и пропаганда? Мамусенька тоже намучилась. Её даже в институт не взяли. Так и осталась простой кладовщицей. Хотя дедуля с ней давно порвал.

– Как это порвал? – недоверчиво спросила Александра. – С родной дочерью?
– Да так. Не там работала, она в юности официанткой в ресторане была, не так жила, родила без мужа. У меня ведь, Сандрочка, папы никогда не было. Правда, меня дедуля любит. Деньгами помогает. Но если ты скажешь, я откажусь. Честное слово, откажусь. Буду только на стипендию жить.

– Нет, – подумав, ответила Александра. – Родной дед всё-таки. Зачем старика обижать?
– Спасибо, Сандрочка! Спасибо, что поняла. Тебе, конечно, трудно представить, что такое скрывать ото всех…
– Знаешь, Рит, у меня тоже не всё так просто.
– У тебя? – изумилась Кравец.
– У меня. Знаешь, благодаря кому я студенткой стала? Не знаешь…

И Сандра рассказала подруге о младшей сестре и её варежках.
– Только ты смотри – никому, – погрозила пальцем она, – а то пойдут сплетни, что меня глухонемая сестра содержит. И потом. Есть такой зверь – райфинотдел. Стукнет кто-нибудь, обложат Лерку налогом, и весь приработок тю-тю. А Сандре опять дворы мести.

После недолгой размолвки девчонки подружились ещё крепче. Незаметно подошёл к концу первый год в институте. Производственной практики у первокурсников не было, но их решили привлечь к ремонтным работам в общежитии.    Благополучно сдав последний экзамен, Александра отправилась в вояж по комиссионкам: поискать купальник. А когда вернулась в общагу, то наткнулась на Надю Толстых, которая жила в одной комнате с комсоргом.

– Что же ты, Завирюха, не рассказывала, что у тебя сестра – инвалидка? – гнусно ухмыльнулась Надька.

У Сандры от неожиданности перехватило дыхание.
– Откуда ты?.. Кто тебе?.. – едва выдавила она, чувствуя, как предательски дрожит голос.
– Хороша комсомолка, нечего сказать, – продолжила издевательским тоном Толстых. – Бросила глухонемую сестрёнку на больную мать и укатила, задрав хвост.

Александра оттолкнула Надьку и на подгибающихся ногах пошла в себе в комнату.
– Сандрочка! Ну что, нашла купальничек? А я окрошечку сделала, сейчас обедать будем.

Девушка исподлобья посмотрела на щебечущую предательницу.
– Купальничек? Окрошечка? – просипела она чужим голосом и вдруг взорвалась в негодующем крике. – Как ты могла? О моей сестре! Растрепала! И кому?! Надьке, от которой я тебя защищала?! Да ты тварь последняя после этого!
– Сандрочка, о чём ты? Что случилось? – пролепетала Рита, протягивая с мольбой руки к подруге.
– Заткнись! Больше я на это не куплюсь! Меня предупреждали! А я, как дура, верила тебе!

Грубые, обидные, тяжёлые слова вылетали из неё безостановочно, будто копились где-то под давлением, и теперь прорвало. Выкричавшись, Александра смолкла на миг, с ненавистью глядя в красивое, несмотря на испуг, лицо Риты, и припечатала решительно.

– Будь ты проклята, гадина!

И вылетела из комнаты. Из дверей выглядывали заинтересованные соседки.
– Что случилось? – спросила вышедшая на шум Галя Демьяненко.
– Отстань!
– Не хами, Завирюха. Тебя, кстати, завтра в деканат вызывают к десяти.

Александра пролетела мимо, пряча белые от злости глаза. Ночевала на полу в комнате землячки Наташи с третьего курса. Утром попросила её сходить за кое-какие мелочами из комнаты.
– И передай этой гадине, чтобы с двенадцати до двух ушилась куда-нибудь. Я за вещами приду.

Декана их факультета Василия Васильевича Васильченко за глаза все называли «Трижды Вася». Строгий и неулыбчивый, он встретил Сандру на удивление ласково.
– Почему вы никому не сообщили о своей непростой семейной ситуации?

Завирюха, предполагавшая, что ей предложат возглавить стройотряд, занимающийся ремонтом общежития, вцепилась ногтями в подлокотники кресла.

– В каком смысле – непростая?
– Ну, у вас вроде бы и мать тяжело болеет, и сестра глухонемая. Или это не соответствует действительности?
– Соответствует, – пробормотала Александра упавшим голосом.

– Так об этом сразу нужно было сообщить. У института есть возможность помогать подобным студентам. Тем более что вы и учитесь хорошо, и в общественной жизни участие принимаете. Комсорг вашей группы дала вам отличную характеристику. Мы решили освободить вас от платы за общежитие. Также будете получать талоны на питание в столовой. А профком выделит вам путёвку на студенческую базу отдыха.

– Извините, Василий Васильевич, но я ведь ни к кому не обращалась, не жаловалась…

– В институт пришло письмо из общества глухонемых, – показал «Трижды Вася» какой-то официальный бланк. – Просят освободить вас от ремонтных работ. Так что можете ехать домой. К маме и сестре. Там вы нужнее.

Обратно Александра летела как на крыльях. Ну, сестрёнка! Ну, пройдоха! Это же наверняка Лерка подсуетилась с письмом. Если будут билеты на поезд, то уже завтра, максимум послезавтра она будет дома! Нужно книжки в библиотеку сдать, вещи собрать. И только подойдя к общежитию, вдруг вспомнила о Рите. Завирюха замедлила шаги, чувствуя, как горячая волна заливает уши и щеки. Ритка-то, получается, ни в чём не виновата. «Трижды Вася» вызвал комсорга Галку, показал ей письмо и всё об Александре выспросил. А Галка растрепала Надьке.

«Чёрт, как нехорошо вышло! Придется извиняться», – думала Сандра, открывая дверь. И замерла, увидев пустую тумбочку возле Ритиной кровати. Исчез и портрет Есенина, который соседка пристроила над кроватью в первый же день. И в шкафу вещей не было. Девушка растерянно опустилась на стул, не в силах поверить очевидному.

– Умотала твоя подруга? – ехидно поинтересовалась появившаяся на пороге Галя. – Если она не выйдет послезавтра на работу, у неё будут бо-о-ольшие неприятности. Так ей и передай. Никто поповне поблажек делать не будет.

А на следующий день стало известно, что Маргарита Кравец забрала документы из института, «по семейным обстоятельствам». Александра помчалась в канцелярию, взяла адрес Риты и настрочила ей покаянное письмо. Потом ещё одно. Потом ещё. Но послания остались без ответа. Она даже хотела поехать в далёкий южный городок, где жила Рита. Да так и не собралась.